Кровь тем временем мало-помалу переработает наркотический яд и уже очень скоро она придет в себя.

Валерия всячески старалась не обращать внимания на то, что камень под ней был холодный, словно кусок льда. Что ветер по-прежнему наваливался как неуклюжий пьяница то на ветки кустов и деревьев, то на нее, то вдруг принимался кружить на месте мелкий мусор, либо подхватывал с земли песок и швырял ей за шиворот. Старалась не замечать, что под свитер быстро пробирается холод. Что в пустом желудке дико урчало от голода (завтрак то она выблевала).

Она снова постаралась отвлечь свои мысли и внимание от происходящего.

— Я вряд ли придумаю сейчас план спасения бизнеса…

Начав говорить вслух, она сразу же запнулась. Голос. Лера не слышала собственный голос. Точнее, слышала, но не свой. Вместо этого звучал голос пятнадцатилетней девочки…

Но в голове, напротив, ее голос не менялся, оставался прежним.

Нужно разговаривать с собой в уме. Пока этот бред не завершится окончательно.

«Итак. Я сейчас не в том состоянии, чтобы принимать стратегические решения. Мой мозг все еще находится под воздействием опасного психотропа. Поэтому нужно максимально расслабиться и постараться думать о чем-то хорошем. Но все же думать. Выбираться из этого всего…»

Первое, что пришло на ум — это ее четырехлетняя Лена в красивом красном платьице на новогоднем утреннике в яслях. Она сама шила ей то платье. Это был костюм Красной Шапочки. До чего же просто шить маленьким детям. До чего же красиво получается. После этого она ей, кажется, больше ничего уже не шила. Не хватало времени. Да и Лена росла как на дрожжах. Или ей так только казалось? Все, что помнит Валерия, то, что практический каждый раз, глядя на дочь, она с изумлением отмечала, как та подросла, — когда же успела? Это было ужасно. Даже не верится, что работа так сокращает собственную жизнь. Вот она родила. А вот платье на утренник. А вот ребенок уже сбежал в другую страну, чтобы выйти замуж за незнакомого и чужого тебе человека!

Почему она вспомнила именно это платье? Может, то был особенный момент в ее жизни? Она тогда была другая, ей удавалось каким-то сверхъестественным образом находить время для своей семьи. Потом она все чаще была занята, все меньше их видела. И конечно, Андрей был прав — иногда она с трудом вспоминала их имена. Но она скорее бы позволила себя изувечить, чем призналась кому бы то ни было в таком бесстыдстве. А о днях рождения он сам напоминал, как бы невзначай, но всегда очень вовремя и тонко. Спасибо хоть на том. Железная организованность — его единственное достоинство на ряду со всеми недостатками. Не исключено, что чувство собственной значимости ее бывшего мужа в такие моменты всего лишь играло еще одну партию на свой счет.

И еще, вероятно, она вспомнила о том маленьком платье, потому что то был последний раз, когда дочь была в восторге от ее подарка. Все последующие годы, чтобы ни придумывала Валерия, но Лена только разочарованно надувалась в ответ, в точности как и Женька…

Ох, этот Женька! Когда-то он долго не начинал ходить. У них стали закрадываться опасения с мужем, что с ним возможно что-то не так. Кто бы мог подумать тогда, что он вырастит футболистом? Андрей возил его к врачам, в физкабинеты, делал все необходимое. Валерия не могла во всем этом участвовать, в том году стоял вопрос об открытии ее первого магазина. И тот момент, когда ее сын начал ходить, Лера в конце концов пропустила. Или, может, он сразу побежал? Она бы не удивилась. Женька всегда отличался упорством и целеустремленностью. В действительности, такими сыновьями матери гордятся.

Валерия внезапно осознала, что горячие слезы, проскальзывая сквозь пальцы, ручьем стекают ей на колени.

Что я делаю здесь, в этом страшном сне, в этом неизвестном, затерянном в бреду месте? Я должна быть сейчас со своими детьми! Я должна прижимать их к себе и чувствовать их любовь, тепло и доверие.

Тело содрогалось, из горла вырывались хрипы и стоны, как у раненной птицы. Лера все никак не могла остановиться, словно только сейчас, за много лет смогла дать волю назревшим чувствам.

Я должна все немедленно остановить! Прокрутить пленку назад. Отсчитать кадры к тому моменту, когда у Женьки впервые появилась на лице обида и неприязнь ко мне. Вместо этого я витаю в дебрях своего подсознания, передозировавшись неизвестной мне дрянью!

Они правильно сделали, что сбежали от нее. Кому нужна такая мать, да еще и банкрот. Нет, еще хуже — с арестованным имуществом и сама за решеткой! Она не оставила им даже шанса на нормальное существование. У них теперь и дома то нет. Как у них может быть мать? Они отрекутся от нее, в этом можно не сомневаться.

Валерия представила себя сгорбленной сухопарой старухой в ветхой робе, о которой кто-то вдруг надумает сделать репортаж, как о некогда преуспевающем дизайнере, жизнь которого изменилась до неузнаваемости.

— Это правда, что дети уже много лет не общаются с вами? — спросит ее журналист. И старушечье лицо затрясется, слезы зальют экран, когда она начнет умолять, шамкая беззубым ртом, чтобы ее кровиночки отозвались, простили ее и позволили ей увидеть их хоть еще один разочек перед смертью. Но они, конечно же, не отзовутся. Ее имя, как и все что было ею произведено, быстро покроется мраком и сгинет в безвестности. Никто не вспомнит о талантливом, эпатажном дизайнере Валерии Черноус.

Да, такие вещи забываются быстро. Даже ее памятные скандалы никто не захочет воскрешать.

Вот отчего она напилась вчера. Или все еще сегодня? Откуда ей знать, как долго она пребывает в беспамятстве? Может, лежит где-нибудь в переулке без сознания, пока подростки трахаются в ее машине. Может, оттого ей так невыносимо холодно?

Она вытерла слезы. Нужно прийти в себя. Нужно как можно скорее очнуться. Почему разум ее пребывает в такой ясности, но она все никак не может прийти в себя? Разум функционирует, тело в отключке? Вот могла бы, подошла бы сейчас к себе, да как влепила со всей силы, чтоб аж душа подпрыгнула!

Но все, что ей оставалось, это с нетерпением ждать естественного пробуждения, которое неизвестно когда вообще наступит.

О, Святые угодники, еще и в туалет захотелось! Припекло не по-детски, словно она бочонок пива до этого выпила. И ведь черт его знает, сколько она всего выпила в действительности! И лучше даже не фантазировать о том, как сейчас поведет себя ее дремлющее тело, пока она присела в кустиках на пустыре. Пусть хоть иллюзия скрасит ее непереносимый стыд и ужас…

И что она только не думала, сидя на том камне, дожидаясь пробуждения. Вспомнила свое детство. Да-да, то самое детство, в котором неожиданно очнулась сегодня утром. И более ранние годы. Как убого они жили с родителями. Как много маме приходилось работать.

А ей не нравилось, что ее называют Валера. Валера, подсказал ей кто-то в детсаде, это имя для мальчиков. Она разревелась и закатила истерику своим родителям за то, что они дали ей настолько ужасное, еще и мальчишеское имя! Поэтому с пяти лет они стали называть ее Валей. До сих пор иногда она слышала это имя от мамы. Странно, почему они не догадались, что Валерия — это Лера? Именно так окрестил ее позже муж на первом свидании. И в институте ее так называли.

А сегодня, в этом жутком сне, мама снова назвала ее Валей.

Все не как у людей! Казалось бы, у творческих личностей всегда все наоборот, тут и выдумывать ничего не надо, жизнь сама наградит любыми странностями. Ведь творчество и странности притягиваются друг к другу словно магнитом.

Но ее сюжет имеет слишком грустный подтекст и плачевное окончание.

Где, в какой момент она заблудилась в жизни, не там повернула, покатилась к обрыву? Теперь уже не уследить. И не исправить.

Валерия сидела на камне, ежась от холода. В такие моменты и правда хочется повернуть все в спять, сыграть по новому. Так что не удивительно, что ей примерещилась ее юность. Когда еще так далеко до провала. Далеко до всего! Шутка ли — четверть века!