Вот вам в патруле зае..ись — один отдых, а нам… Всегда со страхом жду, когда наша рота заступит в патруль. Если вернусь с патруля ни с чем — деды п..дят. Вот и приходится духаны "бомбить". А офицеры потом, что себе домой отправят, а что продадут и по ночам киряют вместе с дедами. Тут вообще тёмный лес! Дёргаться бесполезно: все заодно — и взводные, и ротный — все повязаны. Все, все заодно! Я попадусь — меня посадят, а они все в стороне останутся. Кто потом поверит, что грабил не для себя?

Я внимательно его слушал, а молодой с тем же невозмутимым тоном рассказывал дальше:

Это что… Иногда ходим бомбить самого Бабрака. Страшно — п..дец! Нарвёшься на охрану — пристрелят на месте, а не пойдёшь — деды таких п..дюлей отвесят!.. Всё равно пойдёшь.

— Да ты что? — от удивления присвистнул я. — Вот это да! У Бабрака же все подступы охраняются особистами! Я-то думал: к нему и мышь не проскочит! Ничего себе, даёте!

— Мышь-то, конечно, не проскочит, а мы тут все лазейки знаем. Перемахнёшь через стену, рас, через окно в здание заберёшься, снимаешь сапоги и на цыпочках просматриваешь комнату за комнатой. Забираем ковры, статуэтки всякие, вазы — добра там много… Недавно чуть не залетел — еле пронесло… Тогда тоже залез к Бабраку, прокрался в одну комнату и, когда закрывал за собой дверь, она чуть скрипнула, — лицо у молодого сразу стало перепуганным. — Вдруг слышу в коридоре шаги… — особист всё-таки услышал. Я замер. Он остановился и спрашивает: "Кто здесь?". А я — ни живой ни мёртвый — даже не дышу. Думаю, всё — п..дец мне пришёл! Хорошо ещё КГБшник, видимо, побоялся заходить в комнату: осторожно походил туда-сюда по коридору, долго прислушивался и опять ушёл к себе… О-о, бл… был на волосок от смерти — чудом уцелел! Больше часа ждал, чтобы всё успокоилось, только потом вышел.

Слушая эти признания, я понял, как мне ещё повезло, что попал к Хижняку, а не в это бандитское логово. Я сразу припомнил тот случай, когда стоял на этом же посту вместе с Черкашиным, и мы пропустили группу солдат из 6-й роты на ночную вылазку в Кабул.

На следующий день беглецы объявились. Офицеры стали их допытывать, — почему ушли?

— Били… заставляли работать…

— Кто бил? Фамилии?

Они указали на одного. Этого парня сразу арестовали, а через день мне довелось с ним повидаться.

Я на кухне чистил картошку, а арестованного отправили туда же — на подмогу поварам. Парень был моего призыва — тоже фазан — пухленький и на вид скромный. Он молча срезал ножиком кожуру, бросал картошку в котёл и думал о своём. Его я хорошо знал. Ещё полгода назад ему прилетало ото всех подряд. Да и сейчас в его манерах не обнаруживалось дембельских замашек. Спокойный по характеру, он явно не тянул на закоренелого неуставника. Может, он и поддал кому, но наверняка по делу: что поделаешь, — это почти единственный аргумент, принятый в армейской среде. Но, с другой стороны, кто его знает? Армия, в принципе, и порядочного человека может исковеркать так, что он превратится в зверя. Здесь, в армии, изменения происходят только в одном направлении: хорошие становятся плохими, а плохие — ещё хуже. Обратных превращений я ни разу не наблюдал.

Было похоже на то, что беглецы побоялись назвать тех, от кого им доставалось по-настоящему, и указали на в общем-то безобидного козла отпущения.

По поводу нового ЧП полк строили дважды. Первый раз одних старослужащих, а потом отдельно молодых.

Красноречивый генерал снова держал речь перед строем:

— Ну …вашу мать! Вы же в Афганистане! — тряс перед собой ладонью генерал, обращаясь к тем, кто уже отслужил больше года, — Сколько можно повторять одно и тоже — кончайте с ветеранством! О себе подумайте! Ведь из-за этого постоянно на боевых друг в друга стреляют! Из-за х..ни получите пулю в спину! Думайте о будущем, о последствиях! Это ж не Союз!

Деды с внимательным видом слушали генерала, пропуская его слова мимо ушей. Хорошо ему, генералу, рассуждать, как солдатам надо себя правильно вести — он же наших проблем не хлебает. Теоретически он прав — бить нехорошо, а что остаётся делать, если по-иному молодой не подчиняется? — Ну, не хочет драить очко? Ведь спрос за порядок лежит на сержантах. А воюет один только 3-й батальон, а мы из Кабула не вылазием.

На втором построении, выступая перед строем молодых, генерал расставил акценты иным образом:

— Товарищи солдаты! Стойте за себя! Будьте сплочённее! Дружней! А если тяжело — говорите командиру! Командир — он всегда за вас заступится!

Однако речь генерала храбрости молодым не прибавила. Они уже давно знали, на чьей стороне командиры. Знали, что жаловаться в армии не принято, а кроме того бесполезно и небезопасно.

На следующий день генералы улетели к себе в Москву.

Почти сразу арестованного солдата отпустили. Не доводя до суда, дело замяли. В 6-й роте всё оставалось по-прежнему.

Конец беспределу в 6-й роте положило новое ЧП, которое произошло двумя месяцами позже.

Трое офицеров: сам командир злополучной 6-й роты, зам. командира разведроты старший лейтенант Калинкин и ещё один прапорщик — решили заняться бизнесом. Они наладили продажу афганцам армейских раций, к которым имели доступ. Предприимчивые офицеры, чтобы не смущать покупателей, не спрашивали их, душманы они или нет — поскольку их больше интересовала коммерческая сторона дела, а не военная. Поначалу у них всё шло гладко и ровно. Но каким-то образом об их незаконном промысле узнали особисты. КГБшники стали за ними следить и, чтобы взять всех с поличным, устроили им засаду. В очередной момент передачи товара всё сработало.

Во время задержания офицеры оказали сопротивление. В завязавшейся перестрелке убили старшего лейтенанта Калинкина. Командира роты и прапорщика арестовали, привезли в часть и началось следствие. Дознание по этому делу вёл полковой особист — уже пожилого возраста, спокойный и меланхоличный майор КГБ.

Стали вызывать других солдат из 6-й роты, тоже причастных к этому делу.

Как раз в то время я стоял на посту у штаба полка. К нам подошёл один дед из 6-й роты. Он ждал, когда его вызовут на допрос и сильно волновался. Ему надо было выговориться, чтобы хоть как-то снять нервное напряжение. Он был замешан в этом деле и боялся, что его посадят:

— … твою мать! Перед самым домом посадят… — сокрушался он. — Бл..! Не знаю, что будет… Устроят показательный суд — п..дец, пропал!..

Да, показательного суда все боялись, как огня. Подобный нашумевший случай с перепродажей оружия раскрыли в 357 полку нашей гвардейской дивизии. Там один гвардеец продал другому пистолет, который он прихватил в качестве трофея ещё в декабре во время кабульского переворота. В течение полугода этот пистолет трижды перепродавался: побыв у одного владельца месяц-другой, кочевал к следующему. Последнего покупателя — уже афганца — выцапали особисты и раскрутили всю цепочку обратно: узнали всех бывших владельцев пистолета. Состоялся показательный суд: всех этих солдат осудили по максимальной шкале: дали от 6 до 8 лет строгого режима каждому.

…Дед нервно ходил, курил сигарету за сигаретой и то и дело поминал чёрта. Я попробовал у него узнать подробности, но дед подробностями делиться не стал. Наконец, его вызвали, и он исчез в здании штаба полка.

Пока следователи собирали показания, командир 6-й роты без погон, без ремня и без оружия спокойно слонялся по территории дворца. Под стражу его не брали, ограничившись тем, что на время следствия отстранили от служебных обязанностей.

Следствие шло около двух недель и потом резко затормозилось. Привлекать к ответственности никого не стали, всё оказалось не так страшно: в их проступке были замечены только денежные интересы, никакого предательства не обнаружили. Дальше дело не пошло. Получилось так, что пострадал один лишь Калинкин, которого застрелили при задержании, а командира шестой выгнали из ВДВ и отправили служить в Союз командовать мотострелками. Освободившееся место командира 6-й роты занял наш Дьячук. Словом, всё обошлось благополучно. В ноябре деды из 6-й роты тоже с чистой совестью дембельнулись домой.