Такова картина представлений о единороге, на которую Клюев мог опереться, когда выбирал названия разделов «Песнослова». Теперь надо задать себе вопрос, какие мотивы двух этих разделов могут соответствовать символике (и какой символике) единорога. Ведь «под эгидой» единорога должна находиться значительная часть стихотворений. «Сердце Единорога» и «Долина Единорога» не задумывались как поэтические циклы — но они содержат циклы: «Избяные песни» (реквием по матери) и «Спас», в начале первого раздела и перед концом второго, и «Поэту Сергею Есенину». На стыке разделов помещены поэмы «Белая повесть» и «Белая Индия», которые скрепляют их общей эсхатологической тематикой; «Белая повесть», посвященная памяти матери, перекликается также с начальными «Избяными песнями» и образует кольцевую концовку раздела. Диптих «Единорога» кончается поэмой «Поддонный псалом», которая тематически связана с обеими «белыми» (духовными — о поисках «предвечности» и сокровенного рая) поэмами. Эти три поэмы образуют как бы три «столпа» (три «кита»).

В «Сердце Единорога» преобладает, кроме поминального настроения, крестьянская, фламандская тематика. При чем тут единорог? На первый взгляд он никакого отношения не имеет к содержанию раздела, Но ведь речь идет о сердце единорога. В клюевском словаре сердце находится на втором месте по частоте употребления (существительных) — 178 раз (на первом месте душа, 203 раза, на третьем — песня, 145[660]). Сердце — средоточие и цель духовных поисков поэта, «сердц[е] земно[е], где праотцов дом» («В селе Красный Волок пригожий народ…»), «Господа сердце» («Белая Индия»), Путь к нему проложен через сердце избы: «Чрез сердце избы» проходит дорога к «адамантов[ому] бор[у]» [т. е. раю] «с Соловков на Тибет» («Белая Индия»). «Изба — святилище земли / С запечной тайною и раем» («Поэту Сергею Есенину»). В ней обитает «запечный Христос» («Вылез тулуп из чулана…»). А единорог — символ Христа и обитатель рая.

В «Белой повести» «Бледный Конь», который прискакал в избу и превращает избу в райское пространство, вряд ли есть конь бледный всадника-смерти (Откр 6:8): это «конь белый» (Откр 19:11–16), символ Христа, победы и радости:

Загадочное местоимение «Оно» из «Белой повести», которое кличет поэта «в Миры» и которое иногда соотносят с Фрейдовым Id[661], — не оно ли то «имя, которое никто не знал», — «Слово Божие», сиречь Единорог? Как в 1 (3) книге Царств 19:12 («веяние тихого ветра»), у Клюева оно сопровождается мягкими, домашними звуковыми знаками («Родимой рябкой кудахчет», «Воркующим, бархатным громом», «Куличневым, сдобным трезвоном», «Пророческим шелестом пряжи»).

В «Долине Единорога» как будто расширяется поэтическое пространство: от внутреннего (сердце) к внешнему миру (долина). Наряду с крестьянской тематикой главные мотивы — проклятие городского, «каменного» и «бумажного», ада, зачатие нового Спаса[662]. К этим мотивам лучше всего и подходит символика единорога.

Единорог, присутствующий в заглавии, распространяет свои качества на все стихотворения раздела. Мир лежит во зле: «Грядет на ны Сын Бездны семирогий![663]» («Громовые, владычные шаги…»). Единорог противостоит — как противоядие, как противоборствующая сила — семирогому бесу и другим «многохоботным» чудовищам: «Страсть многохоботным удом / Множит пылающих чад» («Неугасимое пламя…», из цикла «Спас»).

Необходимо духовное преображение, которое осуществляется посредством единорога. Единорог выступает как оплодотворяющая сила и соответствует главной теме «Долины Единорога» — проникновению божественного начала в материю (человека или природы). Душа — дева, ждущая Жениха небесного (образом которого является единорог) и соединения с ним: «Милый, явись, я — супруга, / Ты же — сладчайший жених» («Неугасимое пламя…»).

Долина — это весь мир, по которому ходит единорог. Но долина (женского рода) есть и нива (36 раз употребляется у Клюева), лоно матери и Матери-Земли, готовое для приятия семени: «Лавой семя вскипит, изначальным хотеньем / Дастся солнцу — купель, долу — племя богов» («Будет брачная ночь, совершение тайн…»). Долина может истолковываться также в плане «геоантропографических» автоописаний клюевской плоти: «Есть берег сосцов, знойных ягодиц остров, / Долина пахов, плоскогорье колен» («Четвертый Рим»)[664]. Противопоставляя своего Христа Христу А. Белого (у него он «только монада <…> только лилия, самодовлеющая в белизне»), Клюев пишет:

Фаллическая символика единорога очевидна, но речь идет о «духовном фаллосе», о духовном оплодотворении, о «безмужн[ем] зачат[ии]»[666], о «духовн[ом] зачат[ии]» («Поддонный псалом») — это неосуществимый идеал для Клюева, певца как скопчества, так и исступленных соитий, которые могут быть инфернальными. Плуг является эквивалентом рога единорога: «Здесь Зороастр, Христос и Брама / Вспахали ниву ярых уд, / И ядря — два подземных храма / Их плуг алмазный стерегут» («„Я здесь“ — ответило мне тело…»). Единорог — фигура не столько андрогина, сколько девственности (см. картину Рафаэля «Дама с единорогом», 1505–1506), сублимированной, эсхатологической сексуальности. Единорог связан с хлыстовством (боговоплощение должно осуществиться в каждом человеке) и скопчеством, «когда безудный муж, как отблеск Маргарит, / Стокрылых сыновей и ангелов родит!» («О скопчество — венец, золотоглавый град…»). Единорог ассоциируется еще с луной[667], но было бы натяжкой устанавливать связь андрогинного единорога с «Людьми лунного света» В. Розанова.

Единорог символизирует и синтез противоположностей: Востока и Запада, Христа и Брамы, Часослова и Корана, Вологды и Багдада, медведя и телицы (см.: Исаия 11:6–8), мужика и пролетария — мотив, кульминация которого придется на «Красный рык» и сборник «Львиный хлеб» (1922).

В заключительной поэме «Песнослова» — «Медный кит» — виртуальный образ единорога принимает космические черты:

Итак, хотя единорог, собственно, и появляется (с большой буквы) только в последней поэме «Песнослова», виртуально он присутствует во всех разделах второго тома, коннотируя стихотворения с символикой Христа (Боговоплощение в «Белой повести»), девственности, противоядия, синтеза. Он также присутствует на фонетическом уровне, в виде рифм (рок, рожок, сорок, дорог/Бог, пророк, отроги, пороги) или анаграмм (Егорий, гор[668], косогор, гроз, гром, горох, рогожи)[669].