— Ну и ну! — произнёс Жора и посмотрел на друга такими довольными и озорными глазами, что тот заулыбался.

Однако ящик, добытый с таким трудом, разочаровал их. Там оказались не продукты, а что-то совершенно непонятное: рыжевато-жёлтые кубики, шнур и гильзы красной меди. Уходя к Павлову, Вова взял пару кубиков, моток шнура и несколько гильз.

— Мы думали, что продукты, — виновато говорил он, — а это оказалась вон какая штуковина!

— Где взяли? — удивлённо спросил Павлов.

— На станции, на складе, — печально ответил Вова, стараясь не глядеть в глаза Павлову.

— Да это же взрывчатка, тол! Понимаешь ты, сынок, какой это «продукт»? Из этого «продукта» мы заварим такую кашу, что гестаповцы с ног собьются. Только бы удалось!

Павлов внимательно разглядывал толовые шашки, шнур и взрыватели, вертел их в руках и долго не мог оторваться от Вовиного «подарка». Он смотрел на кубики, как голодный на кусок хлеба. Павлов о чём-то сосредоточенно думал.

— Ну, так… действуем, сынок! — произнёс, наконец, Павлов, и начал трепать Вову за волосы, приговаривая: — Ну и молодцы, ну и удружили!..

Готовились к диверсии долго, осторожно. Вначале Вова, по поручению Павлова несколько раз ходил на линию железной дороги, чтобы понаблюдать, как часто и в какое время ночи на перегоне между станцией и разъездом появляется обходчик, какие расположены поблизости строения. Железнодорожная линия проходила лесом. Невысокие деревья рассажены рядами. При случае можно было укрыться, выждать удобный момент.

Наконец Павлов сам побывал на станции вместе с Вовой.

Ночь была лунная. Бор показался Вове сплошной стеной с зубчатой, причудливой верхушкой. Где-то гудел паровоз, скрипели сухие сосны от сильного ветра. Добравшись до линии, они осторожно пошли по опушке. Вова смутился, когда Павлов остановился и сказал:

— А вот мостика этого ты и не заметил…

И в самом деле, Вова точно впервые видел небольшой мостик, хотя бывал здесь несколько раз.

— Да, сынок, место что надо, хорошее. Вот здесь, у мостика, мы и попробуем. Только ночку надо выбрать подходящую, тёмную, ненастную. Как думаешь, сынок?

— Я… я думаю, это правильно, — запинаясь, ответил Вова. Его даже в жар бросило — так было приятно, что Павлов советуется с ним.

На диверсию вышли ночью.

Павлов рыл гнёзда под шпалами у самого основания моста и закладывал шашки, а мальчики засыпали их песком и землёй. Они очень спешили: скоро с разъезда должен был выйти поезд.

— Готово. Отходим! — тихо произнёс Павлов, уводя ребят и сторону.

Он оставил их на опушке леса, метрах в четырёхстах от линии, а сам пошёл назад, чтобы поджечь бикфордов шнур.

— Ждите меня здесь, — сказал он и скрылся в темноте.

С соседнего разъезда слышались гудки и шипение паровозов, стук колёс и звонкий лязг вагонных буферов.

Вова и Жора сидели, затаив дыхание. По их расчёту, поезд приближался к тому месту, куда ушёл Павлов. Они сидели и ждали, прислушиваясь к каждому шороху, но Павлова всё не было.

И вдруг страшный взрыв потряс воздух и землю. Эхо мгновенно подхватило гром, треск и скрежет металла и понесло по лесу.

— Так их, проклятых! — внезапно выкрикнул Вова.

— Ну и тряхнул их товарищ Павлов, — тихо добавил Жора.

Вова и Жора поднялись на ноги, всматриваясь в темноту и с тревогой думая о старшем товарище.

— Может, с ним случилось несчастье? — вдруг спросил Вова не своим голосом.

— Ну, нет. Он не такой, — уверенно возразил Жора.

Из темноты появился Павлов.

— Вот и порядок! — сказал он, и они скрылись в лесу.

На другой день по всей округе разнеслась весть о том, что «по какой-то странной случайности подорвался и слетел под откос военный эшелон, уходивший на Восточный фронт».

Пожалуй, впервые с тех пор, как их увезли в неволю, Вова и Жора почувствовали себя счастливыми: они тоже борются с врагом!

Но и забот у них прибывало. Павлов советовал последить за Максом. Макс, по мнению Павлова, не внушал доверия, хотя, по словам Вовы, он был «хорошим немцем». «Кто знает, может, его подослало гестапо, чтобы наблюдать за ребятами!» — думал Павлов и каждый раз подробно расспрашивал Вову о встрече и разговорах с Максом.

На этот раз Павлова заинтересовало, как отнесётся Макс к диверсии, что он знает о ней, и вообще заговорит ли на эту тему с ребятами. Вове он строжайше запретил самому начинать об этом разговор. И всё-таки Вова не утерпел. Он целый день ждал, что Макс сам с ним заговорит, но тот был почему-то особенно мрачен. Вова решил вызвать Макса на откровенность.

В обед Люся вынесла мальчикам суп с вороньим мясом. Последнее время Жора приспособился ловить ворон маленьким капканчиком, который он случайно нашёл на скотном дворе. Однако Эльза Карловна запретила варить «эту падаль» в доме и есть ворон на кухне.

— Макс, попробуешь нашей «дичи»? — предложил Вова.

Макс улыбнулся и покачал головой:

— Пока не хочется, но скоро фрау Эйзен, кажется, и меня заставит жарить ворон.

Они разговорились. Макс пожаловался, что Эльза Карловна считает его лодырем, бездельником и собирается выгнать.

— И как мне быть? — говорил Макс. — Ноги мои, видишь, плохие. Ходить тяжело, только и живу тем, что руки целы. Я сказал хозяйке, что договор наш ещё не окончился и она не может меня прогнать, пока я место не найду, а она заявила, что я неблагонадёжный немец, и пригрозила сообщить об этом агенту по борьбе с внутренними врагами Германии.

— Это как понять — «неблагонадёжный»? — поинтересовался Вова.

— Любого бедняка можно сделать неблагонадёжным, — нахмурился Макс, — вот сегодня уже ищут таких неблагонадёжных. Но их-то найти трудно, это народ крепкий, вроде ваших русских партизан.

— Где ищут? — насторожился Вова.

— Везде. Поезд подорвали вчера на линии. Вот и ломают головы в гестапо.

— Поезд? — Вова сделал недоумённое лицо. — Скажите! А это опасно быть «неблагонадёжным» немцем?

— Не будь у меня двоих детей и жены больной, не стал бы я терпеть, — почти злобно сказал Макс, — ничего бы не испугался. Я теперь многое понял…

Появление Эльзы Карловны прервало их беседу, но Вова поверил словам старого работника и понял, что опасаться Макса ребятам нечего. Но и откровенничать особенно, тоже не следует, кто знает, как может обернуться дело.

Давно ушёл большевик Павлов, неизведанными дорогами пробиваясь на родину. Уходя, он дал слово своим маленьким друзьям вернуться вместе с Красной Армией.

Прошло лето, осень прошла, наступила зима. В декабре 1942 года в доме Эльзы Карловны разместилось отделение госпиталя.

Раненые солдаты часто повторяли: Сталинград, Москва, Волга, Ленинград. «Где сейчас немцы? — думали ребята. — Может быть, и в самом деле в Сталинграде или в Ленинграде, а то и у стен Москвы?» Ведь они ничего не знали.

Однако по виду Эльзы Карловны и из разговоров раненых ребята поняли, что фашистам в России «жарко». Однажды Жора спросил у раненого.

— Как в России — гут, хорошо?

— Нихт гут, некарашо. Руссиш зима некарашо, руссиш Катуша некарашо.

— А что это за Катуша такая? — интересовались девочки, когда Жора рассказал им об этом.

— Пойдите, узнайте у них! — пожимал он плечами. — Всё время бормочут про какую-то Катушу: «Катуша пук-пук…» Я так ничего и не понял.

— А кто же всё-таки, эта Катуша? — не унималась Шура.

— А помните песню про Катюшу? — Люся тихонько пропела:

— Расцветали яблони и груши… Наверное, Катюша — это героиня… Понимаешь, народная героиня. Смелая, гордая, бесстрашная. Она фашистов бьет, прославилась на всю нашу Родину, вот вояки фашистские от страха и бормочут: «Катуша! Катуша!»

Так и решили ребята, что Катюша — это народная героиня.

В другой раз Жора принёс ещё новость: на фронте убит муж Эльзы Карловны — Фриц Эйзен.

— Сам видел, — торопился рассказать Жора. — Подали ей пакет с чёрной каёмкой. Она разорвала его, посмотрела на листок да как завопит: «Фриц, Фриц!.. Майн Фриц капут!..»