Внезапно он остановился перед женщиной; грудь его бурно вздымалась и опадала.

— Я люблю тебя, — прорычал он, — но я могу убить тебя прямо сейчас.

— Нет, пожалуйста…

Он нагнулся, чтобы подобрать нож, но вместо этого пальцы его сомкнулись на ручке древней расчески. С трудом он поднес ее к глазам, словно какая-то внутренняя часть его сопротивлялась этому простому действию, и странно, с облегчением рассмеялся, почувствовав запах ее волос, застрявших между щетинками.

— Посол фон Велтен может помочь нам? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Да, — кивнула Софья, ничего не видя из-за застившей глаза пелены слез. — Он может помочь нам.

Каспар провел жестяным гребнем по серебристой гриве своего коня, расчесывая мерцающую бахрому, волной сбегающую к могучим плечам лошади. Животное перебирало ногами, дыхание его сгущалось в туманное облачко, хвост стегал крестец.

— Тихо, тихо, — шептал Каспар, похлопывая лошадь по боку, чувствуя, как ходят под кожей упругие мускулы гнедого мерина, вывезенного из Аверланда, породистого, с чистейшей родословной, достойного возить своего знатного хозяина.

Утренний ритуал расчесывания гривы расслаблял и очищал душу, и Каспар наслаждался этим простым трудом, без которого не вырастить славную боевую лошадь, несмотря на все утверждения Курта Бремена, что это работа слуг.

Каспар знал, что его конь не молод, но он был силен и обладал твердым характером. Еще он знал, что мерин благодаря своему упрямству и серебристой гриве заработал среди охранников посольства кличку Посол. Этими людьми Каспар сейчас мог гордиться — и все благодаря стараниям Курта.

Кличка коня не тревожила его, он был даже польщен. Пехотинец по природе, Каспар не сроднился со скакуном, что часто можно наблюдать среди кавалеристов. Привязанность эта являлась объектом множества непристойных солдатских шуток, подумал Каспар и не позаботился узнать имя лошади до отправления из Нулна.

Но такое отличное животное, как это, заслужило, чтобы имя ему избрал сам наездник.

Каспар довольно долго размышлял над ним, зная, что имя может обладать великой силой, и наконец, остановился на том, которое навечно вписано в историю.

Он назовет своего коня Магнусом.

Закончив расчесывать гриву, Каспар зачерпнул пригоршню зерна из холщового мешка, подвешенного снаружи стойла, и протянул лошади. Животное с благодарностью захрумкало пшеницей — хорошим имперским кормом. После боевых коней гордых рыцарей Бретонии, лошади Империи считались лучшими в мире.

Каспар повернул голову, услышав осторожный стук в дверь конюшни, и увидел робко застывшего в проеме Павла, прислонившегося к стене стойла. После встречи с Чекатило Павел держался в тени — с тех пор Каспар видел его первый раз.

— Добрый конь, — проговорил, наконец, кислевит.

— Да, — отозвался Каспар, убирая принадлежности ухода за лошадью, — действительно. Чего ты хочешь, Павел?

— Я хочу объяснить… насчет той ночи.

— Что объяснить? Ты позволил Чекатило запустить когти в Тугенхейма и довел его до бесчестья и позора. Мне все кажется абсолютно ясным.

— Нет, это не так… ну, что-то такое было, да, но Павел делал только то, что желал Тугенхейм. Я не приводил его туда.

— Перестань, Павел. Ты же не дурак. Ты должен был знать, что произойдет.

— Угу. Павел думал, что сумеет приглядеть за ним, но Павел ошибся. Прости, Каспар, я не знал, что все обернется так плохо.

Каспар протиснулся мимо Павла, пот, выступивший на коже, пока он чистил Магнуса, на улице холодил тело. Подобрав кожаную пистолетную перевязь, он затянул ее на поясе. С тех пор как посол обнаружил возле посольства вырезанные сердца, у него вошло в привычку никогда не ходить безоружным. Павел повернулся и затрусил за послом.

— Каспар, прости, я не знаю, что еще сказать.

— Тогда не говори ничего, — фыркнул Каспар. — Я думал, ты изменился, думал, честь для тебя важнее, чем квас. Но, полагаю, я ошибался и ты все тот же эгоистичный, поглощенный лишь собой человек, каким я тебя знал все эти годы.

Павел поежился:

— Возможно, ты прав, Каспар, но и ты остался тем же ужасным задавакой, каким был всегда.

Каспар сжал кулаки и несколько долгих секунд смотрел на старого друга, прежде чем шумно втянуть в себя воздух и тряхнуть головой.

— Возможно, — признал он, — но если ты до моего прибытия в Кислев был замешан в чем-то еще, то теперь все кончено. Понятно? Мы слишком много лет сражались бок о бок, чтобы потерять нашу дружбу, но надвигается война, и я не могу позволить себе смотреть в две стороны разом.

Павел широко улыбнулся, выдохнул и извлек из-за пояса кожаную флягу. Сделав могучий глоток и передав квас Каспару, он заявил:

— Рядом с безгрешным Павлом сама жрица Шалльи покажется дешевой шлюхой.

— Ну, так далеко заходить не понадобится, но намерение достойное, — хмыкнул Каспар, принимая фляжку и тоже отхлебывая квас — только поменьше. Вернув другу бурдючок, он спросил: — Как ты думаешь, не послать ли нам кого-нибудь к Чекатило, узнать, не стало ли ему что-то известно?

— Нет, — качнул головой Павел, — он сам свяжется с тобой. Но, да простит меня Урсан, я надеюсь, что он ничего не нашел. Чекатило не тот человек, у которого стоит быть в долгу.

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, но я не могу бросить Софью. Анастасия продолжает готовить меня к тому, что она, возможно, мертва, но…

— Да, — кивнул Павел. — Она хорошая женщина, Софья. Павлу она нравится.

Каспар не ответил — он услышал шум, доносившийся откуда-то из-за угла посольства. Что-то творилось перед фронтоном дома. Там кричали люди и лошади били копытами о брусчатку.

Имперец и кислевит переглянулись, размышляя, какая еще неприятность могла произойти. Каспар проверил пистолеты, убедился, что курки взведены, и друзья обогнули здание, оказавшись перед посольством.

Два Рыцаря Пантеры стояли у ворот с обнаженными мечами, а с другой стороны на земле распростерлись без сознания двое посольских стражников.

По маленькому дворику вокруг фонтана с ангелочком скакал одинокий всадник в простых кавалерийских шароварах и мешковатой белой рубахе. Плавная рысь умело управляемой лошади и летящий над головой наездника чуб мгновенно сказали о том, что наездник этот не кто иной, как Саша Кажетан, и Каспар тут же выхватил пистолеты, зашагав к Рыцарям Пантеры. От посольства уже бежали вооруженные люди.

Кажетан подвел своего скакуна к воротам, и Каспар поднял оба пистолета, направив их в грудь Саши.

— Ближе не подходи, или, клянусь, я всажу в тебя пулю, — предупредил посол.

Кажетан кивнул, и Каспар увидел слезы, бегущие по его щекам, и искаженное горем лицо.

— Прости, — сказал кислевит, бросая печальный взгляд на посольство.

— Что ты здесь делаешь, Саша? — крикнул Каспар. — Анастасия не твоя женщина, и никогда не была ею. Ты должен смириться с этим.

— Мне нужна помощь, — ответил Кажетан, и Каспар заметил кровь, проступившую на рукаве его льняной рубахи. — Мне нужно поговорить, прежде чем… прежде чем я сделаю это снова.

Каспар понятия не имел, о чем толкует боец, но сделал шаг вперед, по-прежнему целясь в грудь Кажетана.

— Говори, что хотел сказать, и убирайся! — приказал он.

— Она сказала, ты поможешь!

— Кто?

— Матушка, — взвыл Кажетан и швырнул в Каспара что-то блестящее.

Инстинкты солдата не подвели, и Каспар пригнулся, успев нажать курки. Оба пистолета громыхнули, из дул вырвались клубы пламени и дыма, на время ослепив посла. Люди закричали, испуганно заржала лошадь. Рыцари Пантеры бросились на защиту посла, суматошно оттаскивая его от ворот.

— Стойте! — рявкнул он, вырываясь из рук рыцарей. — Я в порядке. Что бы это ни было, он промахнулся.

Он взглянул в сторону фонтана, но Кажетан уже скрылся, и лишь облако порохового дыма говорило о том, что боец вообще был здесь.