– Так. Если бы не Мишель – я бы здесь давно от тоски помер.

– С тоски, от одиночества, от скуки – сам знаешь – очень легко глупостей наделать… Тем более, что ты у нас человек добрый, даже не просто добрый, а одержимый собственной добротой… Мне иногда кажется, что ты любить не умеешь, потому что можешь только жалеть…

– Все так, Матюша. Я любви без жалости не понимаю…

Брат сидел рядом, совсем близко, достаточно было протянуть руку, чтобы коснуться его печального лица. Матвей молча смотрел на знакомые с детства брови, глаза, родинку на виске… Все это было привычным, как строки Стерна, как луна на небе, как крики лягушек в болоте за домом, как весенний день для взрослого человека, умудренного опытом, давно забывшего свои детские восторги…

– Пожалей меня, Сережа, – неожиданно произнес он, – не меньше, чем Мишель, я твоей жалости достоин… Батюшка желает, чтобы я взял на себя все хлопоты по имению, оставив ему токмо заботы о меню, празднествах и приеме гостей… Он меня в Хомутце запрет, я это чувствую!..

– Как запрет, что ты говоришь? – рассеянно переспросил Сергей.

– Он мечтает иметь в лице моем честного управляющего, что будет работать на него без всякого жалования… Во мне он видит не сына, а слугу… В имении один взвоешь: надо жениться – а на ком? Куда не посмотришь – везде тоска. 30 лет уже – а что с того? Завишу от него, как младенец от капризной и злой кормилицы…

– Ты теперь человек вольный: уезжай в Петербург, развей тоску свою. Кстати, и Пестель тебя о том же просит…

– Никуда я раньше лета не уеду, в Хомутце дел полно: если бы не… хандра моя, я бы и к тебе не приехал, сам знаешь… Поеду, ежели папенька соизволит в родовой замок прибыть: без хозяйского глаза людей оставлять нельзя, старосте нашему я не доверяю – он при Синельниковой еще служил. Я бы его давно от должности уволил, да боюсь, что хуже сделаю.

Матвей уже хотел заговорить о ценах на зерно, о повсеместном оскудении, опустении и обнищании, но сдержался – Сергей не любил таких разговоров. Он тратил много больше своего жалования – а разница приходила из Хомутца.

– Никита! – громко позвал Матвей.

Заспанный слуга возник на пороге.

– Чего изволите?

– Гнедую мне оседлай. – Матвей обернулся к брату, – поедешь со мной, прокатимся? – Сергей отрицательно качнул головой. – Никита! – грозно рявкнул Матвей. – Рот закрой, муха влетит! да что же это у тебя – постель стоит неубранная? Михаил Павлович уехал уже…

– Так Сергей Иванович не приказывали… – начал оправдываться Никита, зевая.

– Оставь его, – произнес Сергей, – он тут не при чем, это я приказал пока не убирать…

– Оне приказали не убирать! – подтвердил Никита, тараща глаза.

Матвей махнул рукой и вышел из комнаты.

– Ша-а-а-а-гом а-арш!

Пятая мушкетерская рота Черниговского полка маршировала на плацу. Плац, утоптанный до белизны, окружали низенькие грязные домишки, покосившиеся, посеревшие от дождя и снега деревянные заборы, кучи мусора.

Подъезжая к площади, Матвей услышал слова команды, нестройный топот ног, хриплую, отрывистую брань.

– Мать твою ети, Дубов! Дубина ты деревенская! Ты когда научишься право-лево различать, мудила! Фельдфебель! Десять палок ему, чтоб понятливей был!

Перед шеренгой солдат стоял низкорослый офицер в поношенном мундире. На опухшем красном лице рыжими кустиками выделялись взъерошенные брови. Глаза были белыми от привычного раздражения.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Матвей выехал на площадь в тот самый момент, когда с худенького малорослого солдатика снимали рубаху. Фельдфебель уже стоял рядом, усмехаясь в прокуренные усы. Солдатик не упирался, но на его лице был написан ужас перед наказанием, костлявые плечи дрожали мелкой дрожью.

Матвей натянул поводья, остановился, спрыгнул с седла. Подошел к офицеру.

– Здравствуйте, Кузьмин.

– А-а, это вы… – пробурчал офицер. – Сергея Ивановича приехали навестить?

Солдатика подвели к стоящей на плацу скамейке. Он обреченно перекрестился и лег на нее, закрыв голову руками.

– Прекратите, – тихо сказал Матвей, положив руку на плечо Кузьмина.

– Что?

– Отмените приказание. Мужик вчера из деревни, вы хотите, чтобы он вам еще право-лево различал? Поинтересуйтесь у Сергея Ивановича: мы и не таких в Семеновском полку фрунту учили. И без палок. А начнете бить – он у вас совсем отупеет, поверьте… Отмените приказ, поручик, я вас прошу…

– Да вы что, господин Муравьев?! – вполне искренне удивился Кузьмин, – они же другого языка не понимают.

– А вы пробовали?

– Вы, господин Муравьев много себе позволяете…

– Извольте, я дам вам сатисфакцию, если угодно… Но завтра. А сейчас вы отмените ваше приказание… Или я сделаю это сам…

– Сатисфакцию? – выцветшие от гнева глаза поручика блуждали по заледеневшему лицу Матвея.

– От-ставить! Дубов! Встань в строй, мать твою ети! – хриплым сорванным голосом крикнул Кузьмин. Схватил Матвея за отворот сюртука, и притянул к себе: Теперь, сударь, дело за са-тис-фак-цией!..

– Я остановился у брата, господин поручик, – спокойно сказал Матвей, – можете прислать ко мне секундантов.

Сергей спал на так и не убранной постели Мишеля. Раскрытая книга лежала на полу, свесившаяся рука почти касалась ее. Матвей решительно встряхнул сонную, безвольную руку. Сергей тотчас открыл глаза.

– Проснись, ленивец, – не без жестокого удовольствия произнес Матвей, – у меня завтра дуэль.

– С кем? – произнес Сергей, беспомощно моргая.

– С Кузьминым. Он на площади солдат бил… Пока ты тут спишь, да мечтаниям сладким предаешься…

Сергей вскочил, стал одеваться.

– Сколько раз его просил, уговаривал, – пробормотал он, не попадая ногою в штанину, – пока смотрю за ними – все ничего, а стоит отвернуться… Неужели, дуэль, Матюша? Он ведь стреляет порядочно… Ты, поди, уже несколько лет пистолета в руках не держал…

– Ничего, Сережа, на все воля Божья…

Сергей торопливо натягивал сюртук.

– Никита! – крикнул он, – сапоги подай! И шпагу!

– Ты куда?

– К Кузьмину. Надо дело уладить…

– Не смей. Он скотина, таких учить надо.

– А если убьет?

– Тогда сие ему уроком послужит… Впрочем, мы еще посмотрим, кто кого убьет. Никита, уходи, не надо сапог.

– Никита, давай сапоги. И шпагу не забудь!

– Слушаюсь-с…

– Сиди дома! – крикнул Сергей с порога, – я скоро!

– Вы, поручик, не только мой приказ не выполняете. В уставе воинском сказано: рекрут при обучении не бить! Сам бы увидел – сделал бы то же самое, что и брат! Вы бы и со мной драться стали?

– С вами бы не стал, господин подполковник, – нагло засмеялся Кузьмин, – а брату вашему пулю в лоб вкачу с превеликим удовольствием. Завтра, на рассвете, так ему и передайте… Вот господин Щепилло секундантом моим стать согласился.

– Нет, это невозможно. Поймите, поручик, брат не хотел вас оскорбить…

– Вы готовы за него извиниться?

– Все что угодно, лишь бы дуэли избежать. Хотите, на колени встану?

Не дожидаясь ответа, Сергей опустился на колени.

Изумленный поручик вскочил из-за стола.

– Не надо, Сергей Иванович! Еще хозяйка взойдет…

Сергей схватил Кузьмина за руку.

– Анастасий Дмитриевич, – тихо проговорил он, – умоляю вас, не надо… Это глупо, бессмысленно. Ничья честь не задета, вы ведь сами знаете, что виноваты… Я вам приказал солдат не бить, вы воспользовались моим отсутствием… По-хорошему, я могу вас на невыполнение приказа взысканию подвергнуть, но я не хочу… Прошу вас, не надо дуэли…

– Хорошо, Бог с вами.

– У вас горилка есть, поручик?

– Как не быть, господин подполковник… Прикажете подать?

– Давайте.

Кузьмин засуетился, выглянул на кухню. Сергей присел возле стола, обвел глазами унылую комнатенку: железная кровать, табурет, лубочные картинки на стене, в углу – покрытая пылью гитара.

Лафитничек звякнул пробкою, крепкая влага полилась в мутные стопки.