Среди дембелей разведроты я увидел своего “старого знакомого” — Карташова. Что ждёт его впереди? На гражданке он был насильник и преступник. А здесь, в армии, он оказался очень нужным и вырос до старшины разведроты. Участник кунарской операции, на его груди боевая награда, глядя на неё люди будут думать, что он — герой.

И вот дошла очередь до нас — наступил долгожданный последний день. Все уже знали, что завтра утром запланирован наш отъезд. И в этот последний день нас не тревожили ни дежурствами, ни караулами, давая возможность спокойно подготовиться к отбытию: подшить, погладить, постирать и выполнить другие сопутствующие мелочи.

А у меня снова случилась крупная неприятность — из кармана моего кителя украли кассету с отснятой недавно фотоплёнкой. А уже шёл мой последний день в Афганистане. Я понял, что если сейчас ничего не предприму, то поеду домой вообще без памятных вещей с пустыми руками. И тогда срочно на оставшиеся чеки я, раз в пять переплатив, купил у одного нашего прапорщика чистую фотоплёнку, выпросил у него на час фотоаппарат и, прихватив с собой молодого с нашего взвода, отправился фотографироваться на фоне Дворца Народов. Он сфотографировал меня в наиболее примечательных местах: на угловой башне, на моей БМД, среди наших солдат, стоящих в афганской форме у главного входа во дворец.

Подыскивая новые места для съёмок, мы увидели машину, в которой возили Бабрака. Как раз в это время её мыл один старый афганец. Я подошёл к нему и попросил его сфотографироваться рядом со мной. Но тот совершенно неожиданно для меня раздражённо фыркнул и отошёл. А увидев, что я всё-таки встал у машины, с недовольным видом отошёл ещё дальше.

— Что, снимок на память? — внезапно появился перед нами КГБшник, одетый в гражданское.

— Ага, завтра домой, — а в голове промелькнуло. — Сейчас прогонит — это точняк. Как бы ещё не заставил засветить плёнку — всё же здесь секретная территория — тогда останусь ни с чем.

— Ну, раз такое дело, — он ключом открыл дверцы, — Садитесь!

Обрадовавшись такому повороту, я быстренько по- хозяйски занял место у руля, а молодой сел на заднее сиденье. КГБшник прицелился фотоаппаратом и запечатлел нас в машине Бабрака.

Засняв до конца всю плёнку, я вернул фотоаппарат прапорщику. На последние оставшиеся чеки я решил приобрести главный сюрприз для друзей — чарс — единственная достойная вещь, которую стоит везти за тысячи километров. Остальное вовсе не обязательно. К чёрту джинсы, к чёрту затемнённые очки! И переговорив с первым попавшимся аскаром, попросил его сгонять на чёрный рынок, сунув ему в руку оставшиеся чеки.

Теперь я мог быть спокоен, поскольку простые афганцы всегда были исключительно честными. Можно было совсем незнакомому афганцу дать деньги и попросить его купить что-либо в городе, и тот относился к таким поручениям очень ответственно: шёл в город, если было надо — торговался за тебя, приносил эту вещь и отдавал всю сдачу.

Вскоре аскар принёс мне косяк, которого хватило бы на забивку десяти сигарет. Ещё в качестве сувениров я взял два боевых патрона, один калибра 7.62, второй — со смещённым центром 5.45, купил несколько афганских монет и худо-бедно, но дембельский набор можно было считать восстановленным.

Последняя ночь перед отправкой. Дембеля почти не спали: пели под гитару, курили, разговаривали, обменивались адресами, кто перебирал свой дембельский набор, а кто всё ещё доводил до необходимой кондиции форму. Ещё затемно нас построили у штаба полка. Замполит поблагодарил нас за службу, пожелал без приключений добраться до родных мест, ещё раз напомнил, чтобы мы не брали с собой валюту, наркотики и боеприпасы — как раз то, что у меня и было — и дал команду садиться в ожидающие нас КамАЗы, которые стояли немного поодаль.

Многие дембеля, опасаясь шмона и проверки внешнего вида, загодя поменялись с молодыми своей формой, а также передали им на временное хранение компрометирующие вещи из своего дембельского набора. И теперь, на пути к КамАЗам, выполняя самое последнее задание дедов, из кустов выскочила ватага молодых. В темноте, ориентируясь лишь по голосу, они отыскивали своих напарников и быстро передавали им сапоги с двойными каблуками и кителя, ушитые и оформленные по последнему писку дембельской моды. Переодевшись, дембеля заскочили в машины. Колонна тронулась, и мы, поскольку там не было сидений, схватившись кто за борт, а кто просто за обода крыши, еле удерживались от качки.

Вскоре прибыли на аэродром. Когда колонна остановились, поступила команда:

— К машине! — все стали выскакивать. В это время я, вынимая из нагрудного кармана сигареты, нечаянно обронил косяк. Сразу спохватившись, начал шарить почти в полной темноте по грязному полу кузова. А снаружи уже командуют:

— Строиться! — я успел нащупать какой-то комочек, понюхал — он самый, чаре! Только он был раза в два меньших размеров — наверное, вторую половину кто-то раздавил сапогом. На дальнейшие поиски времени больше не было, и я, соскочив на землю, побежал в строй.

Стало светать. На востоке чуть брезжил рассвет. Мы, положив перед собой на землю свои вещмешки с пожитками, построились для осмотра. Чарс я успел перепрятать в берет за кокарду — там обычно никогда не проверяли. Начался последний шмон. Офицеры без особого интереса порылись в наших вещах, пощупали у кого торчали карманы и, не найдя ничего запрещённого, дали команду:

— Вольно! Разойдись! — мы разошлись и в ожидании самолёта устроились на земле небольшими группками.

В последний раз я любовался красотами афганского пейзажа. Всё те же горы, которые я впервые увидел и которые поразили меня своей красотой и величием, когда мы прилетели сюда тем незабываемым декабрьским утром в семьдесят девятом. Семнадцать месяцев прошло с того дня! Надо же, тогда мне казалось невероятным, что оказался здесь, а теперь настолько привык ко всему, что даже не верится, что всё это для меня кончилось безвозвратно.

Небо всё светлеет и светлеет. Вот над горными хребтами взошло солнце и наступило ясное, тёплое утро. Вдруг раздался радостный крик:

— ЛЕТИТ!!! ЛЕТИТ!!! — все устремили взоры кверху. Там, на огромной высоте, в нашем направлении летел еле видимый самолёт. Мы радостно загудели и, указывая пальцами в небо, уже ни на секунду не выпускали его из виду. Спускаясь по крутой спирали, он всё увеличивался в размерах, и теперь хорошо были видны его крылья и фюзеляж. Это был гражданский Ту-154. Наконец, сделав последний круг, самолёт приземлился и стал выруливать на стояночную площадку. Пока мы к нему подошли и построились, уже подали трап. Из самолёта высыпали молодые солдаты и, построившись неподалёку от нас, с любопытством смотрели по сторонам.

Почти сразу нам дали команду заходить в самолёт. Сияя улыбками, дембеля цепочкой выходили из строя и шли к трапу.

Когда подошла очередь нашей роты, Хижняк отошёл от других офицеров и, встав у трапа, каждому крепко жал руку и говорил на прощание короткое напутствие. Хорошо зная характеры своих солдат, он каждому нашёл что сказать своё личное. Всего несколько тёплых слов благодарности за службу и пожеланий на будущее, но как приятно их было услышать от своего боевого командира.

Я заступил одной ногой на трап и оторвал вторую от земли. И как бы стараясь запечатлеть в памяти исключительность этого момента, отметил про себя, — Всё! Теперь Афган для меня навсегда уходит в прошлое. Едва ли когда-нибудь мне доведётся ступить на эту землю ещё раз.

Когда все зашли в салон и расселись, двери закрыли, и самолёт, не задерживаясь, поехал к началу взлётной полосы. Стремительный разбег, и самолёт отрывается от бетонки и резко берёт вверх. В эту секунду кто захлопал в ладоши, кто восторженно закричал:

— УРА!!! УРА!!!

Казалось, всеобщей радости не было конца. Наконец- то кончилась эта трудная дорога бесконечных испытаний. Дорога, тянувшаяся два мучительных года и казавшаяся вечностью. Наконец-то я покидаю этот осточертевший, жестокий мир Армии и лечу навстречу долгожданной свободе, навстречу нормальной Гражданской жизни! Вот оно и свершилось! Я сполна выполнил свой долг перед Родиной! Больше я не солдат, теперь я — свободный человек!