Сергей испуганно схватил брата за руку.

– Матюша, – пьяным голосом сказал он, – быстрее… Не хочу казни… От твоей руки хочу… Глаза вот только… глаза мне закрой… Страшно.

Сергей чувствовал на своем лице теплые влажные пальцы Матвея, голова его кружилась. Тело вдруг стало невесомым, все отступило, замерло, и вновь зазвучала тихая жалобная песня. Она становилась все громче, и громче… Он радостно вслушивался в нее, понимая – еще мгновение и он услышит всю – до конца.

– Молись, если можешь… – сказал Матвей. – Прости меня.

– И ты… ме. ня… – пробормотал Сергей.

Матвей, шатаясь, вышел за дверь. Ноги его двигались с трудом, руки дрожали, в горле словно застрял комок сухой глины. Остановившись посреди двора, он закрыл глаза. Как в модном английском калейдоскопе, перед ним мелькали картины детства, Парижа, лица отца и маменьки. Потом всплыло лицо брата, пьяное, покорное… Матвей почувствовал дрожь в правой руке и явственно увидел перед собой мокрую щеку, висок, родинку на виске, пистолетное дуло, влажные темные волосы… «Господи, за что мне это?.. Господи, за что?..» – сказал он, обращаясь куда-то в темноту ночи.

Очнулся Матвей от сильного толчка в спину. Обернувшись, он увидел бешеные глаза Мишеля.

– Что ты наделал! – крикнул Мишель, хватая его за галстух. – Подлец! Ненавижу тебя, слышишь! Убью, сейчас на месте убью!

Мишель попытался схватить его за горло.

– Пошел прочь, щенок! – Матвей ударил Мишеля в лицо.

От боли Мишель взвизгнул и отошел на полшага назад.

– Зачем ты? – произнес Мишель, держась за щеку. – Там пистолеты твои, рядом с ним, на полу… А ты – живой…

– А, вот ты о чем, – Матвей беззвучно рассмеялся. – А я-то не видел даже, как ты туда вошел. Задумался… Он жив, не бойся. Он просто пьян… мертвецки. Но… – Матвей подошел к Мишелю вплотную, – я хотел убить его, слышишь? Я стрелял, пистолет осекся. И не тебе меня судить.

Матвей заглянул в лицо Мишеля, с плохо скрываемым удовлетворением отметил гримасу ужаса. Мишель повернулся, собираясь бежать обратно в хату.

– Подожди, – Матвей цепко схватил его за руку. – Уж если ты сам начал, я тебе скажу. Подлец – это ты. Связь с тобою погубила моего брата. Ты – единственный, кто мог остановить это безумие. Но ты уехал… Ты оставил его…

– Он сам просил меня письма отвезти, – жалобно сказал Мишель. – Ты же знаешь…

– Ты мог остаться, и он не посмел бы отказать тебе. С письмами отправить можно было любого солдата. Кого угодно. Он любил тебя, он без тебя жизни своей не мыслил, он спасти тебя хотел… но ты… ты – не умеешь любить. Для тебя эта связь была способом выйти в свет, свести знакомства. Ты, мерзавец, карьеру делал, если не по службе, так в этом проклятом тайном обществе, – Матвей стиснул пальцы Мишеля как тисками, скрутил, почувствовал: еще секунда – и вывернет их из суставов.

– Что ты говоришь, Матвей? Пусти… Не надо… Больно! Пусти! – вскрикнул Мишель. Матвей ослабил хватку, но руку не выпустил.

– Нет, уж дослушай. Ты надеешься выжить, да? Когда он… когда его… Нет. Ежели я жив останусь, первым выдам тебя. Ты как собака сдохнешь, я тебе обещаю!

Мишель молчал, потупившись.

– Убей меня теперь, – продолжал Матвей. – Хочешь – сам, а хочешь – Кузьмина позови и остальных. Расскажи им, как я его застрелить хотел. Пусть в грязь меня втопчут, как давеча Гебеля. Ну! Зови их!

– Пусти, Матвей… Я к нему пойду… Пусти…

– Иди, – Матвей разжал онемевшие пальцы.

Сергей по-прежнему лежал на полу. Все – стол, упавшие стулья, грязный пол, – было залито водой.

Мишель взял Сергея под руки, с трудом дотащил до кровати. Обмякшее тело казалось неживым, и Мишель решил было, что Матвей солгал – и Сергей на самом деле мертв. Уложив друга на кровать, он услышал ровное дыхание – и немного успокоился. Засуетившись, он принялся раздевать Сергея, но одежда намокла, пуговицы не поддавались. Отчаявшись, Мишель с силой оторвал пуговицы и стащил мокрую рубаху с плеч.

Сергей открыл глаза.

– Миша?.. Ты…

– Господи, Сережа… Что здесь было?

– Не… не по…мню. За…чем …ты здесь?

– Я? Я помогу тебе раздеться. Если ты позволишь …

Сергей глубоко, прерывисто вздохнул.

– Оставь ме. ня.

– Но позволь хотя бы сапоги… Все же мокрое. Нельзя так.

– Я… пьян. Смо. треть… не на. до.

Мишель встал на колени возле постели друга, прижал к груди мокрую рубаху.

– Сережа… Я не смотрю… Я помочь хочу…

Глаза Мишеля наполнились слезами. Сергей с трудом повернулся на бок, положил руку ему на голову.

– Не… плачь. Иди.

– Куда мне идти?

– Куда хо. чешь! Ты сво. бо. дный чело. век. Иди! – Сергей пьяной, расслабленной пятерней оттолкнул друга.

– Я не уйду. – всхлипнул Мишель, – Здесь останусь… Как цепной пес, сторожить буду. Никто не взойдет, клянусь… Мне без тебя жизни нет. Не гони только…

Ползком добрался до двери, сел, привалился к ней спиной.

– Вот так, хорошо. Теперь точно никто не взойдет, – пробормотал он, – никто, даже Матвей. Я его ненавижу, ненавижу, он тебя погубил, я знаю, знаю… Все знаю. Все расскажу. Всем расскажу. Пусть даже потом умру, но все узнают. Ты – ангел, Сережа, а они все – ничто…

Через полчаса в дверь постучали. Мишель сильнее прижался к двери. Стук повторился снова – резко, нетерпеливо. «Не пущу», – одними губами произнес Мишель, вставая и наваливаясь на дверь изо всех сил.

– Мишка, пусти, не дури! – Мишель узнал голос Кузьмина. В голосе не было угрозы, одна только добродушная удаль.

– Зачем тебе?

– Надобность имею до господина подполковника!

– Спит он.

– Да пусти ты, черт!

Кузьмин с разбегу ударил в дверь плечом, и Мишель не удержался на ногах, упал. Дверь открылась.

– Ну вот, пжалста, – пробормотал Кузьмин, входя и потирая ушибленное плечо. – Руку давай.

И он протянул Мишелю руку, помогая подняться. От протянутой руки пахло банным веником. Мишель разглядел его красную, распаренную физиономию и чистую рубаху.

– Чего тебе нужно? – проговорил Мишель, вставая.

– Мне? Ничего… Проведать вот решил. Матвей сказал, что, может, помощь моя нужна будет. И горилка, сказал, есть… О, не соврал.

Кузьмин подошел к столу, решительно взялся за горлышко бутыли.

– Убирайся! – сдавленным голосом сказал Мишель. – Бери что хочешь – и убирайся!

– Фи… Как вы невежливы, господин подпоручик, – Кузьмин беззлобно рассмеялся и отхлебнул из бутыли. – Эх, Мишка, тебя бы в роту ко мне – я бы научил тебя со старшими разговаривать…

Матвей вошел в хату вслед за Кузьминым, в руках его был саквояж. Он неторопливо поставил его на стол, открыл, достал несколько склянок, налил их содержимое в кружку, смешал. Потом, словно не замечая Кузьмина и Мишеля, сел на кровать рядом с братом, коснулся лба, пощупал пульс. Приподняв голову брата, поднес кружку к его рту.

– Стой! Не смей! Анастас, он отравить его хочет!

Мишель протянул руку к кружке, намереваясь вырвать ее из рук Матвея. Кузьмин схватил его за плечи, придержал.

– Охолонись, подпоручик. Давай вот лучше выпьем с тобою.

– Это рвотное, – спокойно произнес Матвей, ставя кружку на стол, – давайте ведро, его сейчас тошнить будет.

Мишель затравленно огляделся. Эти люди, суетившиеся около Сергея, никак не хотели понять, что они – лишние здесь, не хотели оставить их вдвоем. Они отбирали у Мишеля то, что ему было дороже жизни. Ему вдруг захотелось немедленно увезти отсюда Сергея, спрятать, отогреть. Куда-нибудь на далекий остров, где есть место таким же отверженным, как они…

– Оставьте нас, – тихо попросил он. – Не мучайте его… Не надо.

Лицо Кузьмина стало вдруг сосредоточенным.

– Ты словно бедная Лиза, ей-богу, – сказал он сурово. – Что голосишь-то? Оставьте… А полк кто поведет? Ты что ли? Так не пойдут солдаты за тобою… Мятеж здесь, а не сентиментальные забавы.

– Дайте ведро! – страшным голосом выкрикнул Матвей, – Живо!