Первым заговорил о символике единорога (как символе чистоты и девственности) Э. Б. Мекш (1939–2005), отмечая присутствие белизны в первых двух разделах, в особенности в поэмах «Белая повесть» и «Белая Индия»[639]. Польский ученый Ежи Шокальский подошел к вопросу о смысле мифологемы единорога в «Долине Единорога», выделяя андрогинность единорога, который «совмещает женскую мягкость и мужскую твердость»[640]. И Л. Киселева в предисловии к недавно вышедшему собранию воспоминаний современников о Н. Клюеве, в связи со стихом «В легенде став единорогом…» из стихотворения «Клеветникам искусства» (1932), приводит традиционные значения единорога: он очищает воду, «он обозначает также Христа, помогающего падшему человеку»[641]. Единорог встречается еще два раза в поэзии Клюева: в стихотворении «Мне революция не мать…», идущем вслед за «Клеветникам искусства», и в «Медном ките», завершающем последний раздел «Песнослова» — «Красный рык», который Э. Мекш считает ассоциативно связанным с единорогом первых двух разделов: «Кто беременен соломой, — родит сено, / Чтоб не пустовали ясли Мира — Великого Единорога». Встречается еще «лежанка-единорог» (в поэме «Деревня»), где единорог играет роль сравнивающего (лежанка — длинный выступ у печки)[642].
Несмотря на скудные следы в поэзии Клюева, единорог не случайно поставлен во главу двух разделов «Песнослова», и надо попытаться ответить на следующие вопросы: какое представление о единороге мог иметь Клюев, каким смыслом (какими смыслами) он его наделял, какое освещение эта мифологема бросает на стихотворения обоих разделов «Песнослова»?
Единорог в образе белого коня (или козы) с одним рогом посреди лба встречается во всех культурах Европы, Азии и Африки[643]. На русский Север он пришел из Библии и из апокрифов и стал, в отличие от западных стран, где он усвоился культурой Ренессанса, традиционным орнаментом на предметах русского крестьянского избяного быта наряду с Сирином[644]: лопастях прялок, наличниках, полотенцах и т. п.
В русской Библии единорог упоминается 6 раз и знаменует собой неукротимость, быстроту, силу[645].
В Числах (24:5–8) Валаам говорит:
Как прекрасны шатры твои, Иаков, жилища твои, Израиль! […] Бог вывел его из Египта, быстрота единорога у него[646], пожирает народы, враждебные ему, раздробляет кости их и стрелами своими разит врага[647].
В книге Иова (39:9–10) Бог говорит о неукротимости единорога:
Захочет ли единорог служить тебе и переночует ли у яслей твоих? Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле? Понадеешься ли на него, потому что у него сила велика, и предоставишь ли ему работу твою?
Наконец, в Псалмах единорог выступает как зверь опасный («Спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня» — 22 (21):22), быстрый («и заставляет их скакать подобно тельцу, Ливан и Сирион, подобно молодому единорогу» — 29 (28):6) и дающий силу: «а мой рог[648] Ты возносишь, как рог единорога, и я умащен свежим елеем» (92 (91):11). Единорог выступает здесь символом Божественной благодати.
Из Библии и с восточными наслоениями единорог (он же «индрик»[649]) перешел в космогонические и физиологические византийские апокрифы, которые переводились на Руси начиная с XI века: «Повесть о Варлааме и Иосафе», где единорог — «образ смерти, вечно преследующей род Адама и наконец пожирающей его»[650]; «Физиолог» (древняя, т. н. александрийская редакция), в котором единорог имеет свойство очищать водоемы и быть укрощаемым девственницей:
Имать же инорог ин обычай: яко в глубоцей пустыне не обретаются реки, токмо от дождя собирается мала вода, в малых ямах земных, и та от солнца бывает горька: собираются убо все звери пити и не могут, зане есть горька; сего ради ожидают, дондеже приидет инорог пити; и егда преклонится, достигает первое рог его в воду, и услаждает ю, и пиет первое той, таже прочии звери <…> Инорог за жестоту и крепость от ловителей неудоб ятися может; аще же едина исходит к нему дева чистая, ту он за чистоту возлюбив, удоб прикосновен ею бывает и осязаем[651].
Поэтому считалось, что рог единорога (в виде порошка из клыка кита-нарвала) обладает целительными свойствами и предохраняет от отравы. В «Беседе Иерусалимской» (или «Повести о Волоте Волотовиче», восходящей к «Вопросам Иоанна Богослова Господу на Фаворской горе») мотив единорога-водохранителя более развернутый: он прогоняет змея, который не давал людям и зверям напиться воды. Поэтому он «зверь зверем мать»[652]. В «Стихе о голубиной книге» (стихотворном варианте «Беседы») единорог — «всем зверям отец» (или мать):
Единорог звирь над звирямы звирь, / Как живет тот звирь во Фаор-горы / Походит он по подземелью, / Почищает ручьи и проточины; / Куда звирь пройдет, / Туда ключ кипит; / Куда звирь тот поворотится, / Вси звири звирю поклонятся: / Потому тот звирь над звирямы звирь[653].
Единорог является райским обитателем. В Китеж-граде:
Алконаст райская птица ходит и дивные единороги, а у градских ворот львы и ручные драконы заместо стражи стоят[654].
Единорог как символ силы начинает использоваться в качестве государственной эмблемы в XV веке.
Единорог был геральдическим символом всех московских государей, начиная с Ивана III и кончая Алексеем Михайловичем Романовым, и одновременно одним из важнейших символов русской государственности, наряду с двуглавым орлом[655].
Единорог был личной эмблемой Ивана Грозного, символом силы, непобедимости и богоугодности[656].
Второй главный мотив — кротости и непорочности — стал доминировать в христианской культуре, особенно в Западной Европе. Единорог становится символом Благовещенья и Боговоплощения, эмблемой Девы Марии. Он изображается рядом с девушкой, наклонившим свой рог к ее лону.
В России единорог остался в области народных поверий, орнамента и геральдики; художников или писателей он не вдохновлял. Исключение составляет пьеса Н. Гумилева «Дитя Аллаха» — арабская сказка в трех картинах[657]. Пери спускается на землю, чтобы стать «милой» лучшего из сынов Адама. Дервиш дарит ей два «волшебных средства» (по терминологии В. Проппа): белого единорога (который живет в волшебном саду Гафиза) и Соломоново кольцо: «Покорный только чистой деве / И сам небесной чистоты, / Единорог ужасен в гневе / Для недостойных красоты». Пери встречает юношу, который возжелал ее: единорог его убивает. Бедуин и калиф тоже не выдержали испытания. Лишь поэт Гафиз достоин пери[658]. К. М. Азадовский установил связи Клюева с акмеистами[659], и совсем не исключено, что поэт знал эту пьесу.
