Он чиркнул спичкой и попробовал поджечь собранные в груду щепки, но они не загорелись. Он зажег вторую спичку, но и она погасла. Тогда он заново принялся ворошить собранные в груду щепки. Удивленный его готовностью немедленно покинуть свое отечество и задумавшись над этим, Юсси не сразу заметил, что тот впустую тратит время, а когда заметил, пожалел, что не скрутил его с самого начала. Это позволило бы ему самому разделаться с лесом без лишней возни. Потерпев неудачу с растопкой, рыжий встал и сказал доверительно:

— Пойду надеру бересты.

Но Юсси не пустил его и приказал использовать жар костра. Рыжий хлопнул себя по лбу:

— И верно! Как это я сам не догадался!

Но, бросившись к костру, он упал и зашипел, потирая колено. Пока он шипел, на реке гулко потрескивал весенний лед. Он и днем издавал звуки, подобные выстрелам, а к ночи эти звуки участились, предвещая близость ледохода. И кто-то уже шел на эти звуки со стороны лесного поселка, судя по отдельным голосам. Юсси сообразил вдруг, что он мог бы выстрелить в рыжего, прикрываясь этим треском на реке, но в то же время понял, что распорядиться огнем он бы уже не успел. Голоса приближались. Пришлось отойти в тень, откуда он сказал рыжему:

— Подготовишь к поджогу все штабеля! Слыхал? И помни, что я все время буду рядом. Попробуй только пикнуть — сразу получишь пулю…

Конечно, рядом он не остался, а удалился в нетронутую часть леса, так что перестал видеть рыжего. Но и там ему не пришлось остаться. Услыхав невдалеке подозрительный нарастающий шум и даже лай собаки, он бросился без оглядки дальше, в глубину леса, стараясь на своем пути переходить вброд мелкие ручьи и лужи, чтобы сбить собаку со следа. Так он брел почти всю ночь. Теплая меховая тужурка и такие же брюки помогли ему не застыть в часы предутренней дремоты на полусгнившем стволе лежащей сосны.

А на следующий день река вскрылась, и было уже бесполезно возвращаться на лесной склад. При первом же взгляде на реку можно было догадаться, что они постарались вогнать в нее все запасы своих бревен, которые она и несла теперь вместе с льдинками. Для Юсси ничего больше не оставалось, как наказать рыжего за невыполненный приказ и вернуться домой. Нашел он его к вечеру по диким воплям, которыми тот прочищал себе глотку, распихивая багром заторы на самом порожистом месте реки.

При виде Юсси он от радости хотел кинуться ему в объятия, но забыл при этом бросить багор, держа его в правой руке наконечником вперед. Юсси крикнул ему: «Брось багор!» — и снова достал револьвер. Рыжий охотно расстался с багром и хотел повторить попытку броситься к Юсси на шею, но тот остановил его и приступил к допросу:

— Почему не поджег, как было приказано?

— Юсси! Друг! — Рыжий сделал большие глаза и скрестил на груди ладони. — Ты пойми! Всю ночь ковырялся вокруг штабелей. Костры подготовил во какие! Все березы вокруг ободрал. Пойди сам проверь. А они заметили и ну приставать, зачем да почему? Я и так и сяк, дескать, подстелил себе помягче, прилечь хотел. Не верят. Надзор за мной установили. А я им говорю, что все равно удеру в шпионы наниматься к некой иностранной державе и ничем вы меня не удержите. Вот! Прямо так и сказал. Но я умолчал насчет названия державы. О, я хитрый и секреты умею хранить. И ты бы посмотрел, как они запрыгали вокруг меня. Но я не из тех, кого можно сбить с толку. Я им такое наговорил, что они только руками развели и мигом меня отпустили.

— А что ты им наговорил?

— А я им сказал, что плевать хотел теперь на их бревна и что все равно сожгу их рано или поздно, потому что такое принял решение. А если Юхо Ахо принял какое-нибудь решение, то держись!

— Но ты его не выполнил и за это сейчас умрешь.

Юхо Ахо с готовностью кивнул головой:

— Это правильно. Это вполне справедливо. А чем будешь убивать?

— Вот. — Юсси кивнул на свой револьвер.

— Правильно. Только старайся сразу в сердце попасть, чтобы мне не очень долго корчиться. Терпеть не могу, когда мне вместо сердца в какое-нибудь другое место попадают. Катаешься после этого каждый раз как дурак и ждешь смерти. — Он расстегнул свою ватную куртку и все, что было под ней, обнажив часть голой груди, покрытой рыжими веснушками. — Вот сюда приложи револьвер, между ребрами, чтобы ошибки не было. Тут вот сердце. А то попадешь в ребро. А ребра у меня крепкие — пуля отскочит. Это всегда щекотно, когда пули от ребра отскакивают, а я не выношу щекотки. Должен прямо тебе это сказать, положа руку на сердце. Вот сюда прикладывай дуло. Давай руку, я помогу тебе нащупать.

И он протянул руку к револьверу, но Юсси крикнул:

— Назад! Стой там, где стоишь! Я и отсюда сумею просверлить твою дурацкую башку.

— Правильно. И оттуда можешь. Уж что заслужено, то заслужено. Сверли оттуда. Так мне и надо. Не сумел, дурак, выполнить такое простое дело. Черт их принес не вовремя. Они, видишь ли, услыхали, что лед на реке лопается, ну и поспешили, чтобы не упустить хорошую воду. Всю ночь я пробовал их обставить, подсовывал бересту то в одну груду бревен, то в другую, как ты велел, и даже поджег два раза. Нет! Не дали, черти, довести до конца благородное дело. Вырвали спички из рук и чуть не избили. А в наказание дали, дьяволы, самый трудный участок. Видишь? Но ничего. Мы свое возьмем, верно? А теперь стреляй. Вот сюда стреляй, чтобы не в ребро. Что заслужил, то заслужил, спорить не буду.

Он снова раздвинул одежду на груди и замер в ожидании, глядя с виноватым видом прямо в глаза Юсси. Но тот не выстрелил. Черт его поймет, как это так все складывалось, но не мог он выстрелить в этого непонятного человека. Он только сказал ему:

— Не могу понять: ты на самом деле дурак или только…

Но тот вскричал, перебивая его и прикладывая ладонь к обнаженному месту на груди:

— Юсси! Друг! Если бы ты знал, как ты мне понравился с первого же взгляда! Когда я увидел тебя, я сказал себе: «Вот человек, который, можно сказать, родился шпионом и диверсантом. И для такого я ничего в жизни не пожалею». И как я загрустил, когда ты исчез! Но теперь ты явился, и все будет исправлено. К черту эту проклятую работу! Довольно я мозолил руки багром! В шпионы и диверсанты иду наниматься!

— Не ори!

Юсси все еще не мог поднять руку на то непонятное, что таращило на него глаза и выкрикивало невесть что на его же языке. Это был враг из русской земли, но черт его мог понять! Не зная, как с ним поступить, Юсси только повторил еще раз: «Не ори!». Но тот продолжал орать, покрывая своим голосом шум порогов:

— От радости, Юсси! От радости! Эх, если бы ты знал, как мне горько! Первый раз в жизни встречаю настоящего шпиона и диверсанта, хочу услужить ему — и так неудачно! Но я исправлю дело. Ты еще увидишь, что на меня можно положиться! Идем! К черту эту работу! Пошли, Юсси! Веди меня хоть на край света!

Но Юсси сказал:

— Стой на месте. Объясни мне, кто на меня вчера погоню натравил?

— Погоню? Какую погоню? Ничего я не знаю, Юсси! Проходили, правда, солдаты с заставы и сказали, что накануне ночью какая-то сволочь проскочила границу, но это их дело. Я ответил, что знать ничего не знаю, и они пошли дальше рыскать к черту. Но мы-то с тобой им не попадемся, верно? Пошли, Юсси! Веди меня к настоящей жизни! Наконец-то и я буду шпионом! У меня к тому все данные имеются, верно? Ура!

Черт знает, что это такое было. Юсси обязан был пристукнуть его, чувствуя за собой на то моральное право, но не мог спустить курка при виде этих честно моргающих огненно-рыжих ресниц. Кончил он тем, что приказал ему стоять на месте и не шевелиться под угрозой смерти, а сам поспешно направился в лес.

Ну и крик же поднялся ему вслед! У рыжего парня в его необъятной глотке нашлись какие-то новые пронзительные звуки, наполнившие собой все вокруг на многие километры. Они вырывались из его толстогубого рта один за другим, схожие по громкости с теми отчаянными призывами, что издает пароход, севший на мель среди тумана. Они вырывались и уносились по всем направлениям, сверля небо, и землю, и древесную толщу леса. Можно было подумать, что его крик имел какое-то другое назначение, хотя обращен он был только к Юсси: