Однако, когда придет черед городу переезжать, платформы расцепятся, встанут гуськом или свиньей, включат свои моторы и потянутся на новое стойбище.

Ну, это потом, а сейчас надо снова попасть в город. Естественно, через пропускной пункт. А запасов дыхательной смеси в гермокомбезе, снятом с аварийщика, имеется лишь на час.

Всего удобнее было путешествовать, переползая по самому "небу". Под днищами тянулись монорельсы для удобства ремонтных работ, за них цеплялись подвижные крюки на колесиках. Вот на крюк и надо было набросить страховочный конец и двигаться как бы на перевернутых четвереньках, отталкиваясь руками и ногами от дна платформы.

До КПП мы добрались под завязку кислорода. Вылезли из-под городского днища, как три опарыша. Проникли через входной пандус на приемную площадку для техники. Контрольные сканеры само собой не засекли у нас никаких расщепляющихся материалов, тех самых, что по правилам должны выгружаться из тракторных реакторов на загородной топливной станции. Поэтому мы смело присоединились к веренице граждан водителей, пропускаемых через боксы.

Офицер городской стражи, угрюмо сидящий в боксе, как паук в своих тенетах, приклеил к липким пальцам наши персон-карты. Потом неприветливо спросил:

– Откуда прибыли?

– Долина Вечного Отдыха.

Он погонял какую-то информацию по экрану терминала.

– У меня нет справки с топливной станции, что вы оставляли там расщепляющиеся материалы. Номер вашего вездехода?

– У нас уже нет никакого номера. Авария, господин офицер.

– Тоннаж и модель вашего транспорта? – не унимался страж ворот.

– Я же говорю, авария. Мы не за рулем. Без транспорта мы.

Брови офицерика взмыли волной.

– Вы хотите сказать, что прибыли в Скиапарелли пешком?

– А то. Оцените наш изможденный вид. Только не совсем пешком. Мы потеряли машину из-за гравитационного шторма в пятидесяти километрах от Скиапарелли. Пропало всё нажитое непосильным трудом! Такое еще случается. Хорошо хоть кислородные баллоны успели спасти.

– Странно. Никаких извещений о шторме нам сюда не поступало.

– Извещения... Вы же знаете, как работает на Меркурии связная аппаратура. Оттого-то и не поступили, что был шторм.

– Да, я не подумал об этом, – честно признал офицер. Когда зазуммерил вызов у него в наушничках, я расслышал. И тут мне в черепушку будто молния хлопнула. Те двойники, что украли наш облик и наши манеры, могли под нашими именами-фамилиями такого уже наколбасить! У офицера забубнили наушнички и сразу зрачки его глаз зыркнули на нас, потом на ящик стола. Там у него наверняка или сигнализация имелась, или оружие. Точно, накудесили наши оборотни.

Мне и сейчас неловко вспоминать об этом, но я прямо с того места, где стоял, врезал ногой офицерику под кадык. Сидел он удобно, поэтому кувыркнулся назад и, приложившись головой к стене, обмяк. Или притворился обмякшим, не желая больше участвовать в борьбе. Анискин еще бросал изумленные взоры, когда ушлая Шошана подскочила к двери и заперла ее, а я сорвал хайратник с отключившейся головы офицера и приложил к своему уху.

"...После подавления попытки путча бывший лейтенант Терентий К123, фем с неопределенным идентификатором и старатель, известный как Анискин Т890, скрываются в окрестностях города, предположительно нижних. При первой же их попытке проникнуть в Скиапарелли, доложите в управление префектурной полиции и попытайтесь задержать до подхода ОПОН. Допустимо открытие огня на поражение. Начальник префектурной полиции майор Леонтий К300."

– Всё понял, – вежливо отозвался я, а потом пояснил сотоварищам, особенно пораженному столбняком Анискину. – Что-то мы натворили серьезное. Если точнее, наши двойники – о которых мы, конечно, забыли, как о мелком пустяке. Короче, нас обвиняют в попытке путча и ставят вне закона. Из Хунахуна, точнее, из объятий Электробабы, срочно вернулся к жизни начальник полиции Леонтий Мудрый. Что означает...

– Нас кокнут при первой же возможности, не дав времени на разъяснения, что мы на самом деле эти, а не те, – подхватил Анискин, до которого наконец дошло.

– А это означает, что нам пора с Меркурия сматываться, – заключил я.

Скиапарелли – городок в общем-то небольшой. Однако из этого не следует, что в нем негде прятаться. Поймать одного не слишком заметного зайца на большом-пребольшом пароходе – уже затруднительно, а если таких пароходов десятки?... Вернее, десятки кораблей меркурианской пустыни. Бидонвилли, кстати, обеспечивают лишь кажущуюся интимность-приватность. Там слишком много подсматривающих и подглядывающих устройств – точечных, пылевых и пленочных датчиков. А также шпиков, в том числе мутантов, с их очами-тарелками на длинных стебельках, не говорю уж о шпионящих слизневиках.

Полости платформ мало подходящи для жизни, если вы, конечно, не плесень какая-нибудь. Но вот мусорозаводы, компрессорные станции, белковые комбинаты, канализационные, утилизационные и регенеративные системы, которые располагаются на специальных платформах – это самое то. Там издревле ютится муташка, из числа самой несоциальной, да вконец разорившиеся старатели, да беглые из "Миража" и "Комбинации". Власти там особо никого не донимают (по-принципу, не трожь фекалии...). Облавы редкостны, потому как начальство боится, что обиженная муташка и прочие асоциалы-маргиналы начнут устраивать диверсии на важных городских объектах.

Да и надо же бомжам где-то жить. Вот они и живут. Жрут всякое падло, включая друг друга, хлобыстают откровенную химию, проверяя рецепторы на чуткость, а прочие части тела на прочность, сношаются по-разному, приторговывают органами-трансплантатами, отрезанными у ближнего своего, работают в качестве живых плантаций органов – а вы не в курсе, что у человека может вырасти член на боку? Любую клетку умеючи можно вернуть в плюрипотентное состояние. Выращенные органы идут на черный рынок, бомжи рано или поздно подыхают и отправляются в чаны-дезинтеграторы белкового производства.

Я видел эти чаны, лучше туда в живом виде не попадать. Похожи они на кишечник какой-то огромной змеюги. Их квазиживые полимерные стенки продавливают труп и орошают его расщепляющими кислотами. Через пару десятков метров покойник превращается в лужу слизи, вернее аминокислот, которые всасываются стенками и, пройдя через капилляры интегратора, становятся чавкающей белковой жижей. А еще немного погодя – хрустящими чипсами с надписью "Съешь меня".

Здесь тоже встречаются юрко ползающие шпионские "жучки" и малоподвижные "глазки", разбросанные в разведцелях полицией да милициями.

По счастью, пропускной пункт, через который мы пробивались с боем, располагался неподалеку от благоуханной территории комбината, где на механохимических конвейерах собирают сотнями тонн вкусные белки, жиры и сахара, и известного в народе под названием дерьмоконфетная фабрика.

Мониторы, конечно, засекли наши физиономии, когда мы еще сидели в боксе на КПП. Однако, оказавшись на городских улицах, мы опять напялили шлемы. Это нормально, многие старатели, пользовавшиеся дыхательной смесью с повышенным содержанием кислорода, не могут сразу перейти на атмосферу Скиапарелли с пониженным процентом полезного газа.

Мимо катился "клоп" – это наш вид общественного транспорта. Мы втиснулись кое-как в его тесненькую кабинку, и Шошана первым делом вырвала плату с регистратором маршрута – теперь он не сможет фиксировать нашу прогулку и отвечать на запросы управляющего сервера. Правда, автоматическое движение к указанной точке Б. прекратилось и управляли мы теперь "клопом" в четыре руки, прижимая заголенные проводки то к одной, то к другой клемме.

На одном из перекрестков мы выскочили из кабинки, а «клоп», шурша колесиками, стал тупо бодать стену. Забор «дерьмоконфетной фабрики» был уже перед глазами, когда мы заметили прогуливающийся неподалеку от него полицейский патруль. Даже послышались ментовские голоса. Заодно показался патруль и с другого конца улицы. Анискин занервничал, но мне показалось: те копы, что ошиваются у забора не без странностей – мерцают они, что ли? Или это у меня в глазах люрики?