— Не запалите лошадей, а то без ног останетесь, — предупредил Кошроков. Он написал от себя письмо директору конзавода. Правда, комиссар не знал ни имени его, ни фамилии, но надеялся, что тот его поддержит, особенно, если окажется из военных.

Всадники тронулись в путь.

Гнедой мерин, на котором ехал Нарчо, назывался Марем, лошадь Айтека звали Тузер. То была пока единственная верховая лошадь на конзаводе. Ее взяли в долг у колхозников. Марем не сразу признал седока, нервничал, крутился на месте, норовя укусить мальчика за ногу, мотал головой, вытягивая у него из рук поводья. Лошадь, видимо, ощущала волнение седока, его дрожь и неуверенность.

Марем поворачивал голову, стараясь своими крупными желтоватыми глазами разглядеть маленького джигита: таких ему не приходилось носить на себе. Всадник ласково похлопывал его по холке — дескать, не бойся, не обижу, буду заботиться о тебе, кормить, поить.

Нарчо воображал, будто отправляется на фронт, и вспоминал день, когда уходили на войну кавалерийские части, как он завидовал тогда мальчишкам из духового оркестра, одетым во все военное! Опустив поводья, они ехали верхом впереди полков. Нарчо мысленно примерял их гимнастерку и думал, что не хуже играл бы на трубе, если бы его зачислили в оркестр… Он оглянулся, увидел Кантасу и почувствовал, как к горлу подкатил ком. На глаза набежали слезы. В тумане возник зыбкий образ Лейлы…

— Чего приуныл? — Айтек со свистом хлестнул плеткой мерина, на котором ехал Нарчо. Конь так рванул, что мальчик чуть не вылетел из седла. — Слезы всадника для коня — свинцовый груз. Кончай хлюпать, а то и лошадь заплачет.

Нарчо обиженно насупился. Айтек привстал в стременах, оглянулся, рукой помахал провожавшим и украдкой тоже грустно вздохнул. Все-таки молодую жену оставлял дома… Он поехал рысью, чтобы быстрей скрыться из виду.

— Бараны мы с тобой! — неожиданно воскликнул Айтек, когда они уже порядочно отъехали от конзавода. Впереди показалась высоко поднятая, как наперсток на пальце, цистерна, заменявшая, видимо, водонапорную башню. Стали видны и развалины железнодорожной станции. — Почему мы не захватили бумагу на имя здешнего начальника? Поехали бы поездом и завтра уже были на месте. В крайнем случае, послезавтра…

Словно в подтверждение этих слов из-за горы показался длинный товарный поезд с двумя паровозами, сноровисто катившими груженный боевой техникой и войсками состав.

— Поезда на фронт идут. Мы-то ведь не на фронт едем, — бурчал Нарчо, пристально разглядывая грузовики и орудия на платформах. Конечно, он бы дорого дал за то, чтобы хоть сутки побыть среди солдат, мчавшихся на войну. — А примут нас? — неуверенно спросил он.

— Кто?

— Их генерал. — Нарчо не сомневался в том, что в каждом воинском эшелоне едет свой генерал.

— Зачем нам генерал? Дадут теплушку, прицепят к пассажирскому поезду — и все.

Нарчо не знал, что такое теплушка. Он не сводил глаз с эшелона, пытаясь сосчитать, сколько в нем вагонов, но сбился, а поезд, лишь чуть-чуть замедлив ход на станции и не останавливаясь, пошел дальше. «Спешит на фронт», — с завистью подумал мальчик.

Между тем у Айтека созрел план.

— Вот что, апидз-ляпидз, слушай внимательно. На этой станции мы должны сделать первый привал. Поедим, дадим лошадям отдохнуть. Но мы с тобой отдыхать не будем. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

— А что будем делать? — Нарчо, не привыкшему долго ездить верхом, очень хотелось поразмяться, однако идея Айтека не вызвала у него одобрения: время было слишком дорого.

— Что будем делать? — задумчиво переспросил Айтек. Он смотрел на полуразрушенное здание вокзала с чудом уцелевшим куполом. До войны это был самый красивый вокзал на всей дороге. — Что делать будем? — Дальнейшее ему и самому представлялось не слишком ясным, но он не был бы Айтеком, если б не придумал новую авантюру — вроде той, на пастбищах, с ядовитыми травами. — Подцепить бы нам товарный вагон, лошадок погрузить и со всеми монатками — ту-ту-ту! Марем и Тузер заржали бы от счастья. А то им каково, а? Ездят на них и ездят. И нам лучше под крышей. Осень. Там, куда мы путь держим, север, там холоднее чем у нас. Ветры такие — из седла выкинут, покатишься, словно перекати-поле, пока не угодишь в овраг.

— Бурка же есть!

— Что бурка? Пропитается водой — не поднимешь. Сам промокнешь, заболеешь. Путник должен быть здоров, — гласит народная мудрость.

— А дадут вагон?

— Надо, чтобы дали.

Нарчо ни разу не ездил по железной дороге.

— А поездом быстрей?

— Быстрей? Это — не то слово… Слушай, придется раздобыть две-три охапки сена. И лошадям корм, и нам на подстилку. Ведро есть — воду на остановках найдем. Надо действовать. — Оришев уже говорил сам с собой. — Я иду к начальнику станции и объясняю, что мы с тобой выполняем боевое задание — едем за конским поголовьем для формирующегося кавалерийского полка. Все для фронта, все для победы. Какое он имеет право нам отказать? — Айтек повысил голос, будто уже стоял перед начальником станции, который не хотел и слушать про вагоны для них, — Да не может он не дать. Мы же при исполнении боевого задания. Только давай заранее распределим роли.

— В каком смысле — роли?

— Эх, апидз-ляпидз, зелен ты еще! — Айтек со скрытым сожалением оглядел Нарчо, будто видел его впервые. — Ты должен показать, на что способен. А ну, р-равняйсь направо!

Нарчо выпрямился в седле, резко повернул голову.

— Ничего. Получится, — одобрительно заметил Айтек.

Похвала вызвала у Нарчо прилив сил:

— Я все могу. Ты только скажи. Не подведу. Сено надо — найду. Вон там стога стоят.

— Слышал про Петьку? У Чапаева? Сегодня я вроде Чапаева, а ты — Петька. Ты — мой ординарец.

Нарчо не видел фильма «Чапаев», но был достаточно наслышан о нем; в школе на переменах больше всего играли в «белых» и «красных». Среди ребят были свои «Чапаевы» и «Петьки». Нарчо Чапаев казался богатырем из народного эпоса.

— Ты Чапаев? — мальчику стало смешно. Он тоже оглядел Айтека с ног до головы, но ничего богатырского в нем не нашел.

— В общем, так. Сейчас я — полковник, командир дивизии. Значит, захожу я к начальнику станции… — Айтек заговорил, подражая глуховатому голосу директора конзавода. — «Здравствуйте». — «Здравствуйте». — «Вы начальник станции?» — «Да, я. Чем могу служить?» — «Видите ли, мне и моему ординарцу необходимо срочно добраться до Батайска, там нас ждут кони для кавалерийского полка, который вот-вот отправляется на фронт. Нужен вагон, товарный, конечно, потому что мы едем верхом». — В этот момент ты влетаешь в кабинет и подтверждаешь мои слова.

— Как?

— Очень просто. Заходишь без спросу, становишься по стойке «смирно», прикладываешь руку к козырьку (неважно, что у тебя на голове шапка) и выпаливаешь, как из пушки: «Товарищ полковник, разрешите отвести лошадей на водопой!» Я отвечаю: «Иди, ординарец, только живо. Времени в обрез. Получим вагон — тут же в путь. Да пусть лошади напьются вволю. В дороге мы не сможем выводить их из вагона». Ты говоришь: «Есть!» — и, лихо повернувшись на каблуках, исчезаешь. Ясно?

— Каблук под правым ботинком еле держится, как бы не отлетел, — с горечью доложил Нарчо.

— Шпорами можешь звенеть! «Каблук еле держится»! Тоже мне! Голову держи, как полагается!

Подъехав к развалинам станции, Айтек оставил стремянного возле лошадей, а сам пошел к перрону. Станция была забита поездами. Дорога оставалась одноколейной, вторую колею еще не успели восстановить. Гитлеровцы, отступая, распахали дорогу в прямом смысле слова — с той только разницей, что в плуг запрягли не лошадей и не волов, а два паровоза. Паровозы тянули специальное приспособление, похожее на мощный плуг, перерезавший надвое шпалы и взрыхлявший насыпь.

Айтек понемногу входил в роль. Поправил шпоры, издававшие малиновый звон. По его мнению, шпоры должны были произвести неотразимое впечатление на начальника станции. Выяснив, где его искать, Айтек, не теряя времени, направился туда, махнув рукой стремянному, — мол, ступай за мной. У дверей Айтек еще раз оглянулся на ординарца — дескать, будь наготове, рванул дверь на себя и решительным шагом переступил порог.