Крутилич загорячился, забегал по комнатам, он кричал, что начальники все такие; став начальником, и Орлеанцев загнил.

Орлеанцев выслушал все это со снисходительной улыбкой. Спросил:

— Вы закончили ваш трагический монолог? Позвольте и мне сказать. Можете верить, можете не верить, но я ваш искренний друг. И только потому, что я ваш друг, говорю вам: откажитесь от своей навязчивой идеи. Что касается денег, всяких иных материальных благ, будем думать. Давайте думать вместе. Есть распоряжение директора подыскать вам такое место, где бы, получая приличную зарплату, вы ни на что не отвлекались, а только бы размышляли над своими изобретениями и улучшениями. Вас это устраивает? Напрасно дуетесь. Например, освободилась моя должность в отделе главного технолога… Вы сколько в техникуме получали?

— Полставки.

— Ну вот видите! Почти в четыре раза будете получать больше. Есть место в кабинете по работе с изобретателями и рационализаторами, тоже что–то в этом роде зарплата или даже на пару сотен больше.

— Вот это лучше! — поспешно сказал Крутилич. — Кабинет. Изобретательство. Мне это ближе.

— Хорошо. Будем говорить о кабинете. Вы мне только верьте, Крутилич. Вы правильно боретесь против тех, кто мешает, но не зачисляйте в противники и своих друзей. Это не по–хозяйски. Теперь насчет мебели… Я попробую прозондировать почву, и возможно, что хозяйственники организуют вам рассрочку.

Крутилич шагнул к Орлеанцеву, схватил его руку, крепко сжал:

— Очень вам благодарен, очень! Вы делаете для меня много, слишком много. — Поколебавшись, он добавил: — Но все–таки с моим предложением вы не правы, нет, не правы. Неужели и вы, такой широкий и образованный, тоже за кустарщину? Не верится что–то.

Через две недели Крутилич по совету Орлеанцева праздновал новоселье. Получить мебель в рассрочку не удалось, хозяйственники отказали. Но зато Орлеанцев добился, что Крутиличу дали крупную ссуду в кассе взаимопомощи. Никому такой ссуды никогда не давали, но Орлеанцев убедил профсоюзных работников, что и случай необычный — изобретатель, несправедливо обойденный, талант и так далее, чуткими надо быть; в этом и есть сила Советской власти, что, когда надо, у нас отходят от буквы правил и установлений, что самое дорогое для советской власти — человек: Уговорил, дали. Орлеанцев попросил Зою Петровну проявить вкус и помочь Крутиличу приобрести недорогую, но благопристойную мебель. Все воскресенье разъезжала Зоя Петровна по магазинам. Ничего сколько–нибудь подходящего не нашла; если дешево, то и плохо, если хорошо, то ссуды на это не хватит. Пошла разыскивать доски объявлений, их было несколько, в разных концах города. Мебель они с Крутиличем купили именно по объявлению. Кто–то спешно уезжал и в спешке продавал свои шкафы, столы и стулья по цене гораздо более, дешевой, чем та, по которой они приобретались. Мебель была не новая, но и не старая. Орлеанцев покупку одобрил, похвалил Зою Петровну: «Молодец, Зоенька! Поработала хорошо. За мной премия». Зое Петровне поручение это было до крайности неприятно. Крутилич ей не нравился, особенно после того, как Гуляев сказал о нем, что он, наверно, еще и вшивый. Но отказать Орлеанцеву она уже ни в чем не могла. Он ей приказывал, она исполняла. Правда, приказы его были облечены всегда в форму дружеской просьбы, сопровождались целованием рук, но все же они оставались приказами.

Гости на новоселье были созваны по совету Орлеанцева.

— У вас есть друзья? — спросил Орлеанцев Крутилича.

— Какие же у меня друзья! — с горечью ответил Крутилич. — Я человек всю жизнь гонимый. От таких отшатываются. Дружат ведь с кем? С преуспевающими.

— Следовательно, Крутилич, надо всегда преуспевать, — сказал Орлеанцев. — Ну, если друзей нет, тогда все обстоит проще. Видите ли, в чем дело. Гости бывают двоякого свойства: гости–друзья и гости — нужные люди. Часто они несоединимы. Допустим, вы приглашаете гостей — нужных людей гостей–друзей. Гости–друзья могут иной раз и не понять, зачем вы пригласили гостей — нужных людей, могут не одобрить, могут напомнить вам, что об этих нужных людях вы тогда–то и там–то отзывались не слишком лестно, могут устроить скандальчик. А разве можно жить без нужных людей, Крутилич! Это, кстати говоря, ваша основная жизненная ошибка. Вы одиночка. А один в поле не воин. Не имей сто друзей, а имей сто нужных людей, и ты могуществен. Итак, ваших друзей и нужных вам людей лучше всего за одним столом не соединять, приглашать в разное время. Друзья, повторяю, народ опасный, они способны поссорить вас с что ни на есть нужнейшими людьми. У вас, значит, проще.

Они составили список. В нем было несколько инженеров — поклонников Орлеанцева, был инженер Воробейный, был режиссер Томашук. Крутилич сказал:

— Может быть, художника Козакова пригласить? У него, говорят, жена симпатичная.

— Козакова? — Орлеанцев прищурил один глаз, размышляя. — Не стоит. Квартира–то, которую вы получили, им предназначалась, Козаковым. А вот если бы через Томашука удалось худрука затащить, это было бы весьма недурно. Это крупная фигура. Он сюда из–за климата уехал из столицы, у него какая–то хитрая болезнь. Иначе вам бы его тут не видать. Это знаете чей ученик?.. Да, да, у великих учился!. Для вашего авторитета ведь важно, с кем вы знакомы. Назовете такое имя, к вам совсем иначе будут относиться. До чего же вы все–таки наивны, дорогой Крутилич. Просто дитя! Да, вот еще что вы должны сделать. Поскольку вы теперь замзав в изобретательском кабинете и начнете получать приличную зарплату, вы могли бы потратиться и на домработницу, не пожалеть пару сотен в месяц.

— Пару сотен! Знаем мы эту пару сотен. Одевай да корми. Уж лучше жениться! — заволновался Крутилич. — Да еще будет тут торчать день и ночь. Я привык, чтобы мне не мешали.

— Приходящую можно нанять. Это в Москве с домработницами трудно — вымирающая профессия. Есть две такие реликтовые профессии — короли и домработницы. Но здесь еще найти можно. Подумайте об этом.

Все, кого приглашал Крутилич, пришли. Многие бы, пожалуй, и не пришли, если бы их только Крутилич пригласил. Но еще и Орлеанцев поработал. Ему даже удалось так поработать с Томашуком, что квартиру Крутилича соблаговолил почтить сам худрук. Не было лишь Зои Петровны. Она упросила Орлеанцева, чтобы не настаивал: она не хотела показываться заводским инженерам. Согласился, не настаивал.

Было довольно весело. Жена одного из инженеров пела, для аккомпанемента раздобыли у соседей гитару. Аккомпанировал Томашук. Он же рассказывал анекдоты. Худрук вспоминал двадцатые годы, когда, по его мнению, театр был в расцвете. Сожалели, что нет ни рояля, ни пианино; на худой конец хотя бы патефон, хотели потанцевать.

Устраивал стол и подавал еду официант, приглашенный Орлеанцевым из ресторана. Он всех стеснял, и Орлеанцев лишний раз напомнил Крутиличу, отозвав его в сторону:

— Вот, дорогой мой, сами видите, надобна хозяйка в доме. Если вы хотите выйти в большое плавание, дом ваш должен быть открыт. А без хорошей хозяйки его не откроешь. Здесь не Москва, «Арагви» тут нет с его кабинетами. Дома, дома надо все организовывать. Надо сплачивать людей за столом. За столом люди добрее, покладистей, дружелюбней.

Изрядно подвыпили; Орлеанцев отправлял официанта еще за вином, извлекая последние сотенные из карманов своего пиджака. В ход пошел гонорар за недавнюю статью в газете — отклик на решения Двадцатого съезда.

За столом стоял шум, все кричали, требовали слова. Тосты за Крутилича давно были исчерпаны, пили за Томашука, за Орлеанцева, за худрука. Осоловевший худрук говорил:

— Спасибо, друзья! Спасибо, дорогие! Уважили старика, вспомнили!

К нему лезли целоваться, он целовался, его прошибала слеза умиления.

Один из инженеров предложил тост за успешное выполнение решений съезда партии.

— Замечательные решения, окрыляют людей, открывают новые перспективы, вооружают теоретически.

Его поддержали.

Затем говорил Воробейный:

— Я никогда не поклонялся культу. Я молчал, я стискивал зубы, когда его славословили. Сейчас я чувствую моральное удовлетворение, потому что не ошибался.