— И кто же, по-вашему, нас сомнет?

— Прежде всего, Германия.

— Германия? — Желтоватые глаза Сталина заискрились тигриным блеском. — Но вы же у нас главный поборник дружбы именно с Германией. В прошлом, конечно, до прихода Гитлера к власти. У вас там, как нам представляется, прочные связи.

Тухачевский невольно съежился, будто ощутил на своей голове тяжелый удар обуха.

— Надо, товарищ Тухачевский, быть реалистом и не витать в облаках, — как бы подводя итог беседе, уже почти дружески заговорил Сталин. — И заниматься практическими делами, вместо того чтобы тратить ценное время на зарубежные вояжи, на составление пространных деловых записок, на изготовление скрипок — вы же, надеюсь, не собираетесь гнаться за лаврами Страдивари? Пожалуй, к непроизводительному расходованию времени следует отнести еще и ваше чрезмерное увлечение особами так называемого слабого, или прекрасного, пола. Мы здесь, в ЦК, в Политбюро, не меньше вас думаем об укреплении обороноспособности нашей страны, но мы подходим к этому ответственному и сложному делу с реалистических позиций, с позиций марксистско-ленинской диалектики. Нам недосуг заниматься донкихотством. Такой же позиции советуем придерживаться и вам.

Тухачевский стоял с поникшей головой, пытаясь определить, завершена беседа или еще нет.

— И вот еще что, — снова заговорил Сталин. — Дело не только и, может быть, не столько в том, что в вашей постановке проблема вооружений приобретает нереальный, едва ли не фантастический характер. Мягко говоря, удивляет и то, как вы трактуете некоторые вопросы нашей военной доктрины. Вот хотя бы этот абзац. — Сталин раскрыл лежавшую перед ним брошюру и медленно, будто переваривая каждое слово, прочитал вслух: — «…Каждый трудящийся Советской России должен быть готов к тому, чтобы с объявлением нам войны не ожидать капиталистического нападения, а, наоборот, самому наброситься на изготовившихся к нападению врагов, опрокинуть их и внести знамя социалистической войны на буржуазные территории».

Сталин остановился, ожидая реакции Тухачевского.

— Товарищ Сталин, высказанная мною мысль полностью совпадает с нашей политической линией!

— Нет, товарищ Тухачевский, ваша мысль не только не совпадает с нашей политической линией, но, напротив, прямо противоположна этой линии. — И Сталин, будто удивляясь недоумению Тухачевского, продолжил: — Неужели товарищ Тухачевский не понимает азбучной истины, состоящей в том, что его опрометчивое высказывание может быть расценено за рубежами нашей страны как прямой призыв к агрессии? Пора бы уже товарищу Тухачевскому понять, что Советский Союз ни на кого не собирается нападать, Советский Союз верен ленинской генеральной линии борьбы за мир и безопасность народов и что Советский Союз никогда не отступит от этой линии. Своими выступлениями, товарищ Тухачевский, вы, по существу, сами того не желая, вкладываете в уста буржуазной пропаганды тезис о том, что Советский Союз вынашивает агрессивные планы, и таким образом помогаете нашему классовому противнику зачислить Советский Союз в разряд агрессоров.

— Мне трудно понять вашу логику, товарищ Сталин, — не выдержал Тухачевский, на что, видимо, вождь как раз и рассчитывал. — Создается впечатление, что вы читали мою статью между строк…

— У нас в Советском Союзе до этого момента не было человека, который бы не понимал логики товарища Сталина. — Вождь произнес эти слова глухо, и в том, как он их произносил, не чувствовалось, однако, угрозы. И все же глухоту его спокойного, казалось бы, даже равнодушного голоса, невозможно было воспринимать без чувства страха. — Вы открыто призываете нас первыми наброситься на наших врагов и нести знамя социалистической войны на буржуазную территорию. А вы утверждаете, что я читал вашу статью между строк.

— Но у меня же ясно сказано, товарищ Сталин: с объявлением нам войны…

— Нет, товарищ Тухачевский, у вас сказано очень ясно: «не ожидать капиталистического нападения». Ваши теоретические изыски, к сожалению, можно толковать вкривь и вкось. И разве товарищ Тухачевский не понимает, что в мире не существует таких дураков, которые, объявив войну, примутся горячо обсуждать, нападать им на нас или не нападать, и будут тянуть время, чтобы дать нам возможность первыми нанести удар? Не правильнее было бы предположить, что умные капиталисты сперва нападут на нас, а уж потом объявят войну? Не следует принимать капиталистов за форменных идиотов и глупцов. Теперь, надеюсь, вам понятно, что ваши непродуманные формулировки принесут лишь вред и, таким образом, сослужат хорошую службу нашим классовым врагам? Подумайте об этом на досуге, и до свидания.

— До свидания, товарищ Сталин, — негромко ответил Тухачевский.

Он был уже у двери, совершенно раздавленный той оценкой, которую дал ему вождь, как Сталин остановил его новым вопросом:

— Скажите, товарищ Тухачевский, каково ваше просвещенное мнение о пьесе драматурга Афиногенова под названием «Ложь»?

Тухачевский обернулся и недоуменно посмотрел на Сталина: он думал сейчас совсем о другом и никак не мог сообразить, что ему надлежит отвечать.

— Я спрашиваю, каково ваше мнение о пьесе «Ложь», которая сейчас значится в репертуаре некоторых наших советских театров? — настойчиво повторил свой вопрос Сталин.

«Выходит, он знает, что я был на этом спектакле, да еще и с Тугариновой». Тухачевский и раньше догадывался, что каждый его шаг находится под пристальным оком вождя, но не до такой же степени!

— Я не в восторге от этого спектакля, — наконец не очень уверенно ответил Тухачевский. — Он слишком дидактичен, слишком плакатен, что ли. Но в целом, думаю, поставленные в пьесе проблемы весьма актуальны. Пьеса призывает сделать правду законом взаимоотношений людей нового мира, каким является социализм.

— Законом взаимоотношений? — переспросил Сталин. — Это вы очень хорошо сказали, товарищ Тухачевский, даже красиво сказали. Дело совсем за малым — добиться того, чтобы красивые слова превращались в такие же красивые дела. А пока, к сожалению, у нас многое происходит наоборот. Иные товарищи до хрипоты дерут глотки, не уставая прославлять товарища Сталина, а где-то в темном уголке, за кулисами, клянут его почем зря, обзывая и тираном, и деспотом, и даже Чингисханом!

— Могу лишь заверить вас, товарищ Сталин, что абсолютно не причастен к такого рода…

— Не надо никаких заверений! — резко оборвал его Сталин. — Возьмем еще, к примеру, нашего наркома обороны, вашего непосредственного начальника товарища Ворошилова. Иные товарищи, можно сказать, сапоги лижут Клименту Ефремовичу, лишь бы получить более высокие звания, более высокие должности, почетные награды, а за глаза клянут его, объявляют неучем, профаном, солдафоном. Кто-то даже полковником Скалозубом обозвал. У нас тут развелось великое множество грамотеев, мыслящих литературными образами. А между тем товарищ Ворошилов — герой гражданской войны, беззаветно предан делу нашей партии, не жалеет сил для укрепления боевой мощи Красной Армии.

И, увидев, что Тухачевский все еще стоит у двери, добавил:

— А вы, товарищ Тухачевский, вместо того чтобы впрячься в единую упряжку с товарищем Ворошиловым, успеваете даже театры посещать. Культурный уровень, разумеется, надо повышать, мы это всячески приветствуем, но не на таких же спектаклях, как эта пресловутая «Ложь»! Или, может, разделяете мнение Рядового — персонажа этой пьески, который так прямо и заявляет, что с ложью, мол, жить теплее?

И он махнул рукой с зажатой в ладони трубкой, как бы разрешая Тухачевскому покинуть кабинет и не желая слушать от него каких-либо оправданий.

Усевшись за стол, Сталин внимательно перечитал докладную записку Тухачевского и тут же написал записку Ворошилову, в которой высказался без обиняков: