– Я сохранил ей жизнь, но так обнимал, что, кажется, у нас будет ребенок.

А изрядно помятая стюардесса Люся вдруг нашла возможность хихикнуть.

Интерком молчал, бортовые системы не давали о себе знать, за исключением автономного жизнеобеспечения рубки, питаемого аккумуляторами. Не было слышно жужжания даже аварийного генератора. Из всех навигационных и обзорных систем остался только монитор, показывающий унылое пространство перед нами.

Капитан прилепил заживляющую монотерпеновую салфетку к своему разбитому лицу – она мигом впиталась внутрь – и сказал, что его зовут Василий Лукич. Шошана наложила протекторы на сломанные ребра бортмеханика и вручную сделала уколы – кибердоктор разбился вдребезги. Стюардесса подтянула чулки, поправила юбку, сбившуюся из-за объятий Анискина, и причесалась. Мы с капитаном одели скафандры, нахлобучили шлемы, и, убедившись, что шлюз как таковой существует и, может, даже функционирует, вступили в него. Внутренний люк за нами закрылся, контрольный блок показал герметичность. Ну, пора. Открылся с некоторым скрипом внешний люк.

За ним ничего не было. Ни девятнадцати пассажиров, ни четырех членов экипажа. Остался только остов, ребра шпангоутов, куски обшивки, рваная волосня проводов, обломки аппаратуры. Все люди вылетели из салонов и кают вместе со своими креслами и были перетерты торосам в пюре. Впрочем, к этому моменту совершенно точно они являлись неживыми телами.

Обычное дело – связь не фурычила из-за пыли. По траектории падения и линиям естественного магнитного поля мы вполне научно установили, что нашли пристанище (хорошо бы не последнее) на плато Свинячья Шкура. Где-то на куске территории в пятьдесят на пятьдесят километров. Впрочем, об этом можно было догадаться, просто оглянувшись на окружающую местность с мелкой щетиной острых камней. Когда среди корабельного мусора выискался октант, то благодаря мутному глазу нашей луны-солетты, капитану удалось разобраться с долготой. Это вызвало недолгий интерес. В любом случае ближайшие прииски и стойбища старателей – далеко-далеко за горизонтом. Собственно, можно было порадоваться, что нет ни с кем никаких связей.

В Скиапарелли меня вместе с товарищами только одно ожидало – трибунал и виселица-центрифуга. Кто-то из работников эшафота рассказывал мне, что, когда человек отходит в петле, у него почему-то случается эрекция. Выходит, не даром смертушка – женского рода.

Задача выбора упрощалась тем, что пока его и не было. Мы оказались заточенными в рубке, которая со всеми своими закоулками, нишами и панелями, составляла собой одну не слишком большую комнатенку.

В первую ночь (по корабельному времени) шериф еще раскочегаривал аварийный электрогенератор, который должен был работать на остатках водородного геля, и чинил камеры кругового обзора. Но на вторую ночь у паршивца сильно зачесался "гондурас". Анискин поднялся со своего места у пульта, около которого отдыхала вся тройка мужчин, глянул начальственным взором на обзорные мониторы – вокруг была тишь да гладь. Затем пристально посмотрел на встроенный шкаф, где на сваленных скафандрах богатырским сном почивала Шошанка, но решил не рисковать. И направился за импровизированную занавеску, где в нише из-под кибердоктора находился будуарчик стюардессы Люси. Анискин накануне ей это гнездышко на отшибе и устроил. Дескать, остальные люди тут грубые, перебьются без удобств, а Люси де Флориньяк (почти коньяк), марсианской француженке, комфорт и уют потребны больше, чем всякому быдлу. Видно и эта пигалица очаровалась нашим заботливым кабаном, потому что уже через пять минут после начала свидания послышались страстные девичьи вздохи.

– Aniskine, cesse tes brusqueries, salle cochon. (Анискин, отвяжись, Анискин, ты – форменная свинья.)

И голос шерифа:

– Я не свинья. Я просто иначе не умею. Меня хорошим манерам не учили.

И снова девичье:

– Cochon, cochon...

Капитан нарочито захрапел и Анискин наконец угомонился.

Наутро, само собой, капитан был зол необыкновенно и я понял, что пора.

– Ладно, я на разведку, хотя и здесь по идее неплохо – кислорода на месяц, жрачки на два, если съесть друг друга по очереди, то вообще надолго хватит. Ну, кто отважно со мной?

– Я, – рапортовала Шошана. Но затем наступило тягостное молчание.

– Ну, я, я, – сказал разочарованным голосом Анискин, – не оставаться же мне с этими занудами. – И он зарезал взглядом капитана.

– Молодец, шериф, – одобрил я. – Наконец ты стал различать пользу дела и пользу тела.

– Moi aussi, – неожиданно поддержала Анискина новая подружка. По-моему, она решила, что мы торопимся на ближайшую остановку общественного транспорта.

Тут с нами увязался и капитан, не желая оставаться в роли няньки при травмированном бортмеханике.

Его, не испрашивая согласия, погрузили в глубокий целительный сон, а группа, состоящая из пяти человек (трое "своих", двое "сомнительных") выступила в поход. Кислорода и питания захватили столько, чтобы пятерым на пять суток хватило. Естественно, по ходу дела стюардессу от ноши пришлось освободить по причине хрупкости, да и жирняга капитан оказался почти пенсионером, поэтому основная тяжесть навьючилась на "своих".

Останки космолета лежали в довольно глубокой впадине, метров по пятьсот в длину и ширину, поэтому мы карабкались вначале в гору. Когда поднялись, перед нами открылась долина куда большая, и малышка Люси вдруг заявила, тыкая пальчиком в эту низину, едва подсвеченную мутным глазом меркурианской луны:

– Je vois les maisons. Un grande ville, en realite. (Гляди-ка, дома, большой город, в натуре.)

– Ерунда, киса, здесь не может быть ничего такого. На Меркурии полностью отсутствуют секретные города и даже деревушки. Это вам не Марс, – выразился Анискин голосом солидного мужчины, покрывающего залипухи своей маленькой глупышки.

Спустились мы еще пониже, метров на сто. Теперь всякий видел скалистую гряду. Когда мы углубились в проход меж двух утесов, скалы были все-таки каменными глыбами. Однако, метров пятьдесят спустя, я не мог ручаться, что здесь не стоят оплавленные и потекшие от большой температуры постройки. А чуть погодя нельзя было с чистой совестью отпихнуть утверждение, что все вокруг – не вполне естественного происхождения. Хотя и в таком случае большим искусством тут не пахло.

Да, окрестности смахивали на городище. Вроде тех, что как-то уцелели на Земле со времен царя Гороха.

Вот мы уже вступили на улочки подозрительного города. Стены "домов" были щербатые, какие-то невнятные, без всякой лепоты, будто очень древние, вместо окон – темные проемы а-ля глазницы черепа. Пыль уже не стояла столбом, а, словно из почтения, висела пеленой чуть выше крыш. И хоть она казалась более плотной, чем раньше, мрак не сгустился, напротив, пространство меж "домов" было подмазано легким светом.

– Cette ville est construite par les anciens mercuriens (Город воздвигли древние меркурианцы, больше некому), – выдвинула "гипотезу" глупышка Люся.

– Это очень похоже на правду, учитывая, что через несколько месяцев он попадет на солнышко и пропечется до приятной температурки в тысячу градусов. А особо благоприятное воздействие на архитектурный стиль окажет солнечный прилив... – возразил я.

– Все-то он знает, – хмыкнул в мой адрес капитан Лукич. – Может, городок этот из такого материала, что его ни жара, ни холод, ни прилив с отливом не берут.

– А кто тогда в нем жил-то, седовласка? Товарищи со стройным телом из керамики, кремнийорганики и огнеупорных сплавов? – отрубил я, но вспомнил лорда с его железными деталями.

– Чем дальше мы пробираемся, тем приличнее сохранились дома. Может, тут какое-то защитное поле действует? – отразил выпад капитан.

Я отколупнул несколько кусочков от стены и сунул их в походный анализатор – который убедительно показал, что строительный материал состоит из веществ, изобильно имеющихся на Меркурии: кремния, алюминия, и тугоплавких металлов, вроде титана.