Как папа ее любит! В выходные поедет в лес, наберет огромный букет полевых цветов, принесет в хату, поставит в ведро с водой рядом с мамой, целует ей руки. Руки у мамы красивые, с длинными тонкими пальчиками.

– Ты только живи, – просит ее, – я все сам сделаю.

И делает: работает, готовит, нас кормит, дом строит, за мамой ухаживает…

Помню, как вечерами сижу у ворот и жду папу с работы. Увижу, что он идет, бегу навстречу, обнимаю, целую:

– Тату, таточку!

А мама на глазах тает. От нее прежней остались только большие черные глаза и белые мраморные руки. Папа понимает, что это конец. А я нет. Я еще не видела смерти, не знаю, что люди умирают. А родители знают: они столько смертей видели! Вечером на нарах разговариваешь с человеком, а утром он не дышит. Люди на каторге умирали тысячами. Штабели мертвых тел на зоне до весны никто не убирал: вечную мерзлоту не прорубишь топором.

…Мама умирает раним утром. В тот день, когда ее не стало, пошел мелкий дождь – словно небо плакало с нами…

Нет, мой отец не спился и не женился снова. Хотя ему ох как трудно было – достроил дом, и теперь в этом в доме живет мой брат с семьей. Отец до конца своих дней любил маму.

Я сохранила их фотографии. Часто рассматриваю, и они снова и снова рассказывают о любви моих родителей.

Прошли годы – и вот я заканчиваю десятый класс, передо мною путь во взрослую жизнь. Вечерний факультет Львовского политехнического института в городе Луцке давался мне тяжело: днем я работала санитаркой в роддоме, а вечером бежала на занятия в институте. Нас, вчерашних школьников, в группе было всего несколько человек, остальные – взрослые люди. На меня обратил внимание студент нашей группы. Мы с ним стали общаться, но осенью его забрали в армию, не дали доучиться до первой сессии. Я тоже недолго проучилась: уехала в Брест и там устроилась на ковровый комбинат. Молодежи на комбинате много, и в основном девушки. Парней мало, и все несвободные. Жила в общежитии. В комнате три девушки. Красавицы, умницы и работящие.

Я искала любви, мне не хватало ее. Перед глазами – любовь родителей, и я думала, у всех она такая… Ждала, берегла себя для моего единственного. И сберегла.

Мы познакомились в поезде: я ехала к брату на Украину, в родительский дом. В плацкартном вагоне было много свободных мест. Но он сел рядом. Солдатик с уставшим лицом, но в глазах – интерес ко мне. Мы познакомились: он – Олег, я – Ольга. Созвучно. Родом из Ижевска, служит в Екатеринбурге. Отстал от своей части, вот догоняет. Без багажа, без денег. Сказал, что обратил на меня внимание еще на вокзале в Бресте. И загадал, если я жду его поезд, значит, нам по пути, и он обязательного заговорит со мной. Так и случилось. Мы проговорили с ним всю ночь.

Потом Олег написал мне из армии. Переписка была страстная: «люблю», «жду», «единственный» и «единственная» в каждой строчке. Я с подружками ходила на дискотеки, но на предложения молодых людей проводить меня домой отвечала отказом: говорила, что не свободна. Ждала Олега.

И вот, демобилизовавшись, он приехал в Брест. Ночевали в моей комнате в общежитии: он – на одной кровати, я – на другой. На следующий день гуляли по городу. Я показала ему руины Брестской крепости. Потом мы поехали на Украину: он хотел познакомиться с папой и братом. Олег им понравился: высокий, широкоплечий, с открытым лицом и веселой улыбкой.

По осени Олег позвал меня в Ижевск: он ждет и скучает. Я рассчиталась на работе, попрощалась с подружками и поехала к нему. Зимой мы поженились, а летом у нас родилась дочь Анна. А еще через год в сентябре родилась вторая дочь Екатерина.

Прошло много лет. Мы с мужем разошлись. Не хватило у нас терпения и мудрости выстроить такие отношения, которые были у моих родителей.

Дочери Анна и Екатерина теперь взрослые. Они стали мамами, а я бабушкой внучкам Варюше, Насте, Таисии, Ксюше и Василисе.

Вот и мои подснежники пробились сквозь снег.

Дочек и внучек я люблю всем сердцем! Когда-нибудь они прочитают мой рассказ и поймут, что ничто просто так в нашем мире не происходит: из зерна родительской любви произрастает росток в душах детей, и он зацветет любовью, чтобы дать новую жизнь. Я благодарна родителям – папе Андрею и маме Анне, что подарили мне жизнь, жизнь моим детям и моим внукам. Не зародись в их сердцах росточек любви, не увидели бы мы все наш прекрасный мир.

Моя мама Тоня родилась в Хакасии в 1918 году. Ее отец, Василий, гренадер царского полка четырнадцатой роты, прошел Первую мировую. В двадцатом году умер от тифа. Вдова, моя бабка Ольга, с тремя дочками снова вышла замуж за Евдокима Бугаева. Жили в селе Береш.

У Евдокима было три брата. Нищета! Большевики раздали землю, и трудолюбивые братья пахали не щадя живота своего. К концу двадцатых годов разбогатели. Построили дома с общим подворьем, мельницу. Тех, кто успешно работал и строил счастливую жизнь, стали называть кулаками. Пришедшая власть большевиков разрушала благополучие именно этих тружеников, отбирая нажитое и сгоняя в колхозы вместе с лодырями, которые только и могли жить наемным трудом у кулаков. Наступала коллективизация, страшная в своей жестокости. Налоги, продразверстка лишали возможности жить нормально. У несогласных с властью отбирали имущество, зерно, скот, отправляли семьями в ссылку. Моя мама любила учиться, но ее гнали из школы. Дети дразнили: «Кулацкая вошь, куда ползешь!» Она закончила всего четыре класса.

Бугаевы боялись, не остановится ли возле дома ночной воронок. Однажды поздней ночью в окно тихо постучали. Евдоким вышел. Комсомольский активист, бывший работник Евдокима, предупредил: «Беги, дядя Евдоким, куда подалече, утром за вами приедут!»

Споро собрались, разбудили детей, запрягли лошадей, погрузили что могли и теплой лунной ночкой покинули дом родной. Поехали тайгой к дальней родне с двумя сыновьями Евдокима, Тоней и двухлетней Ниной. Добрались до поселка, где был золотоизвлекательный завод. Евдоким устроился рудовозом. Поселили на чердаке. Зимой дали комнатку в бараке. Убогое пристанище и скудная еда – хлеб с горчицей! – вот что пришлось испытать моим родным-изгнанникам. Но они не сдавались! Евдоким с сыновьями, дождавшись лета, ездили в тайгу на промысел. Ольга оставалась с дочками. Ходила по домам начальства – работала за еду, дожидаясь кормильцев, заготавливающих кедровых орехи, грибы, ягоды, рыбу, шкурки песцов, куниц, соболей, норок… Выскочили из нищеты! Купили полдомика и корову пополам с соседями. Полегчало!

Пришло Тонино время работать. Устроилась нянькой к директору магазина. Добрый хакас справил ей одежду, обучил грамоте, работе в торговле. Потом Тоню взяли уборщицей в столовую. Немного поработав, скромная, услужливая и работящая девушка стала официанткой, потом буфетчицей. Всегда ходила с красиво уложенными в прическу медово-золотистыми волосами и в белых парусиновых туфлях, начищенных мелом.

Перед войной познакомилась с Сашей Харламовым. Он был бухгалтером на заводе. Ходил в костюме и рубашке с галстуком, в модном кепи. Обедал в столовой, где работала мама, и стал провожать ее домой. Они полюбили друг друга, и Тоня ушла жить к Саше. У него была комната в бараке.

– Какая ты красивая – как Венера!

– Наша фельдшерица, татарка?

– Нет! Статуя в музее Ленинграда.

– Ну ладно, если статуя!

Саша тихонько смеялся:

– Рыженькая моя, я же люблю тебя!

Он приехал с Дона. Есть брат, старший лейтенант, и сестра в Ленинграде. Саша был предприимчивым, бывая в командировках на приисках, возил старателям вещи и продукты, они расплачивались с ним шкурками ценных зверушек. Справил себе и Тоне добротную одежду, помогал Евдокиму с Ольгой.

Когда Тоня забеременела, огорчился:

– Милая моя, нам нельзя детей! Ты пойми, скоро война! Я уеду на фронт, кто тебе поможет?!!

Тоня шла на аборт в слезах. Тихонько скулила, давя рыдания. Было невыносимо тошно!