— Брат, и ты беспокоишься? Где он? — кинулась Анна к нему — только вошел.
И не успел он ответить, не успел рта ей открыть, как за него сказало его беспокойство:
— «Да, я боюсь, я не хотел тревожить тебя, но большим счастьем будет, если пройдет этот день без беды…»
Вслух же ответил:
— Да, поздно уже, но, я думаю, беспокоиться нечего. Засиделся и только.
«Ты бы ложилась спать…», — хотел он добавить, но даже послушный язык отрекся от этих слов.
Настоящий же Андрей и сам тревожился очень.
— Хочешь, что-нибудь я тебе почитаю?
— Нет, брат, не хочется. — Но потом, подумав, добавила: —А, впрочем, прочти.
— Что ты хочешь?
— Из Тютчева. Прочти, что откроется.
— Хорошо.
Андрей вышел за книгой, а Анна закрыла руками лицо и ждала. Жутко ей становилось. Со всех сторон обступала, заливала, поглощала ее ночная стихия.
— Кто там? Вздрогнула вся: — Андрей!..
— Это я.
— Дай, я открою сама. — Встала и открыла. — Читай! Андрей прочитал:
На мир таинственный духов — Над этой бездной безымянной — Покров наброшен златотканный Высокой волею богов.
День — сей блистательный покров, День, земнородных оживленье, Души болящей исцеленье, Друг человеков и богов!
Но меркнет день, настала ночь; Пришла и с мира рокового, Ткань благодатную покрова, Собрав, отбрасывает прочь…
И бездна нам обнажена С своими страхами и иглами, И нет преград меж ей и нами:
Вот отчего нам ночь страшна.
— Еще, — сказала Анна, побледнев. Андрей протянул ей книгу.
— Открой сам. — Развернул ближе к концу.
— Читай, читай… — прошептала девушка, видя, что он молчит.
Прочитал упавшим голосом Андрей:
Увы, что нашего незнанья И беспомощней и грустней?
Кто смеет молвить: до свиданья!
Чрез бездну двух или трех дней?
Замолчал, опустив оранжевый маленький томик.
— Брат, брат… — почти простонала Анна. — Брат, он умрет…
Но тьма подала неожиданно голос. Чьи-то шаги. Кто-то был у подъезда.
Он жив! Он воскрес!
XXXII
Воскреснувший Глеб пришел не один. Встревоженный хлынувшей вдруг от волнения кровью у Глеба, проводил его на извозчике Николай Платонович. Но в темную ночь побоялся извозчик везти по горе, ни за что не хотел, и его оставили ждать внизу, а сюда оба дошли пешком.
— Что с тобой? — с испугом спросил Андрей, видя в слабом свете от окон, как он был бледен.
— Ничего, нездоровится… — слабо ответил Глеб, утомленный ходьбой.
— Я завтра вас навещу, непременно, — сказал, прощаясь, Николай Платонович, пожал руку Глебу, поклонился Андрею и исчез; тот его не удерживал.
— Глеб, что с тобой?.. Глебушка… Они были одни. Анна, по счастью, не выходила еще. Невыразимая нежность вдруг охватила Андрея. Он осторожно прижался к больному плечом, взял его руки и продолжал шептать;
— Глебушка… Глеб… Что с тобой?
— Плохо, Андрюша, но все ничего, все хорошо.
— Как плохо? Что хорошо?
— Андрюша, ты. верно, не веришь, но я-то знаю наверное. Близится что-то большое. Скрыты были глубоко под масками жизни, теперь обнаженные встанут. Скоро…
— Кто, кто, Глеб? Сядем здесь. Сядь, отдохни.
— Обнаженные… бесы, слуги Антихриста… Андрей! Они не прячутся уже, я тебе говорю.
Андрей прижал его голову к своему плечу.
— Ну, хорошо, успокойся, Глеб. Тебе-то бояться их нечего. Расскажешь потом, тебе нельзя сейчас. Пойдем в дом.
— Нет, подожди. Я не хочу, чтобы сестра видела, как мне плохо. Я оправлюсь. Одну минуту побудь со мной.
— Хорошо, Глеб. Только не волнуйся, не беспокойся. Милый мой!.. — Он опять гладил Глебовы волосы, хотел как-нибудь его успокоить.
— Но это и хорошо, Андрей! В открытую лучше. Пусть выходят, разве не устоим мы в этом поединке, раз с нами…
— Глебушка…
— Ах, Андрей! Андрей! Я как живого вижу Христа. Такою болью, такою святою любовью бьется сердце… Послушай… Послушай…
Андрей приложил свою руку. Сердце билось тревожно и сильно.
— Оттого и кровь… — прошептал слабо Глеб.
— Идем, милый, домой. Идем, будет! А то и Анна начнет беспокоиться. Она так ждала тебя, волновалась.
— Да? Ну, идем. Посмотри, какой вид у меня?
Они поднялись на ступеньки, и в рассеянном свете, проникавшем сквозь стеклянную дверь, увидел яснее Андрей лицо Глеба. И удивился: оно опять изменилось, было бледно, но едва лишь бледнее обычного.
— Ничего… — со слабым недоумением протянул он, — совсем ничего…
— Видишь, — даже улыбнулся Глеб, — это для Анны, чтобы ее не встревожить. Все свои силы собрал.
Андрей, вздохнув, пожал ему руку.
В коридоре, перед тем, как войти в половину Ставровых, Глеб вдруг остановил Андрея и как-то по-детски сказал:
— Ах, Андрей, если бы можно было так: попросить, и чтобы другой исполнил наверное…
— Ты хочешь меня попросить? — Да— Исполню все, что захочешь. Скажи, что надо сделать.
— Вот то-то и жалко, что нельзя обещать.
— Отчего?
— Отчего?.. Я не знаю. Если бы это было возможно, я попросил бы тебя… чтобы ты поверил в Христа… Так, как я верю… — Он схватил Андрея за руки, чтобы тот дал закончить, чтобы тот не перебил его. — Ах, Андрей! Это было бы так бесконечно прекрасно!
— Почему ты так говоришь?
— Потому что… потому что, Андрей, нужно, чтобы прекрасные люди верили только в прекрасного Бога…
— А Анна?.. — смущенно спросил Андрей.
— Анна верит уже. Может быть, не словами, но душою она со Христом.
— А-ах!
Андрей глубоко вздохнул.
— Ты чего?
— Не знаю… Так…
— Просто так? Андрей улыбнулся:
— Кажется, просто так.
С этой фразой вспомнилось нечто весьма давнее.
Когда были студентами, это было в ходу между ними. Иногда не хотелось что-нибудь сразу сказать, чаще всего огорчить, сообщить неприятное, и само собой говорилось в ответ на вопрос это словечко «так», но скоро подметили, что за ним часто скрывается что-то; отсюда и родился вопрос: «просто ли так?», то есть нет ли за этим еще чего?
Андрей был рад нежданно воскреснувшей Глебовой шутке, да и у него развеяла как-то она невольный, в самых причинах своих неоформленный вздох.
Вошли. Но, к удивлению их, Анны все не было.
Где же она?
Позвал тихонько Андрей. Не отозвалась. Заглянул в ее комнаты — нет и там.
И только тогда послышались быстрые по коридору шаги.
— А-у! — Ответный возглас был бодрый и радостный. — Вот и я! ЗдравствуйтеЗдравствуйте вы, наконец!
Сияли глаза ее счастьем. Все лицо светилось, как взгляд. — Долго вы в городе были? Устали?
— Немного устал.
Взглянул на Глеба Андрей. И у него был тот же светлый ответный взгляд. Горели в комнате оба, как две чистых свечи.
«Она верит в Христа, — вспомнилось брату. — Верит она или нет, но она прекрасней всех ангелов в небе».
Посидели вместе недолго. Говорили немного. Но радостны были для всех эти минуты. Через толщу темной земли закатное солнце, где-то только взошедшее, слало им свет. Незримым благословением проникали сквозь жуткие недра лучи. Горели тонким венцом над их головами.
Скоро простились.
Анна пожала руку, но проводить Глеба пошел Андрей. Сестра братьям глядела вслед.
Она пропадала недаром.
Услыхав голоса у подъезда, бросилась было навстречу, но внезапно пришедшая мысль остановила ее.
Наверху на башенке были розы. К ним подсыпали там землю, но в комнаты еще не перенесли.
Быстро взобралась туда, в потемках, без спичек отыскала их, выбрала самую нежную, — на ощупь, по запаху, по поцелую — поранила пальцы, пока отрывала непокорливый стебель, и осторожно, без шума спустилась по лестнице.
У подъезда что-то замешкались. Это было ей на руку, пробралась в комнаты Глеба, сама откинула одеяло ему и на белоснежную наволочку положила розу ночную, благоуханную, нежную, как прекрасная душа девушки, которая любит.
И ушла, убежала, и возбужденно-радостно, услышав зов, крикнула брату:
