Всем, даже Ване, который вначале холодно отнёсся к организации мастерской, нравился «Наш цех», как они называли мастерскую.

Правда, ребята думали совсем по-иному, чем директор школы. Директор считал мастерскую необходимым, но временным явлением. Пусть ребята сделают недостающие скамейки и столы и хватит с них. Ребята же думали иначе. Они надеялись, что у них будет такая мастерская, где они смогут постоянно работать, учиться, и уже мечтали о том, как превратят мастерскую в настоящий цех.

Вначале дирекция думала, что вряд ли наберётся много школьников, которые полюбят столярное дело. Но, когда в мастерской стало появляться всё больше и больше ребят, директор растерялся. А тут ещё кто-то написал в гороно, что в средней школе вместо учёбы заставляют учеников работать, вместо того, чтобы преподавать основы наук, обучают столярному ремеслу.

Когда ребята уже сделали скамейки, столы, отремонтировали парты, а мастерская продолжала работать, пришло грозное письмо из гороно — «прекратить безобразие, закрыть мастерскую». Только Фёдор Тимофеевич поддерживал начинание братьев Серовых, Громова, Шлагина, Спицына и других. Он говорил, что не видит никакого греха в том, что ребята полюбили труд в мастерской. Но указание свыше разрушило все планы ребят.

Тут-то и родилась у пионеров идея, обозначенная столь секретными и непонятными словами:

«Минархос шан хец!»

Как только Юра принёс весть о том, что мастерская закрывается, они тут же решили собраться у той самой сосны, где решались их большие и малые дела.

Прежде всего было решено, что ребята пойдут к директору школы, а если надо, то и в гороно, но отстоят свой цех. Если же этого сделать не удастся, то они тайно, без ведома директора школы, перенесут свой цех в другое место, но работу не бросят. Так родился план «Минархос шан хец». Это слова — «сохраним наш цех», написанные в обратном порядке для того, чтобы, ребята знали, о чём идёт речь, а другим было непонятно.

Пионерский сбор «Поговорим о дружбе», действительно, помог рождению хорошей и прочной дружбы между ребятами. И эту дружбу помогла закрепить мастерская, в которой всё свободное от учёбы время проводили пионеры. Работа увлекла их, сдружила, они стали чувствовать себя взрослее и серьёзнее. Ваня Спицын, названный бригадиром по сборке скамеек, отнёсся к этому с таким увлечением и так преуспел в новой роли, что достаточно было ему надуть и без того пухлые щёки, поморщиться, как занятым на той или иной работе ребятам становилось ясно: делают плохо, не так. Достаточно Серёже Серову, начальнику цеха, перед концом работы пройтись по мастерской и бросить замечание, что, мол, всюду валяются инструменты, как тут же находились «хозяева» этих инструментов, и всё убиралось на место. Словом, к тому моменту, когда пришло решение «закрыть мастерскую», у мальчиков сложилась своя дисциплина, свои порядки, своё отношение и к труду, и к своему цеху. И вот теперь всё это перечёркивалось. Но ребята решили не сдаваться.

— Как же мы перенесём наш цех? — спрашивал Юра.

— Куда, где найдём место? — приставал Женя.

А Володя, побаиваясь за дерзкую идею брата, говорил Серёже:

— Ну, помогли школе и довольно, раз нельзя иметь мастерскую.

Только Ваня вдруг проявил небывалую настойчивость и поддержал Серёжу. Может быть, потому, что инициатива организации мастерской принадлежала его отцу. Он заявил:

— Было бы место, а цех перенесём. Каждый из нас сходит в мастерскую два-три раза, захватит с собой по нескольку инструментов, и от мастерской останутся одни стружки да наш лозунг на стене…

— А станок по дереву? — спросил Юра.

— И это унесём, как устроимся на новом месте.

— Но ведь это же получается, что мы украдём всё? — возразил Женя.

— А вот и нет. Мы же всё сохраним, и если надо, потом сдадим заводу. Правда, Ваня? — спросил Серёжа.

— Точно. Я папке потом так и скажу: унесли, так как хотели работать!

В тот же вечер «цех» начал «перекочёвывать» в дровяник Серёжи, помещавшийся в подвале трёхэтажного кирпичного дома. В один вечер там появился электрический свет и порядочное количество различных инструментов, аккуратно переписанных в тетрадь для учёта и сохранности.

И вот вскоре перепуганный сторож прибежал к директору школы и доложил, что с мастерской беда, все инструменты исчезли. Директор не поверил, но когда зашёл в подвал, то, действительно, увидел только стружки да токарный станочек по дереву. Даже лозунг, написанный на ватмане, и тот исчез.

Отсутствие лозунга, собственно, и привело директора к мысли, что мастерскую разорили ребята.

Директор, многозначительно хмыкнув, ушёл, а сторож принялся за уборку помещения. Вот здесь он и обнаружил важную улику против Серёжи и Вани.

В день, когда предстояло осуществить «великое переселение» мастерской в подвал Серовского дровяника, Серёжа написал следующую записку:

Если бы в другое время сторожу школы попала в руки такая записка, он бы с лёгким сердцем искурил её, так как она была написана на тонкой бумаге. Однако сейчас, подбирая стружку в бывшей мастерской, сторож, словно Шерлок Холмс, принюхивался, присматривался, что называется, старался изучить и обследовать все уголки, чтобы понять, кто утащил инструменты. Он развернул листок и начал читать, но так ничего и не понял. Всё же забавную бумагу он сунул в карман и принялся за своё дело по уборке подвала.

Озадаченный случившимся, директор поднялся к себе в кабинет и решил позвонить на завод Ивану Кузьмичу, чтобы узнать, не увезли ли инструменты обратно на завод. Однако он тут же одумался: такого произвола никто из заводских людей учинить не мог, да и кто мог забрать обратно, коль инструменты официально подарены пионерам.

Больше того, такой разговор Ивану Кузьмичу мог показаться странным, и он мог бы сказать: «Как же так, пионерам школы подарили инструмент, а вы, директор, допустили, чтобы их растащили». Обозвав про себя сторожа «шляпой», рассерженный директор решил лично заняться розысками инструментов. Первая мысль была о том, чтобы завтра же вызвать Серёжу Серова и Ваню Спицына. Директор был уверен, что это их рук дело, но доказательств никаких не было и публично «позорить» Серова, организатора сбора средств на танк «Пионер», отличника, — не совсем педагогично. Начинать со Спицына также неудобно. Тот, чего доброго, расскажет отцу, и кто знает, что подумает Иван Кузьмич о порядках в школе.

Между тем мастерская, или, как теперь ребята звали её, «Наш цех», действовала вовсю, но для малого круга ребят. Там были оборудованы верстаки, подготовлено рабочее место.

Ничего не зная о событиях в школе, Иван Кузьмич как-то заговорил с Серёжей и сыном:

— Ну как, ребята, мастерская?

— Ух, мы и поработали! — живо отозвался Ваня.

— Сколько скамеек, столов сделали и все парты починили! — добавил Серёжа.

— А теперь что делаете?

Ребята замялись. Они не знали, что сказать.

— Нет работы? — спросил Иван Кузьмич.

— Угу! — неопределённо буркнул Ваня.

— А у нас, ребята, так много работы. Были бы вы постарше, небось помогли бы нам!..

Ребята словно того и ждали. Оба сразу оживились, готовые на всё, чтобы как-нибудь оправдать свой поступок.

— Мы и сейчас поможем, Иван Кузьмич, у нас же каникулы! — подхватил эту мысль Серёжа.

— А что надо сделать, папа?

— Да дело-то пустяковое, ребята, только вряд ли что выйдет.

Цех, в котором работал Иван Кузьмич, очень нуждался в рабочих. Простые ящики для снарядов некому было делать, вернее, их не успевали делать. Ящиков надо было так много, что как ни старались, а тары всё нехватало. Ставить на эту работу квалифицированных рабочих никто не разрешит, а подростки из школы ФЗО не справлялись. «Конечно, — подумал Иван Кузьмич, — ребята могли бы, помочь, но вряд ли на это пойдут в школе». Он высказывал свои сомнения так, как если бы говорил со взрослыми, но Ваня и Серёжа пристали к нему с просьбой дать им изготовить хотя бы сотню ящиков для пробы. Собственно, нужны только размеры, доски и гвозди, а всё остальное они, ребята, сами сообразят, что к чему.