Было первым движением у Андрея пойти за ней, и Глеб, почувствовав это, спросил:

— Тебе разве в ту сторону?

— Да, — инстинктивно ответил Андрей.

— Если не трудно тебе, дойдем вместе со мною до доктора, — попросил неожиданно Глеб, — что-то мне не по себе, не знаю сам, отчего.

Андрей посмотрел на него и сильно встревожился. Глеб был бледен, устал.

«Как я мог его бросить?» — подумал Андрей.

— Пойдем?

— Да, конечно.

Глеб взял его под руку и заметно опирался на руку Андрея.

— Хочешь, я тебе расскажу про ту девочку, дочь старика, чтобы не даром ты шел?

— Разве иначе было бы даром? Но расскажи.

Опять совпало так странно: Глеб, и рассказы о девочке, и та, кого только что встретил. И тогда, в день приезда, была та же странная близость обеих.

— Расскажи, — повторил он еще раз, видя, что Глеб продолжает молча идти.

— И грусть моя, может быть, оттого, что я вспомнил о ней.

— Ты только сейчас о ней вспомнил или думал и раньше?

— Только сейчас. Но думал, конечно, и раньше.

— Нет, вот сегодня, как из дому вышли, ты думал о ней? Андрей спрашивал с непонятной настойчивостью, но Глебу не показалось странным это его волнение, и, словно угадывая, что именно нужно Андрею, он ответил совершенно определенно и точно:

— Я вспомнил о ней, когда мы повернули только что за угол.

И, помолчав, продолжал:

— Видишь, девочку, ведь, украли у старика.

— Как украли? — невольно вздрогнул Андрей.

Он был под впечатлением совпадения Глебовых мыслей и мимолетного образа встреченной девушки. Пока еще смутная связь двух явлений была близка к прояснению.

— Украли цыгане. Отец был на работе — плотничал, мать тогда уже умерла, а девочка дома сидела возле избы и играла.

Проезжали мимо цыгане и украли ее. Очень затосковал старик: после смерти жены только она у него и осталась. Мучиться стал, по монастырям начал ходить… Я тебе говорил уже об этом. Но облегчения мало там получил, а только услышал в одном монастыре, что где-то в довольно дальней обители — рассказывал инок прохожий — нашли будто бы девочку, не нашли, а отняли, и как раз именно у цыган. Отправился туда старик, да указания, верно, дали ему неточные, долго толку добиться не мог. А потом узнал, уже достоверно на этот раз, что то действительно была его девочка, но не в северном дальнем монастыре, а как раз здесь, где мы с тобой, в этом городе, но тут с ней случилось самое худшее, что только может быть с девушкой, да еще с ребенком.

Глеб замолчал, а Андрей слегка похолодел, теперь ясно почувствовав, что это была она — в сером коротком платьице, обнажающем тонкие ножки, с застывшей грустью в глазах и с усмешкой еще по-детски припухлых губ.

— Сколько ей может быть лет теперь?

— Пятнадцать, шестнадцать.

— А когда это было?.. Там, в монастыре…

— Это уже года три-четыре назад.

— Двенадцати лет… — почти простонал Андрей.

— Старик говорил, что сами монахи… Ах, во всей этой истории такой ужас!.. Если думать о ней, так не знаешь, как оправдать… Хотя бы вот то, что просто живешь, дышишь, а не сходишь с ума… Да и не только просто живешь, а… — Глеб не докончил.

Андрей вместо ответа спросил еще раз:

— Скажи, Глеб, ты точно помнишь, что вспомнил о ней именно вон на том повороте, в тот самый момент, когда тебе показалось, что я хочу оставить тебя?

— Да, — ответил коротко Глеб.

— Отец приехал сюда, чтобы отыскать ее?

— Да.

— Ему указали, где она здесь?

— В городе, но где — неизвестно. Из монастыря попала в очень дурные руки, потом совсем куда-то исчезла и теперь опять появилась здесь. Старик второй раз уже приезжает за ней. Мечтает найти в этот приезд.

— Глеб!

— Что?

— Может быть, я отыщу ее.

— Что ты говоришь, Андрей?

— Может быть, я отыщу ее.

«Николай Платонович Палицын». — Они стояли уже у подъезда доктора. Глеб больше ничего не спросил. Андрей крепко пожал ему руку, повернулся и торопливо пошел, почти побежал назад.

Долго Глеб глядел ему вслед; потом позвонил.

Андрей взял извозчика и быстро поехал по тому направлению, куда шла девушка в сером. Он хорошо запомнил ее, даже походка у нее такая характерная — чуть-чуть поднимется на носки, потом на каблучки опустится, и опять на носки, будто ныряет немного, колеблясь, как маленький бедный челнок, оставленный на произвол судьбы среди моря. Равнодушные, мощные волны, чуждые заброшенной, невеликой судьбе, катятся мимо него к своим неведомым целям, а челнок поднимется на нос, опустится на корму, и снова выглянет носом, и колеблется так, хранимый одним голубым небом — до первого ли ветра попутного или первой же бури, до своей, где-то уже готовой судьбы.

На одну секунду стоит Андрею закрыть глаза, и увидит ее, но нельзя закрыть, потому что с глазами открытыми живую надо найти, увидать среди всей этой пестрой, снующей толпы. Зачем найти, что будет дальше из этого, он и сам не знал еще хорошенько, но был полон одним желанием увидать ее снова.

Однако не было девушки нигде.

Строил Андрей всевозможные предположения, куда бы могла зайти она, зачем завернуть в тот или в этот переулок или в те ворота, и ездил неутомимо извозчик, покорный его указаниям. Но все было напрасно.

Проезжая мимо крытого рынка, Андрей взглянул на часы. Они показывали что-то совсем невероятное. Вынул свои — тоже. Около трех часов проездил Андрей, исколесив почти весь город. Как-то отдаленно смутно припомнил, что опоздал туда, где он должен был быть.

Но дальнейшая езда была совсем бесполезна. Надо было отпустить извозчика и придумать что-нибудь иное.

Полез в карман: Боже мой, он вышел без денег! Это даже насмешило его и чуть-чуть рассеяло напряженность той единственной мысли, что все время билась в его голове. Но в то же время немного и озаботило. Домой ехать он не хотел, казалось, что нужно что-то еще предпринять; до ближайших знакомых было тоже далеко, да и надоела бесцельная езда на извозчике.

Между тем тот давно уже подозрительно смотрел с козел на своего седока, который, вынув пустую руку из кармана, стоял, что-то обдумывая, на тротуаре.

— Ну, что ж, барин, слезаешь? — заговорил он сам. — И мне домой уж пора, лошадь замаялась.

Андрей придумывал, как ему быть.

— Что, денег нет, видно? — укоризненно проговорил старик. — А лошадь-то мне замаял вон как!

— Нету, — беспомощно сознался Андрей, но тотчас придумал уже. — Подожди, я достану.

Он решительно вошел в лавку, против которой стоял. Там продавали разные, больше дешевые вещи, вроде ботинок, материй на кофточки, шляп, тростей, запонок — все это вместе.

Андрей подошел прямо к кассе.

— Скажите, мне очень нужно денег — ну, три рубля, — а вот у меня часы хорошие, я деньги дома забыл и завтра вам принесу, а часы пока оставлю у вас, чтобы вы не беспокоились, — скажите, можете вы мне дать три рубля?

Кассир, пожилой человек, с покорно-испитым лицом, взял спокойно часы, посмотрел их внимательно и коротко, возвращая Андрею, сказал:

— Нет.

— Почему? — удивился Андрей. — Часы дорогие, стоят гораздо больше.

— Я вижу и сам, — недовольно ответил кассир, — я сам толк понимаю в часах, но, может быть, часы эти краденые.

— Что вы говорите! Почему?

— У нас много приносят, — равнодушно сказал испитой человек.

Действительно, местность была глухая, улицы грязные, и кассир, вероятно, был прав.

— Зачем же вы все же смотрели их? — не утерпев, возмущенно спросил Андрей, пряча часы.

— У моего сына пропали недавно часы, смотрел, не его ли. Сколько с вас? — обратился он к человеку в пиджаке и очках — покупателю пары калош.

— Нет, я не возьму этого, — услышал Андрей сбоку очень молодой, немного приподнято зазвучавший голос и обернулся.

Прямо перед ним была та, которую он искал так безуспешно. Он стоял в изумлении, забыв опустить протянутую в несколько возбужденном жесте руку.