В жизни Павел Иванович Пестель играл две плохо совместимые между собой роли: исполнительного офицера и руководителя антиправительственного заговора. Впрочем, полковник был молод, умен и азартен. Он любил опасные игры.

Два года тому назад он получил под команду полк, и сие стало хорошим подспорьем в деле подготовки переворота. Лично преданные полковнику солдаты и офицеры должны были – когда придет время – арестовать главнокомандующего, а в случае сопротивления – убить его. Должность полкового командира требовала больших расходов – поэтому полковнику было некогда любоваться ярмарочными красотами. Нужно было свести знакомства, выгодно купить сукно для солдатских мундиров, кожи для построения сапог, кивера и медные пуговицы. Нужно было, к тому же, встретиться с единомышленниками, разговор предстоял серьезный. Ныне полковник решился, наконец, перейти от слов – к делу.

В тот день он вернулся домой рано, в два часа пополудни. Визиты были уже сделаны, выгодный контракт подписан. Бросив шинель на руки денщику, он с удовольствием снял мундир, расстегнул рубаху и снял сапоги. Сел в удобное кресло возле теплой печки, подвинув к себе маленький набитый соломой тюфячок, с удовольствием положил на него ноги.

В тяжелую дубовую дверь просунулась лохматая голова денщика.

– К вам гости, ваше высокоблагородие!

– Кто таков?

– Подполковник Муравьев-Апостол.

Полковник тяжело вздохнул, застегнул рубаху и надел сапоги.

– Зови.

Дверь отворилась, и в комнату вошел Сергей. Полковник дружески протянул ему руку:

– Серж! Какими судьбами? Садись, грейся, – и он пододвинул к печке второе кресло.

Полковник знал Сергея давно, уже больше десяти лет. В последний раз они виделись ровно год назад, на прошлогодней ярмарке. Тогда полковник рассказал ему о заговоре, надеясь, что Сергей вспомнит былое. Но Сергей тогда не понял его. «Зачем тебе это? – сказал он тогда. – Полно в игрушки играть». Полковник промолчал, но слова Муравьева показались ему обидными.

– Кофею принеси! – крикнул Пестель денщику.

Полковник пытался понять, зачем пожаловал его собеседник. Разговор, однако, не клеился.

– Что брат твой? Слышал я, будто у Репнина адъютантом и доволен жизнью?

– В отставку подал, ждет приказа. Частным человеком остаться хочет.

– Тоже дело.

Они обсудили старых друзей. Кузены Никита и Александр в отставке, другие служат по губерниям, иные – в Питере обосновались. Сергей поднял со стола листок, заглянул в него.

– Что, сочинительствуешь?

– Так, рапорты по службе. Полк привожу в надлежащее состояние.

Полковник мягко вынул из рук Сергея листок, положил на место и придавил тяжелым пресс-папье. Кофе был давно выпит.

– Сережа! – сказал он, кладя руку на плечо собеседника. – Что привело тебя ко мне? Друзей вспомнить только?

– От тебя не утаишься, – Сергей покраснел. – Я хотел сказать тебе… ты прав был, год тому назад. Без общества мне жизни нет.

Пестель задумался, глядя в стену мимо глаз собеседника.

– Но год назад ты думал иначе, потом тебя не было слышно, ты не писал ко мне… Отчего же вдруг?

– Помнится, Поль, было у нас в уставе прописано: буди главный член, где бы он не находился и сколько бы времени ни отсутствовал, захочет вновь поступить в общество…

– То оно должно принять его безо всяких условий. Это невозможно, Сережа. То были детские игры в разбойников Муромских лесов, и устав давно сожжен. Теперь совсем другое дело.

Полковник поднял голову и пристально посмотрел в глаза Сергею. Сергей глядел на него искоса, наклонив голову к плечу, потирал рукою лоб. «Скрывает что-то», – понял Пестель.

– Отчего же невозможно? Ты не веришь мне?

Пестель встал, сделал несколько шагов по комнате, выглянул в окно. За окном мягко падал снег, темнело. Денщик принес свечи в тяжелом медном подсвечнике, поставил на стол.

– Оттого что я не знаю, зачем тебе сие. Прости, Сережа, но я занимаюсь опасным делом. Был рад, очень рад встрече с тобою.

Он снова посмотрел собеседнику в глаза.

– Подожди, я скажу тебе. Я много думал с тех пор, много пережил. По воле государя я, не будучи виновным, заброшен в глушь, в Васильков, к глупым солдатам, к вечно пьяным офицерам.

– Мои Линцы – тоже не Петербург, Сережа! – рассмеялся Пестель. – И офицеры мои вряд ли трезвее твоих, и солдаты – не Руссо и Вольтеры… Однако же я вот несчастным себя не числю.

– Ты – другое дело. – Сергей опустил глаза – А я… я несчастен… Причина моего несчастия – человек, коего я… ненавижу…

– Кого же?

– Государя ненавижу, из-за него эту муку терплю. Я конституции хочу и свободы. Я решился. И я… могу быть полезен тебе… нашему делу…

Пестель гневно поднял брови, и в голосе его послышались ноты нетерпения.

– И ты надеешься, что конституция поможет тебе в столицу вернуться? Обратно в Семеновский полк, капитаном? Это смешно, Сережа. Или правду скажи, или – я был очень рад нашей встрече…

Сергей вздохнул, неловко пожал плечами. Он молчал, беспомощно глядя на полковника, и не уходил.

– Хорошо, я помогу тебе, – сказал Пестель жестко. – Про ненависть к государю – не твои слова. Ты не умеешь ненавидеть. Прости, но… кто тебя прислал ко мне? И зачем? Я начинаю думать, что ты… l’аgent provocateur, как говорят французы. Впрочем, этого быть не может. Насколько я тебя знаю.

Пестель по-прежнему стоял, глядя на Сергея сверху вниз. Нога болела, и он хотел сесть и протянуть ноги к огню. Но этого делать не следовало.

– Нет, что ты… – Сергей густо залился краской. – Как ты мог подумать? Я… коротко сошелся с человеком, который… который перевернул мои мысли, – полковник видел, как Сергей с трудом подбирает слова. – И он доказал мне, что я… неправ был тогда. Что нет для нас иного спасения, кроме революции.

– Для нас?

– Ну да… для нас с ним. Он бывший семеновец, как и я. Ты, верно, знаешь его… Он в кавалергардах служил, а потом к нам перевелся. Прапорщик Бестужев-Рюмин. Мишель. – Сергей улыбнулся Пестелю, – что ты себя мучаешь, Поль? Садись… Болит?

Полковник поморщился, усмехнулся смущенно. С облегчение опустился в кресло, вытянул раненную ногу.

– От тебя не скроешься, Сережа… Да, болит… Рассказывали мне про этого Мишеля. Шалил он так, что даже господа офицеры удивлялись. И выговоры от начальства получал…

Сергей кивнул.

– И чем же он мог так увлечь тебя? Тебя, взрослого человека, войну прошедшего… Препустейший мальчишка…

– Не говори так, ты совсем не знаешь его… – Сергей схватил собеседника за руку, заглянул в глаза. В ноге кольнуло: почти черные от боли глаза Поля вдруг приобрели свою изначальную немецкую белесость, – Шалости его в прошлом, – Сергей видел и чувствовал, что боль его собеседника уходит, – В общем… я принял его, хотя права не имел, наверное…

– Права ты не имел, конечно, – с облегчением вздохнул Пестель. – Но завтра поутру, в восемь, жду его у себя. Посмотрим, что за птица твой Мишель.

– Спасибо, Поль, милый! Спасибо! Я всегда знал, что ты… ты понимать умеешь.

– Погоди, – полковник отстранил его. – Завтра я поговорю с ним и скажу окончательное решение. Потом еще показать его надо… друзьям. Впрочем, они, я думаю, согласятся с решением моим.

На другой день, ровно в восемь утра, Мишель постучал в дверь дома мещанина Могилевского. Заспанный денщик открыл дверь и провел его во внутренние комнаты. Предложил подождать, скрылся за тяжелой дубовой дверью. Через несколько минут появился снова.

– Господин полковник просили подождать.

Не предложив гостю даже стула, денщик скрылся. Мишель нашел под столом табуретку, уселся. Полковника Пестеля, с которым ему теперь предстояло разговаривать, он смутно помнил по Петербургу. Впрочем, тогда он был не полковником, а всего лишь поручиком, по возрасту же вряд ли был старше, чем сам Мишель – ныне. Мишель вспомнил, что кавалергарды говорили о Пестеле с уважением, понижая голос. Теперь же, и об этом вчера ему сказывал Сережа, Пестель командует во второй армии Вятским полком, командир очень строгий, спуску никому не дает. Еще Сережа говорил, что умен полковник как никто, что ежели соврешь ему – тут же поймет и не простит.