Вышел на улицу, вздохнул и Фьюарин позвал.

— Будь здоров, рыжий, — сказала она. — По службе или как?

— По службе, — ответил я. — Сообщение для Яльги Лонгвиль…

Я отношусь к той категории людей, которые считают, что утро добрым быть не может. Принципиально. И не надо со мной спорить на эту тему, я ведь и доказать могу, что это так. Персонально, последовательно, в деталях. Это утро выдалось особенно недобрым. Во-первых, я не выспался. Во-вторых, снилась всякая муть. А в-третьих — дождь.

На работу мы с Зайкой чуть не опоздали. Ну, тут я виноват, уговорил ее ехать на извозчике, а они с утра будто провалились. Из положения я все-таки выкрутился: позвал Фью и попросил передать ближайшему вознице, что его ждут клиенты. Фью долго отнекивалась, мол, она так не работает, она людей находит только по имени, а если я имя извозчика не знаю, то и помочь она мне не сможет. Но я все-таки уговорил ее взлететь повыше и попросту осмотреться. Потом, когда мы уже ехали в Управление, она снова появилась перед нами и задумчиво спросила, а насколько вообще вот такая услуга может востребована быть — извозчиков звать. Потом с извозчиком что-то обсудила, уточнила, как хозяина его биржи зовут, и улетела. Сдается мне, я ей подкинул недурную идею, но делиться прибылью она со мной точно не станет, даже если колесо на ней заработает. И вы считаете после этого утро добрым?

В отдел мы последними пришли, и, разумеется, сразу привлекли всеобщее внимание. Нет, может я мнительный, может им дела нет, что пришли мы с Зайкой вместе, но Квентин точно ухмыльнулся, морда остроухая.

— Работаем следующим образом, — сказал он, дав понять, что только нас все и ждали, — Селена и Фиги — на допросы ночного улова. Хотя нет, я ж забыл совсем… Сегодня Сырюка судят. Тогда так: Фиги — пока в тюрьму, Селена — в суд. Будешь представлять сторону обвинения.

— Понятно, — буркнула волколюдка.

— И что мне там делать? — слегка растерялась Селена. — Я ни разу в суд не ходила.

— Справишься, — махнул рукой Квентин. — Я обвинительное заключение в суд уже передал, спустись в канцелярию, там тебе копию дадут и объяснят куда идти. Прочитаешь, разберешься. Ну а дальше — сымпровизируешь. Так…

Судя по лицу вампирки, такая установка ей совершенно не понравилась. А мне, в копилку доброты этого утра добавился еще тот факт, что человека, который мне очень помог, сегодня могут осудить и он погибнет. Я посмотрел на Селену и чуть качнул головой. Лично у меня вообще ощущение было, что я мышелюда предаю. Бред, конечно: что тут сделаешь, если он действительно убийца?

— Бригир, ты и твои ребята — на улицы, по вчерашнему сценарию, — продолжил Квентин, не обращая внимания на выражения наших с Селеной лиц. — То есть, обходите тех, кто написал заявления, узнаете все ли хорошо. Илис и Вэнди пока работают по другому делу. Эрик, ты со мной пойдешь. Вопросы, предложения, замечания? Ну и прекрасно, тогда полный вперед, солнце уже высоко, работаем, работаем!

Лично меня этот его энтузиазм бесит, но кабинет опустел почти моментально.

— Покури пока, — разрешил он мне, — я к лейтенанту на десять минут зайду, и пойдем.

Я пожал плечами, занял свое место на подоконнике и закурил. Если вокруг себя поднять температуру градусов до ста двадцати, то и само окно не страдает, и капли дождя на тебя не попадают. Мое изобретение, очень удобно. Главное, к стеклу не прислоняться, его от перепада температуры повести может и оно лопнет.

Как всегда, дождь подействовал на меня угнетающе. Я не говорил, что я в такую погоду тупею? А еще сонным становлюсь, хотя сегодня дело не в дожде. Спал просто мало и кошмары снились. Мне когда-то отец говорил, что кошмары для мага — это нормально. Не знаю, у меня редко бывают. Но уж если бывают, то все в них — как настоящее.

Снилось, что я снова с тем эльфом схлестнулся. Как вчера. Он меня своей волной холода припечатать пытался, а я его пирокинезом. И снова он загорелся, как вчера. И ощущение то же самое, как вчера: я его жгу, а он сопротивляется. Только меня вчера Льюр окрикнул, остановил. А во сне окрикнуть некому было. Эльф вопит от боли, а я его жгу. У самого уже во рту привкус пепла, от запаха паленого мяса аж живот сводит, а он все никак не сдастся. Кричит, визжит, сам обгорел так, что уже и не поймешь, кто на мостовой лежит: эльф или человек, мужчина или женщина. Льюр мне вчера объяснил, что у ледовых эльфов защита холодом подсознательная, а я там, во сне, я снова будто этого не знаю. Наоборот, мне его жалкое сопротивление вполне сознательным кажется и злит меня, и раззадоривает. А самое поганое, это то самое ощущение восторга, которое меня вчера охватило, когда я его жег. Знаете, как у ребенка бывает, когда при нем папа костер разводит? Нет? Ну, тогда не знаю, как объяснить. Не суть, короче. Главное — это то удовольствие, что я испытывал. Удовольствие пополам с тошнотой от запаха, пополам со звоном в ушах от его воплей. Дикий восторг от того, что я его жгу, от этого живого пока факела, от того, что мой огонь убивает его. А потом вдруг — все. Чувствую — все. Перестал сопротивляться. Не кричит, по земле не катается. И на улице вокруг — никого. Впрочем, не знаю, была ли там улица, когда я его жег, может, и не было. Осматриваюсь, а дома вокруг — одни развалины. Остовы сгоревшие, пепелища. Угли кругом, старые, холодные, белесые от пепла. И тихо так, и холодно. Я как-то вдруг разом замерз, как будто до меня эльфская «волна холода» наконец добралась. Только от тела сгоревшего тепло небольшое. Я к нему повернулся опять, руки потянул, чтобы согреться, а гляжу — это не эльф лежит. Это Диана. Обгоревшая, черная, как тогда, там, откуда меня Селена вытащила. И не лежит уже, а сидит, пустыми глазницами на меня смотрит, улыбается. Я эту улыбку даже описывать не буду, представьте, как человек улыбаться будет, если до костей прогорел. И руку ко мне тянет. Сказать пытаться что-то, только не может, потому что нечем ей говорить, сгорело все. А кругом — холод жуткий, снег пошел крупными хлопьями. А может не снег, может сажа такая, я не знаю. И я понимаю: только она меня согреть сможет, если я ее за руку возьму. Вот она уже обе руки ко мне тянет, встать пытается, а я хочу ей помочь, хочу за руки взять, только не могу, потому что замерз, руки совсем от холода не шевелятся. Пытаюсь к ней потянуться, получается, но медленно так, как будто к рукам гантели пудовые привязаны. Вот уже и дотянулся почти… и тут я проснулся. Во рту привкус пепла, за окном светлеть начало, и дождь пошел.

— Ох, накурил, — Квентин даже руками помахал, демонстративно так. Ну да, задумался я, забыл «вытяжку» сделать. — А ты в курсе, что курить вообще вредно для здоровья? Я тебе как человек, который три года у двух докторов в доме прожил, говорю.

Ничего он не десять минут у лейтенанта пробыл, чуть не полчаса.

— А умирать здоровым, разве не обидно? — ответил я. — Куда пойдем?

— На этот раз не к девочкам, не надейся, — сказал шеф. — Впрочем, я смотрю, тебя это и не огорчает?

— А чего огорчаться? — ответил я. — Вчера к девочкам не ходили, позавчера не ходили, сегодня не пойдем. Я уже привык, что мы каждый день к девочкам не ходим.

— Хм, — сказал Квентин. — Надо будет как-нибудь это исправить. Но не сегодня. Сегодня мы с тобой пойдем к Амаранту.

— Зачем? — спросил я.

Мы, собственно, уже шли. Даже на улицу выйти успели, и очень хорошо, что дождь пока прекратился.

— Ну, официально, мы идем, чтобы показать ему мою статью, которую я про тропиканцев написал. Ты знаешь, что он не только писатель, но и журналист?

— А не официально? — спросил я.

— Хочу знать, что ожидать от наших местных преступников, в связи с этим нашествием.

— А он расскажет? — засомневался я, давая знак проезжавшему мимо извозчику остановиться.

— Это уж как нам повезет, — ответил Квентин.

— Лучше б мы по девкам, пошли, право слово, — сказал я.