– Тебе дали одурманивающее снадобье. Твоему подлому отцу нужно было что-то, чтобы вести переговоры с Темными, и ты сказал ему это.

– Нет!

– Как только они покончат с нами, Тут сам отправится за ней!

Гнев овладел мной настолько, что глаза застлала кровавая пелена. Я шагнул к уже поднявшемуся Эйе, он в страхе попятился.

– Пойми! – воскликнул он. – Мы с тобой погибли, я хотел с ними договориться, хотел спасти Нахтмина.

Я поднял меч, действительно собираясь убить его, но Эйе спокойно смотрел на меня, ожидая удара, который был бы только справедливым. Он не выставил перед собой руки, защищая горло; можно сказать, он предлагал себя в жертву, чтобы искупить непростительный грех.

Он не был трусом.

Меч не коснулся его горла. И это не было милосердием с моей стороны, просто я услышал шум, который встревожил меня, и солдатская интуиция подсказала мне, что следует обратить внимание на что-то более важное.

Я побежал на звук приближающихся шагов, но не успел переступить порог открытой двери, ведущей в патио, – в дверном проеме передо мной появились первые солдаты.

В этот момент я забыл про Эйе и, словно загнанная в угол гадюка, бросился на них, кидая в них все, что попадалось под руку, чтобы избежать их нацеленных в меня стрел и иметь возможность вступить в ближний бой. Драгоценные вазы, небольшие скамьи и кресла очень мне пригодились. И тут я заметил, что у них нет луков, а только короткие мечи.

Меня собирались взять живым.

Я проткнул мечом первого солдата, отклоняя его удар, потом стукнул ногой другого и теперь мог удержать узкий проем двери и заставить их сражаться со мной по одному.

Немного погодя преграда из тел почти заполнила дверной проем, и я в ярости перепрыгнул через них, чтобы продолжить этот самоубийственный бой, поскольку подозревал, что вот-вот они зайдут с другой стороны и я окажусь окруженным врагом.

Но ярость начáла стычки, когда я нагнал страху на солдат, вылилась в эти невероятные усилия, а атакующие понемногу обрели уверенность, видя, что их численность растет. Они вынуждали меня отступить в патио, чего я старался избежать любой ценой.

Руки мои устали, я дышал как загнанная лошадь.

Чтобы отдышаться, я отбежал в глубь комнаты, где мы говорили с Эйе. Я был рад тому, что сражаться приходится не в патио, потому что яркое, изнуряющее солнце Атона будто насмехалось надо мной.

Схватка продолжилась. На месте каждого упавшего противника появлялось двое новых, и я сменил тактику, когда смог дышать полной грудью.

Я делал передышку, только когда начинал задыхаться.

Не выпуская из рук мечей, я опирался руками о колени, чтобы впустить воздух в измученные легкие и утишить бешеное биение сердца. Один из солдат кинулся ко мне, и я едва успел разогнуться.

Но на полпути в грудь ему вонзилась стрела, и он упал прямо передо мной. Такая же участь постигла следующего.

Я оглянулся. Почтенный Эйе сжимал в руках дорогой черный лук из какого-то благородного дерева и мастерски посылал стрелы в цель.

Он ничего не сказал, только посмотрел на меня, и я узнал спокойный и твердый взгляд, который всегда был для него характерен. Он снова стал самим собой.

Но мы оба были обречены. Я набрал в легкие воздуха для новой схватки, которая должна была оказаться короче предыдущей, потому что Эйе не мог делать ничего, кроме как стрелять, а стрел у него было немного.

До нас донеслись крики из‑за спин солдат, мы решили, что им прислали подкрепление, и это означало конец всему. Мы переглянулись. Эйе улыбнулся мне, а я кивнул, глядя вверх. И сказал только:

– С Нефертити все будет в порядке.

Скоро мы будем свободны и ответим за свои поступки перед Осирисом или кем-то другим, богом или демоном.

Крики приближались, новые звуки схватки свидетельствовали о том, что кто-то пробивает себе дорогу, и солдаты, потеряв к нам интерес, вернулись в патио, намереваясь сражаться с новым противником.

Мы не в силах были двинуться. Я был измотан и тяжело дышал. Не веря своим глазам, Эйе смотрел, как во дворе затихает схватка. Мы не понимали, кто пришел нам на помощь. Я про себя молился, чтобы это был не Усермонт, хотя не представлял, кто еще мог быть нашим спасителем. Таким поступком он разрушил бы свою карьеру и подверг свою жизнь опасности.

Мне пришлось бы взять с собой и его.

Бой затих, и появились какие-то неизвестные солдаты. Их было человек пять-шесть, а за ними я увидел военачальника Нахтмина. Он кинулся к своему потрясенному отцу, открывшему от удивления рот, и обнял его. Меня охватила ярость:

– Ты!..

– Быстрее! Надо уходить. У нас будет время объясниться, – сказал он, пронзая меня взглядом.

Я смирил свою ярость и кивнул в знак согласия.

– Но ничего не забыто, – предупредил я его.

Шесть человек прикрывали наше отступление, и вскоре мы смешались с толпой. Я объяснил им, как пройти в квартал, где живет Усермонт, уверенный, что он спрячет нас.

Я продвигался вперед со всеми мыслимыми предосторожностями. Но как только я оказался в этом квартале, меня задержали. Я был ранен и к тому же сбросил с себя темную тунику Эйе, хотя сохранял ее для Усермонта вместо той, которая пропала. Я приказал отвести меня в надежное место, где бы я не мог скомпрометировать доброго судью. Тут же появились люди, которых я торопил, а они, конечно же, думали, что им приходится иметь дело с солдатом или шпионом Тута.

После короткой беседы они отвели меня в маленький домик, где напоили и накормили, а также обработали мои раны.

Вскоре появились мои спутники.

Эйе начал что-то говорить, но я жестом попросил его замолчать, а сам пристально глядел на Нахтмина. Старик понял и не стал мешать мне разговаривать с сыном.

– Меня обманули, – сказал Нахтмин, – как сейчас обманули моего отца. – Он в смущении опустил голову. – Наверное, простодушие у нас в крови. Прошу, прости меня, потому что я не осознавал, что делаю, не понимал, что преследую собственную сестру, которой никогда не причинил бы зла. И если мой отец считает тебя, как он сказал мне, своим сыном, – Эйе подтвердил это кивком, – то ты мне брат. Прости меня. Я хочу загладить свою вину, отправившись с тобой, чтобы прийти на помощь сестре.

Я посмотрел на Эйе, желая узнать его мнение.

– Ты можешь доверять моему сыну, – сказал он. – Теперь мы вместе, и не надо больше лжи.

В конце концов я сдался и пожал Нахтмину руку.

– Согласен. Пойдем втроем.

– Нет!

Я удивленно повернулся к Эйе. Теперь он, как в прежние времена, имел вид исполненного достоинства государственного деятеля.

– Я не стану убегать. Если с вами обоими будет все в порядке и вы сумеете защитить Нефер, у Темных не будет ничего, чтобы нажать на меня. Я не боюсь ни их, ни Тута, поскольку они не смогут причинить мне вреда. Кроме того, если бы я отправился с вами, то был бы помехой, ведь вам надо спешить, потому что, возможно, они уже отправились за ней, а если еще нет, то отправятся, как только узнают, что мы сбежали.

Я посмотрел на Нахтмина.

– Как ты сбежал от Темных?

– Я никогда не был у них. Они только заставили поверить в это моего отца, чтобы он предал тебя… Но я не мог ни пробраться к нему, ни послать весточку… Когда ты появился, они растерялись, и я сумел пробиться к вам.

Я смерил его тяжелым взглядом.

– Но ведь если Хоремхеб, – я избегал говорить «мой отец», – знает, где находится Нефер, он, несомненно, не станет сообщать об этом, чтобы подчинить себе Тута и иметь возможность вести переговоры с Темными.

В этот момент появился Усермонт. Мы тут же ввели его в курс дела. Когда мы закончили рассказ, он вдруг расхохотался, удивив всех нас. Он объяснил нам причину смеха, не переставая смеяться:

– Вы только подумайте! Эйе будет тем, кто порекомендует меня как судью! Я защищу его от Темных, а он продвинет меня выше. Ведь только сообща мы сможем действовать против Темных и твоего отца.