Французский конвент 93 года, посылая патент на право гражданства au poète allemand Schiller, l’ami de l’humanité, хоть и сделал тем прекрасный поступок, но и не подозревал, что на другом краю Европы, в варварской России, этот же Шиллер гораздо национальнее и гораздо роднее варварам русским, чем не только в то время — во Франции, но даже и потом, во всё наше столетие, в котором Шиллера, гражданина французского и l’ami de l’humanité, знали во Франции лишь профессора словесности, да и то не все, да и то чуть-чуть[1122].

Спустя несколько дней после моего возвращения в Петербург ко мне нагрянул посетитель. «Там вас ожидает граф, — сообщила мне всполошившаяся горничная. — Поставить самовар?»

Посетителем оказался Алексей Толстой.

— Мне необходимо с вами поговорить, Осип Исидорович, по приватному делу. Я хотел бы просить вас о помощи.

— Разумеется, если это в моих силах. Выпьете чаю или немного вина?

— Нет, благодарю. Я буду с вами предельно откровенным.

Он был как никогда серьезен. Я впервые увидел этого человека изнутри. Его смеховая маска, легкая, завораживающая улыбка исчезли. От знакомого мне бесшабашного юношеского удальства пропал и след.

— Та дама, которая была со мной у Андреева, моя будущая невеста[1125].

— Она замужем или разведена?

— Она замужем, и вы знаете ее мужа — это господин N.

— Математик?

— Да. Вот почему я просил ее брата пойти с нами к Андрееву. Иной возможности выйти с ней у меня не было.

— Понимаю. Вы поступили совершенно правильно.

— Лидия Семеновна[1126] не любит своего мужа и хочет с ним развестись.

— А он?

— Тут дело не простое. Он отказывается.

— Почему?

— Не знаю. Наверное, потому, что любит ее.

— Но ведь он интеллигентный человек, который должен понять…

— В данный момент он отказывается понимать что бы то ни было. Может быть, вы поговорили бы с ним?

— Но я с ним не настолько знаком, лишь встречал его несколько раз. Впрочем, я попытаюсь.

— Я был бы вам бесконечно признателен. Вы окажете нам тем самым неоценимую услугу.

Он сделал короткую паузу и затем продолжал:

— Я готов дать ему пять тысяч, если он освободит ее.

— Вы полагаете, что он…

— Я не знаком с ним настолько хорошо, чтобы судить, и оставляю это на ваше усмотрение. Вы объясните ему все гораздо лучше. Ах да, я не сказал вам, что она еврейка и хотела бы ею остаться. Я ничего не имею против.

Через несколько дней я встретился с математиком. Наша встреча была не из самых приятных. Он спросил, сколько мне заплатили как посреднику, что меня оскорбило. Вместо ответа я спросил, какой суммой он бы удовлетворился, чтобы дать развод жене, после чего пришел черед оскорбиться ему.

С Толстым в ходе этих переговоров я виделся несколько раз[1127]. Обо мне математик говорил своим друзьям, что я злой человек, и приводил строгие математические доказательства этого положения. Волей-неволей я стал свидетелем всех деталей этого развода и последовавшей за ним женитьбы[1128].

Я в это время <1905–1906 гг.> жила и училась в Берне, где была студенткой университета. В этом же университете обучался и человек, считавшийся по документам моим мужем. Брак наш был странный, я сказала бы «придуманный». Человека этого я не любила и не сумела его полюбить. Вскоре я тайно, без всякого предупреждения, покинула его и поехала в Дрезден, к брату[1130].

Я родился 20 июня 1879 г. в Витебске (Россия), будучи сыном крупного купца Самуила Розенфельда. В 1896–1902 гг. я учился в частном реальном училище, а затем в качестве слушателя изучал в Киеве экономию, философию и литературу. Летом 1903 г. я записался в Гисенский университет, где слушал у проф. Зибека философию, у проф. Онкена историю. В зимний семестр 1903/1904 гг. в качестве матрикулированного студента я продолжил свою учебу в Берне до лета 1906 г., когда с целью разработки темы диссертации уехал на один семестр в Страсбург. Там я слушал лекции по логике и истории философии у проф. Циглера. С этого времени я работаю в Берне[1132].