— Что-то я вас не понимаю, — удивился Тухачевский.
— А что тут понимать, товарищ командарм? Вот вам конкретный пример. Отряд тут есть у нас из ковровских рабочих. Так их командир командует аж из Москвы.
— Из Москвы?
— Так точно. Он там для отряда пробивает и оружие, и боеприпасы, и продовольствие. Как чрезвычайный и полномочный посол. А тут, на месте, его заместитель и комиссар делами ворочают. Им приказываешь одно, а они в ответ: доложим своему командиру, без его указаний не имеем права. И ждут из Москвы телеграммы: выполнять или не выполнять. Не отряд, а норовистый конь! И таких фокусников немало.
— А как вы отдавали приказы? Письменно или устно? — все более удивляясь, спросил Тухачевский.
— В основном устно. Письменные приказы посылать не было никакого смысла. Не дай Бог, если приказ подпишет бывший офицер — это для них не приказ, а бумага, извините, для подтирки задницы. Вызовешь заместителя командира отряда — он в штаб если и явится, то с такой охраной, будто не к своим едет, а к белякам. Понравится приказ — его «братва» идет в бой как на праздник, воюет так, что хоть каждому на грудь орден вешай. Расколошматят белых, а потом две недели сидят в каком-нибудь селе, победу отмечают, благо, что самогона — пей не хочу. А мы и не знаем, что там с отрядом, — молчит, как немой. А призовешь к порядку — ответ один: отряд, мол, устанавливал Советскую власть. А уж если приказ не по нутру — хоть весь отряд к стенке ставь — ни за какие пироги не станут выполнять.
— Всей этой вакханалии мы положим конец! — запальчиво воскликнул Тухачевский, вспомнив наказ Троцкого о необходимости децимации. — И на таких анархистов найдем управу. Никаких уговоров! Никакого слюнтяйства! За невыполнение приказа — расстрел!
— Так мы пол-армии перестреляем, товарищ командарм, — осторожно промолвил Шабич.
— Зато оставшиеся пол-армии будут выполнять наши приказы беспрекословно, точно и в срок. — Тухачевский твердо стоял на своем. — Иначе нам с этой вольницей не совладать. Думаю, что одного-двух показательных расстрелов будет вполне достаточно, чтобы убедить всех остальных командиров: с приказами шутки плохи!
Штабисты слушали молча, насупленно: кажется, вольнице и в самом деле придет конец, наступает пора, когда за все придется отвечать головой.
— Тотчас же выезжаем в войска, — продолжал Тухачевский. — В каждой дивизии немедленно сформировать штабы, иначе ни о каком управлении войсками не может быть и речи.
— А из кого прикажете их формировать, товарищ командарм? — тут же последовал язвительный вопрос. — Из рядовых бойцов? У нас даже писарей не хватает, не то что опытных командиров.
— А бывшие офицеры? — осведомился Тухачевский.
— Их у нас всего четверо, — ответил худосочный, словно только что прибыл из голодного края, комиссар Мазо. — Да и они, того и гляди, к белякам переметнутся.
Тухачевский густо покраснел. Выходит, и ему, бывшему офицеру, а теперь командарму, эти люди тоже не доверяют? А можно ли успешно командовать, не пользуясь полным доверием подчиненных?
— Военных специалистов надо использовать на полную мощность, — преодолевая смущение, уверенно сказал Тухачевский. — Таково требование Ленина. — Он счел необходимым подкрепить свои слова именем вождя. — Среди офицеров старой русской армии немало патриотов, которые сознательно встанут под наши знамена. Не все же убегут? Я вот перед вами — тоже бывший офицер. Выходит, приняв командование армией, непременно сдам ее белякам?
И, пристально оглядев сидевших перед ним штабистов, по их недоверчивым глазам понял: «А кто тебя знает? Может, и переметнешься, такое уже не раз бывало…»
— В ближайшие дни мы объявим о мобилизации бывших офицеров, — все с той же уверенностью продолжал Тухачевский. — Без них нам не обойтись, армию не создать, побед на поле боя не одержать. Завтра я выезжаю в Симбирск, там проведу мобилизацию, затем отправлюсь в Пензу с той же задачей. А вы незамедлительно сводите отряды в дивизии, приводите их в надлежащий порядок, проверьте их техническую вооруженность. Постарайтесь внушить людям, что «теплушечная война» — позор для красноармейца, и не просто позор, а гибель для революции. Мобилизуйте все силы коммунистов.
Уже в первой же беседе со штабистами Тухачевский счел необходимым изложить им свою концепцию предстоящих боевых действий: было бы опрометчиво допустить, чтобы штаб действовал вслепую.
— Гражданская война — совсем не та национальная война, которую государства готовят заранее, годами, а иногда и десятками лет. Это дает возможность отмобилизовать армии и предусмотреть все: от тщательно разработанного плана военных действий до последней пуговицы на мундире последнего солдата. — Командарм поймал себя на мысли, что в самый неподходящий момент, когда еще не решены элементарные и крайне неотложные организационные вопросы, он вздумал читать этим людям, слабо смыслящим в военном искусстве, нечто вроде лекции. Но, заметив, что его очень внимательно, хотя и настороженно слушают, продолжил: — Ничего подобного не может иметь места в случае войны гражданской. Ее подготовка фактически начинается с возникновения самой войны. Восставший класс начинает формировать армию. Сперва — вербовка добровольцев, затем — воинская повинность для рабочих и крестьян. И даже враждебные нам элементы мы обязаны заставить служить нашим интересам. Все это необычайно сложно. Мало того, что нам предстоит воевать с сильным противником, придется еще и подавлять внутренних врагов. Трудно еще и потому, что план гражданской войны заранее не составишь. Разве мы могли, например, предвидеть восстание чехословацкого корпуса, да еще в нашем тылу? Или возникновение белогвардейского засилья практически от Волги до Тихого океана? Единственное, что мы хорошо и твердо знаем, — это то, что для защиты революции нужна сильная армия. И наша Первая революционная призвана стать частицей такой армии.
Тухачевский уже чувствовал, что слишком углубился в теорию, в то время как штабисты конечно же ждали от него конкретных приказов, и потому перешел к более приземленным проблемам.
— Пора решительно покончить с так называемой эшелонной, а также и с окопной войной.
— Товарищ командарм, вникните, — снова заговорил начальник штаба. — Как формировать дивизии? У нас в организационном плане полная неразбериха. Есть правый и левый боевые участки, есть группы. Черт ногу сломает! Бывает, что правый участок перемахивает на левый или наоборот. У одних отрядов оружия больше, чем положено, у других — кот наплакал. К примеру, у Панюшкина на 360 стрелков — сорок пулеметов и шесть орудий, а у Буткина — два пулемета, и те требуют ремонта. У Кульмана — полверсты кабеля да всего один телефонный аппарат. И получается — на одном конце провода — телефон, на другом — кукиш с маслом.
— Да, это что-то вроде театра абсурда, — посуровел Тухачевский, забывая, что такие слова вряд ли будут понятны его подчиненным.
Да, пока что он командарм без настоящей армии. Столько проблем, да еще таких сложнейших, почти неразрешимых, свалилось на его голову! И весь драматизм ситуации состоит в том, что одним махом, одними приказами эти проблемы не разрешить, армию не сколотить.
— Будем решительно исправлять положение, — тем не менее уверенно продолжал Тухачевский, понимая, что его растерянность тут же скажется на психологии подчиненных. — Давайте исходить из главного принципа — действовать только лишь вдоль железных дорог — это детская игра в войну. Загонять свои войска в окопы, когда на отвоеванных в решительном наступлении территориях нас будут ждать рабочие и крестьяне как своих освободителей и которые вольются в наши ряды, — это дикий абсурд! Надо во всю мощь использовать революционный энтузиазм масс, иначе он скоро погаснет в обжитых теплушках и окопах, развратит даже самых революционных бойцов. И здесь мы все должны быть комиссарами, способными перестроить психологию войск.
— Эшелонная война — не наша прихоть, — воспользовавшись тем, что Тухачевский сделал продолжительную паузу, заметил Шимупич. — У наших отрядов практически нет полевой связи, и потому они лишены возможности маневрировать, пользоваться данными разведки и взаимодействовать с соседями. Да и без транспорта много не навоюешь.
