Чемпион, избранный Королём Черепов много лет назад, был шести с половиной футов ростом, с грязными светлыми волосами, что опускались гораздо ниже плеч. Они были спутанные, покрытые грязью и застарелой кровью, свалявшиеся в непокорные космы, и придавали ему ещё более дикий вид. Его кожа потемнела, как следствие жизни под слабым светом северного солнца, и, как и его воины, Ботхвар был облачён в меха и кожу. Татуировки, подчёркивавшие его приверженность Богу Крови, с гордостью демонстрировались на каждом видимом участке кожи. Кроме этого он украсил себя разнообразными гротескными фетишами из различных частей тел жертв чемпиона. Ожерелье из человеческих зубов красовалось на шее Ботхвара и регулярно обновлялось.
Он поднялся до чемпиона после серии поединков, которые выделили его, как непревзойдённого победителя. Он пробился через врагов, а когда они закончились, занялся парнями, с которыми начал битву. Он убивал во имя Кхарнета, и он был вознаграждён сверх меры. Драгоценная броня, что делала его практически неодолимым в бою, в данный момент покоилась на простой деревянной подставке в полуюрте, которая служила временным обиталищем чемпиона.
Ботхвар уставился на юношу, что посмел бросить ему вызов. Малец, которому не могло быть больше шестнадцати или семнадцати лет, валялся без сознания, его челюсть опухла в месте, куда пришёлся удар Ботхвара. Несколько рваных ран виднелись на его теле, а дыхание было прерывистым, видимо, одно или два ребра были сломаны.
Он будет жить, или умрёт. Ботхвара это не особенно волновало. Он обращал мало внимания на тех, кто следовал за ним, видя в них лишь средство для дальнейшего повышения своего статуса не только в глазах Кровавого Бога, но и в её глазах, в глазах той, что несла слово Его. Иногда она приносила удовлетворение бога. В иные же времена — несла гнев Кхарнета. После таких времён последователей Ботхвара оставалось значительно меньше, чем до них.
Ботхвар убрал пару своих топоров в перевязь, которую носил на своей широкой мощной спине, и обернулся к уже рассосавшейся толпе. Оставив парня лежать лицом в снегу, он пошёл к теплу костров, что ярко горели в центре лагеря. Мародёры были достаточно выносливы, чтобы выдержать наихудшие метели. Многие из последователей Ботхвара — как и сам чемпион — ушли так далеко за границы нормальности, что уже даже не ощущали холод. Некоторые умерли от переохлаждения, забранные карающим морозом. Они были осознанными и приемлемыми потерями.
Были разные способы превозмогать суровую погоду. Меха были самыми очевидными, некоторые умные варвары обмазывали тела жиром, добытым из туш медведей, что бродили в лесах их родины. Этот материал был неприятен для использования, а вонял ещё более мерзко, но он добавлял утепляющий слой, которому не было равных.
Кроме этого использовался также и алкоголь. То, что в дисциплинированных и упорядоченных армиях Империи вызвало бы крайнее неодобрение, Ботхваром, наоборот, поощрялось. Мужчины и женщины, которые грабили земли под его рукой, постоянно упивались пойлом из ферментированного овечьего молока, разбавленного кровью иных жертвенных животных. Никто из рождённых за пределами Северных Пустошей не смог бы переварить сей напиток, да и среди рождённых на севере было не так уж и много тех, кто мог пить его без рвотных позывов.
Ботхвар присел у костра и практически тут же ему в руку сунули кубок и кусок мяса. Он впился зубами в сырое мясо, кровь потекла по его подбородку. У его ног один из волкодавов, что отправились на войну вслед за своими хозяевами, посмотрел на него и слегка подвыл. Ботхвар бросил ему кусок мяса, и зверь вприпрыжку набросился на подачку и начал рвать её зубами.
Ботхвар сделал большой глоток и откинулся, заинтересованно разглядывая активность, царившую в лагере. Везде, куда ни падал его взгляд, Ботхвар видел растущие признаки нетерпения, что было неизбежно в ночь перед большим наступлением. Периодически вспыхивали драки и потасовки. Некоторые воины занимались своим оружием, сообразно своему умению приводя его в надлежащую для предстоящей резни готовность. Некоторые даже пытались спать, что было довольно таки непросто, учитывая царящий вокруг шум.
Лагерь был временным, Ботхвар приказал расположиться на отдых лишь на время, достаточное, чтобы перегруппироваться и полностью подготовиться к атаке гномьей крепости. Возможно, он и был уже полубезумен, но даже чемпион понимал, что его армия будет сражаться куда лучше, если ей предоставить хотя бы небольшой отдых. Им предстоял долгий утренний марш, и если его разведчики были правы, а его собственный расчёт верен, они нападут на гномов в момент, когда зимнее солнце будет в зените.
Он смотрел сквозь полуприкрытые веки за тем, как один из варваров решил продемонстрировать своё несогласие с другим самым креативным путём. Некоторое время они обменивались ударами, не уступая и будучи достойны друг друга. Однако, когда он протянул руку и врезал по заду одному из валявшихся псов, равновесие сместилось. Псина, взвизгнув от боли и неожиданности, рванулась с земли и врезалась в одного из варваров. Она взвыла, а потом зарычала, когда человек отбросил её от себя. Подстрекаемая яростью, собака обнажила клыки и бросилась на неудачливого варвара.
Ботхвар рассмеялся без особого веселья, когда псина — больше похожая на волка, чем на собаку — вырвала варвару глотку. Как только человек умер, остальная часть своры набросилась на тело, отрывая куски свежего мяса. Полудикие собаки были полезным дополнением к его орде, поэтому он терпел их присутствие.
С каждым часом всё больше драк вспыхивало в ночи, и Ботхвар упивался этим. Это было всем, ради чего жил чемпион и его люди.
Настроения в залах Карак Гулга были далеки от пьяного легкомыслия лагеря Ботхвара. Горе тана в связи с кончиной любимого сына было абсолютным, и его страдания пронизывали твердыню, распространяя печаль, которую чувствовали все, кто жил в ней.
Гномы также готовились к войне, хотя, по сравнению с варварами, их приготовления были намного более аккуратными и куда более походили на подготовку солдат к битве. Затачивалось оружие, а рунные кузнецы работали до поздней ночи, нанося руны-обереги на броню и оружие, и за всеми этими приготовлениями даже чувство отчаяния слегка притупилось. Они были свирепые и великолепные бойцы, но возвращавшиеся — пусть даже и едва-едва — разведчики доносили, что воинство Ботхвара было огромно.
Если бы Железная Челюсть не был настолько погружён в свою скорбь, он бы был среди своих воинов, обходя их ряды, говоря слова отваги и успокаивая всех и каждого и сим даруя надежду на то, что грядущее несёт победу, а не поражение. Вместо этого тан заперся в своих личных покоях, якобы для того, чтобы «приготовиться» к войне, оставив своего сына-наследника заниматься этими вещами.
Если Эльгрим и ощущал гнев от такого поведения отца, то не подавал виду. Облачённый в свой собственный доспех, покрытый вмятинами и шрамами от многих битв, в которых он принимал участие, принц Карак Гулга обходил освещённые канделябрами залы твердыни. Он ворчливо проговаривал слова надежды всем, кто встречался у него на пути, и суровые лица гномов освещались светом вновь вспыхивающей надежды.
Ничего не говоря отцу, Эльгрим принял решение послать дополнительные отряды разведчиков на юг: он должен был знать — столь же по причине того, что хотел выяснить общую картину, сколь и по иным причинам — погиб ли один Фелбьёрн или же весь караван попал в засаду. Каждая частичка его души также испытывала муку, как и его отец, от смерти Фелбьёрна, но, в отличие от Скалди, принц понимал жизненную важность знания, живы ли его сородичи.
Когда пришло известие, что никаких признаков каравана обнаружено не было и шансы на то, что Фелбьёрн ехал обратно один, были достаточно велики, Эльгрим распространил эту весть среди защитников. К тому времени самая долгая ночь закончилась, и общая надежда укрепилась. Теперь у гномов Карак Гулга было что-то, за что стоило сражаться.
