«2 мая 1945 года Берлин пал! На облупленной крыше рейхстага реет алое победное знамя советских войск… Мы уже несколько часов не ведём огня. Тихо в Берлине… Куда ни посмотришь, всюду обгоревшие развалины каменных стен. Из многих зияющих дыр окон спущены белые полотнища — флаги побеждённых.

Ради жизни, ради мира мы пришли сюда и выполнили приказ Сталина, приказ Родины. Сегодня мы празднуем победу. Думы наши о Родине, об Урале. Мы сидим на танке. Где-то недалеко льётся весёлая песня… Я пишу эти строки и думаю: пал Берлин… Ещё дымят развалины, но кончилась канонада, и в Берлине стало тихо. Непривычна для нас эта тишина. Но она приятна и радостна. Пройдёт время и, наверное, писатели и поэты напишут об этом книги. А пока я пишу в свой дневник эти строки, чтобы послать его вам, нашим славным друзьям-пионерам на родной Урал»…

Ян Шпачек сидел дома, ожидая дядю Вацлава, но тот где-то задержался. Солнце уходило на запад. В открытое окно маленькой комнаты тянуло пьянящим ароматом сирени и лопнувших почек тополей. Воздух был неподвижен. В мягкой дымке голубого неба на горе виднелись башни Градчан. Ян смотрел на золотые от солнца башни, на утопающие в зелени кварталы родного города и думал о себе. Он остался совершенно один. Умер дед, не стало отца. Как ему плохо одному. Чем дальше его отделяло время от часа разлуки с отцом, тем чаще и чаще Ян думал: когда же, наконец, придёт хоть маленькая весточка? Неужто он забыл, забыл Яна? Нет, отец не мог забыть. Только он где-то так далеко, что и письма прислать не может.

Грустно Яну. Всегда грустно, как только он остаётся без товарищей. И Зденек не приходит, и Франтишек пропал, а ведь они собирались на Влтаву, в садик, где проводили тайные сборы. В этом году они ещё не были там. Хорошо бы, если дядя Вацлав дал какое-нибудь поручение. С тех пор как Ян помог ему добыть портрет, отношения у них наладились совсем по-деловому. Дядя Вацлав поговаривал о скорой победе, а недавно, между прочим, сказал, что фашисты скоро «уберутся из Праги».

У Яна с новой силой вспыхнула надежда на скорую встречу с отцом. Но когда это будет? Когда, наконец, враг «уберётся» из Праги? Говоря об этом, дядя Вацлав добавил:

— Наместник Гитлера в Чехословакии Франк объявил, что «если немецкие фашисты будут вынуждены уйти из Праги, то они громко захлопнут за собой двери».

— Как «захлопнут двери»? — спросил Ян.

— Э, мой мальчик, они это умеют. Грозят уничтожить Прагу так же, как в своё время деревню Лидице.

Ян сразу вспомнил газету и сообщение про Лидице, читанное когда-то. Тяжело стало Яну от таких мыслей. Что будет с Прагой? И он снова смотрел на купола и шпили Градчан, и ему казалось, что дядя Вацлав пошутил. Разве может рука человека подняться на такой город!

Зденек влетел в комнату первым. Долговязый, худой, возбуждённый. За ним тихий, но весёлый Франтишек. Ян бросился навстречу им. Друзья были возбуждены до крайности. Зденек сказал:

— Пал Берлин!

— Как «пал»? — спросил Ян.

— Красная Армия столкнула, — спокойно пояснил Франтишек.

— Красная Армия в Берлине?

— В Берлине!

— Вы откуда узнали?

— А вот и узнали. Понял?

— Значит, двери не захлопнутся, — машинально сказал Ян.

— Какие двери?

— Двери Праги…

— Ты чего нам голову морочишь? — сказал Зденек, глядя на Яна непонимающими глазами.

— И совсем нет, — ответил тот.

Друзья бойко разговаривали, обсуждая на свой лад неясные вести о Берлине и о своей Праге.

А между тем, в подвале одного дома шло совещание подпольщиков. В довольно большом, полутёмном помещении было тесно и душно. В зарешеченные окна едва-едва пробивались лучики заходящего солнца. Они играли на сосредоточенных лицах рабочих, на их простой одежде, золотились на сырых стенах. Здесь очень сыро — точно весь подвал под прессом, который выдавил из стен всю воду, и она ползёт струйками вниз. Люди сидели, устроившись, кто как сумел. Многим пришлось стоять.

Невысокий плечистый человек с усталым мужественным лицом говорил тихо и твёрдо. Каждое его слово всё увеличивало тревогу и заботу собравшихся.

— Товарищи! Мало надежд на скорую помощь. Красная Армия далеко на севере, у стен Берлина. На её пути огромное пространство и почти непреодолимые Рудные горы, через которые не так-то легко дойти до Праги… Но Красная Армия, только она, способна преодолеть этот невероятно тяжёлый путь. И мы будем надеяться…

Оратор сделал паузу, посмотрел на суровые, сосредоточенные лица людей и продолжал так же спокойно:

— Англичане ближе, но кто знает, помогут ли, придут ли?..

— Пока нам надо самим действовать, а там видно будет, — вставил кто-то.

— Горячиться не надо, — спокойно продолжал докладчик. — Для того и собрались, чтобы решить, как действовать. Но как? Вооружить людей нам почти нечем… Правда, рабочие Кладно прислали взрывчатку. Мины и гранаты мы готовим сами. Есть винтовки… Будем надеяться, что в арсенале мы сумеем захватить пулемёты. Там они есть, но будут ли боеприпасы? Однако всё это против танков эсэсовцев, против пушек и пулемётов — капля в море. Мы ещё, конечно, попытаемся связаться с Москвой, но для этого нам нужно прежде захватить Радиодворец и прилегающие к нему районы… Каждый должен ещё и ещё раз проверить всё, чем мы располагаем, и быть готовым к выступлению. Выступать решено пятого мая утром…

Докладчик подробно рассказывал план вооружённого восстания рабочих Праги, указывал, кто откуда должен начинать действовать. Всё было предусмотрено, но дело упиралось в недостаток оружия.

Заканчивая свою речь, докладчик сказал:

— Положение тяжёлое, скрывать нечего, но мы должны действовать, чтобы спасти Прагу от судьбы Лидице…

Ночные сумерки спустились на город. Внешне он как будто бы был спокоен. Всё было так же, как и неделю назад. Гудели сирены немецких машин, спешили прохожие, звенели трамваи, но там, в подполье, шла кропотливая, бессонная, тревожная и боевая работа. Люди из подвала — штаба повстанцев выходили по одному, по два, и скрывались в ночкой мгле. Это расходились командиры повстанческих отрядов.

Вернулся домой и дядя Вацлав. Он шёл усталый и тревожный. Забот ещё много. Верно, значительная часть работы уже выполнена. Осталось вручить товарищам ещё несколько маленьких пачек с воззванием. Их надо забрать на Парижской, пятьдесят девять, квартира три. Это с успехом выполнит Янек. Ему легче будет проскользнуть всюду. На детей не так обращают внимание эсэсовцы, как на взрослых.

— Дядя Вацлав, хотите я вам потрясающую новость скажу? — громко произнёс Ян.

— А ну, потрясай, потрясай, — добродушно улыбнулся дядя Вацлав, поправляя свои очки в металлической оправе.

— Берлину капут!

— Что ты говоришь?

— Да, я узнал от ребят.

— Да, мой мальчик! Берлин пал, это верно!

— Вот здорово! Значит, папа скоро вернётся?

Ян не заметил, как лицо дяди Вацлава сразу стало грустным. Он давно собирался рассказать Яну страшную правду, но всё откладывал… А сейчас тем более нельзя омрачать его радости — решил он и сказал:

— Янек, ты помнишь адрес на Парижской улице?

— Дом пятьдесят девять, квартира три, представитель фирмы «Батя», — отчеканил Ян.

— Точно. Молодец!

— Завтра, рано утром, пойдёшь туда и скажешь: «Я из магазина «Верке». Заказ готов?» Тебе ответят: «Готов». Там ты получишь пакет. Но будь с ним осторожен… Если вдруг попадёшься, говори: «Нашёл на дороге». Понял?

— Как не понять, дядя Вацлав!

Ян обрадовался поручению. Теперь бы только дождаться утра. Он решил завтра даже не ходить в школу, но дяде Вацлаву об этом ничего не сказал.

В ночь с 4 на 5 мая 1945 года отряд повстанцев решил захватить Радиодворец на улице, названной фашистами именем Бисмарка.

У подъезда, где стоят охранники, полумрак, тускло светят электрические лампочки. Несколько повстанцев пробираются у стены огромного здания. Из репродукторов слышна речь на чешском языке. Диктор читает приказ коменданта Праги о запрещении ходить по улицам в ночное время. За нарушение — расстрел.