Наш батальон входил во второй эшелон охраны Дворца Народов с главным рубежом — семиметровой стеной. Отсюда был хорошо виден первый эшелон охраны, занявший позиции между семиметровой стеной и окаймляющей на порядочном расстоянии второй двухметровой стеной. Здесь расположились разведрота, 3-й батальон, спецы (сапёры, зенитчики, авторота) нашего полка и афганский полк — в общей сложности Бабрака охраняло около тысячи солдат. В удобных местах замерли БМДшки.

Последний, третий эшелон охраны, располагался внутри зданий самого дворца и состоял исключительно из офицеров и прапорщиков пограничных войск. Их было около семидесяти, что по численности соответствовало роте и называлась группа "Красная гвоздика". Меж собой мы их называли просто — погранцы.

Сам Бабрак всегда ходил окружённый свитой телохранителей от четырёх до двенадцати человек: были среди них и афганские офицеры, но основную, большую часть составляли всё же наши парни из КГБ.

Первые недели угловые башни дворца, как самые удобные места для внешнего обзора и обороны, охранялись усиленным нарядом: двое находились наверху — внутри башни, вооружённые дополнительным пулемётом ПК и зенитным самонаводящимся комплексом "стрела" — а ещё двое — внизу, у входа в башню.

У самого основания башен имелись подземные ходы, которые уходили куда-то за пределы дворца. Судя по всему, они были вырыты давным-давно, специально на случай осады, но куда они вели и где выходили на свет — не знал никто.

Однажды, когда я только заступил на пост одной из башен, к нам подошёл кто-то из нашей роты и, немного поговорив на общие темы, как бы между прочим поделился полезной информацией:

— Знаете, что здесь лежат ящики с вином? — и указал на один из подземных ходов. — Так что можете взять и попробовать.

Я и второй часовой мигом залезли в указанный ход и, увидев там несколько ящиков с бутылками, вытащили один из них наружу. Бутылки были покрыты толстым слоем пыли и паутины, что казалось, они там хранились ещё с начала века. Мы откупорили одну и понюхали – запах был непонятный. Мой напарник пригубил, но ему не понравилось, и он пить не стал. Из любопытства я сделал небольшой глоток:

— Фу! — меня передёрнуло. — Ну и дрянь — уксус какой- то! — и положил бутылку обратно.

Прошло совсем немного времени, и "вино" ударило в голову: резко поднялась температура, охватила такая слабость — хоть падай. Я понял, что серьёзно отравился.

Тут же вспомнилось, что недавно до нас доводили похожий случай, как семеро гвардейцев с нашей дивизии отметили Новый год. Началось с того, что они непонятно где раздобыли вино, а закончилось тем, что трое из них отдали концы сразу, а остальных с тяжёлым отравлением еле успели отправить самолётом в Ташкент.

— Вот дурак! — проклинал я себя. — Нашёл на свою голову приключений. Что же делать? Ждать почти два часа пересмены — так можно и загнуться. Уходить с поста — тоже нельзя… Ладно, пока держусь — буду стоять. Придёт пересмена, отлежусь немного — может и само пройдёт.

Еле достоял эти два часа. Состояние всё ухудшалось. Голова раскалывалась, меня бросало то в жар, то в холод, а всё тело буквально трясло. Уже в нетерпении глядел:

— Чего они не идут, чего медлят?

Вдруг, до меня донеслось самое страшное из всего, что только можно услышать:

— Караул в ружьё! Все на усиление постов!

— Всё! Накрылись мои два часа отдыха! Наверняка опять проверяющие застукали кого-то спящим на посту — старая история!

Так оно и случилось. Прибежавшее подкрепление целиком состояло из старослужащих. Они залезли наверх в башню, постелили себе бушлаты и, прижавшись друг к дружке, улеглись и продолжили прерванный сон. Так прошли ещё четыре часа — мои два часа отдыха, плюс два часа очередной смены. Я уже пребывал в таком состоянии, что в любой момент мог свалиться без чувств.

Наконец-то караул сняли с усиления и пришла пересмена. Но не зря говорят, что беда редко приходит одна. Когда разряжали оружие, я автоматически выполнил все эти нехитрые операции с автоматом, не отстегнув магазин. Ночную тишину прервала короткая очередь и два трассера ушли в небо. Если бы это произошло днём — ничего страшного — случайно стреляли довольно часто и к этому уже привыкли. Но была глубокая ночь, и выстрелы переполошили всю округу. В темноте раздались команды:

— Подъём! Тревога!

— Караул на усиление!

На этот раз по тревоге подняли весь полк! Забегали погранцы и аскары[6]! Шуму было много. За грубую оплошность меня тут же сняли с караула, а пошатнувшимся здоровьем занялись в тот же день — отправили в наряд по роте вне очереди. Так я ходил в наряд по роте вместо караула три раза подряд. За это время организм одолел хворь полностью, а я для себя хорошо усвоил старую добрую истину, что голова дана не только для того чтобы есть.

К середине февраля обстановка несколько стабилизировалась. Пришло время вспомнить об успешно проведённом в декабре перевороте, чтобы наградить отличившихся. Хижняк собрал у себя зам. комвзводов и отдал распоряжение:

— К ужину на весь личный состав надо написать наградные. Чтобы никого не пропустили! Все проявили себя достойно, храбро, и с честью выполнили свой долг. Так что отметить надо всех без исключений.

Сержанты разошлись по взводам, перепоручив это хлопотное занятие молодым. Еремеев для этого дела специально подозвал меня:

— Пиши наградные на всех в нашем отделении. К вечерней поверке всё должно быть готово!

— Есть! А как их писать?

— А меня это е..ёт? А? Давай строчи, как хочешь, без разницы. И чтоб всё путём было! Ты у нас самый грамотный. В университетах учился — вот и вперёд. И не дай бог, если мне орден не достанется! Ясно?

— Так точно, ясно.

Поначалу пришлось довольно долго пыхтеть, сочиняя первый подходящий текст. Но помаленьку я вошёл во вкус и строчил наградные как на конвейере:

"…рядовой такой-то, при наступлении, пулемётным огнём подавил огневую точку противника и занял выгодный боевой рубеж. Надёжно прикрывал идущих в атаку…"

В действительности все из нашего отделения особых подвигов не совершали — как и я, они лежали в укрытиях, сами не зная где, и только метились из автоматов. Потому, чтобы отделение выглядело более достойно, пришлось положиться на воображение:

"…сержант такой-то с криком: "Ура!" — первым поднялся в атаку и броском гранаты подорвал группу вражеских солдат. В рукопашном бою смело и решительно действовал штык-ножом и прикладом, уничтожив ещё трёх солдат противника…"

В наградной на самого себя я не стал излагать, как без толку пролежал на холодной земле, так никого и не увидев, а с упоением расписал, как ефрейтор Бояркин сдерживал наседающие на нас — стоящих в резерве — вражеские цепи, и как метким огнём принудил противника залечь и отступить. Естественно, что при этом противник понёс значительные потери.

Хоть я и старался уложиться в разумные рамки, но всё равно по моим наградным выходило, что наше отделение уничтожило в ту ночь никак не меньше сорока солдат неприятеля.

Все в роте, кто в тот день писал наградные, строго придерживались одного главного правила: кто отслужил больше — тот и врагов укокошил больше, а кто служил меньше — соответственно и ухлопал врагов поменьше. Вечером сержанты собрали наградные и отнесли ротному, а тот сдал их в штаб. Так как никаких замечаний по ним не поступило, я понял, что абсолютно все эти наградные — сплошная фикция. Из них узнать правду о действительных событиях невозможно.

Два первых месяца у нас в батальоне ещё не было организовано отдельного караульного помещения, и после смены, кто отстоял на посту, шли отдыхать во взвод. Но случалось и такое: в ночное время, чтобы не прерывать свой здоровый дембельский сон, деды посылали вместо себя на пост молодых. Обычно, загодя предупредив разводящих сержантов, кого следует поднимать на пересмену, деды спокойно дрыхли без перерыва всю ночь напролёт.