Седельщик погладил коня, потрепал его по шее, потом сухим чистым сеном обтер красавца со всех сторон. Сводил его к ручью и дал напиться. Вскарабкался на скалу и сбросил оттуда большую копну душистого высокогорного сена, от которого аромат пошел, кажется, на всю долину. Часть сена старик задал лошадям, а большую охапку разостлал на земле, осторожно переложил на нее Локотоша и прикрыл старой буркой, с которой не расставался, наверно, со времен гражданской войны. Ну вот. А что дальше?
Оставить здесь одного? Пропадет. Завтра румыны могут и не пустить. Раз пустили, два пустили, не будут пускать каждый день. Хорошо бы спрятать Локотоша на мельнице. Близко от фермы. Долина заросла ольхой, солдаты опасаются там появляться. Бекан ни разу не видел, чтобы туда ходили солдаты. Мельница не работает. Тихо. Если позатыкать щели, утеплить, раненому будет неплохо. А Данизат выходит его, она умеет. Но и на мельницу можно попасть, только минуя пост. Убьют самого Локотоша, убьют Бекана, убьют Данизат, а Шоулох достанется бургомистру Мисосту.
Ум за разум заходит у старика, а выхода нет. Локотош пошевелился, застонал. Бекан наклонился над ним, дотронулся до лба и понял, что начинается жар. «Не с кем посоветоваться — советуйся со своей папахой». Думай не думай, а Локотоша надо везти домой. Только как его провезти мимо румын и как поступить с Шоулохом? Шоулоха придется спрятать в пещере, оставить ему охапку сена, завтра вернуться к нему и за день во что бы то ни стало приучить к упряжке. А эта лошадь сама в темноте придет на ферму.
Локотоша надо провезти так: нарубить лоз, как будто плести корзину. Этими лозами заложить раненого. Во-первых, лозы не сено, они дадут возможность дышать, во-вторых, может быть, штык не проколет их, если часовой вздумает проверять воз штыком. Поверх лоз наложить побольше сена. Если только капитан не застонет и не закашляет… А к заставе надо подъехать в самые сумерки, когда румыны ужинают. Пожалуй, дело еще и сойдет благополучно.
Бекан все сделал обстоятельно. Шоулоха он вволю напоил ключевой водой и отвел в «конюшню» — пещеру, задал ему сена дня на три, а то и больше. Оставил там котел, наполнив его водой. Сбрую спрятал там же в пещере. Потом взялся за Локотоша. Седельщик чуть не вскрикнул от радости, увидев, что капитан пришел в себя и прошептал, едва шевеля губами:
— Кто ты?
— Бекан я. Бекан Диданов. Помнишь?
Больной дышал тяжело. Должно быть, он никак не мог сообразить, где он и откуда взялся Бекан. Бекан присел около него на колени.
— Сынок. Слушай меня. Запомни все, что я скажу. Хорошенько запомни.
— Говори… — еще слабее прошептал Локотош.
— У тебя очень много крови утекло. Очень много. Надо скорей тебя лечить. Я повезу тебя под сеном. Сделаю так, чтобы тебе дышалось. Но дорога плохая. Больно будет, очень больно, терпи. Будем проезжать заставу. Там румыны. Ты услышишь их речь. Ни стоном, ни словом не выдавай себя. А потом я тебя вылечу. Ты будешь жить, вернешься в Красную Армию, здоров будешь. Нам бы только заставу проехать…
Локотош молчал. Бекану показалось, что он снова лишился сознания. Отыскал на снегу кринку с айраном, хотел влить еще глоток в рот капитану.
— Постой… — Капитан старался разглядеть седельщика. — Румыны, говоришь?..
— Да. Я с ними запросто. Знаком с их командиром. Проверять не будут. А ехать недалеко, часа полтора-два. Поедем тихо, тряски не будет…
— В ущелье — ад… — через силу выговорил Локотош и закрыл глаза.
Бекан положил сена в двуколку, поудобнее уложил раненого. Но для Локотоша не могло быть удобного положения. Как ни повернись, грудь разрывается. Седельщик прикрыл его лозами, сверху положил башлык, чтобы крошки сена не попадали в лицо Локотошу, по бокам уложил еще по охапке длинных прутьев, чтобы их верхушки торчали сзади из-под сена. Со стороны все выглядело хорошо. И воз сена не отличался от тех, с которыми Бекан проезжал заставу. Седельщик положил сверху лепешки и кусок сыра — Данизат дала на дорогу. К ним Бекан так и не притронулся. Теперь он это отдаст часовому, чтобы тот штыком не протыкал сено.
Бекан рассчитал точно. Вечерние сумерки только-только спустились с гор, когда он подъехал к заставе. Ему становилось все тревожнее. Локотош, лежавший до сих пор тихо, закашлял. Видно, в легкие набежала кровь. Бекан остановил повозку, подождал, когда кашель успокоится, потом стал громко понукать лошадь:
— Но, давай! Тащи! Скоро застава. Вон уже видно шлагбаум. Давай тяни!
Бекан кричал на лошадь нарочно. Румыны услышат и заранее будут знать, что Бекан едет. Может быть, даже часовой заранее поднимет шлагбаум. И потом, если человек подъезжает к заставе не крадучись, ничего не боясь, значит, у него все в порядке. С другой стороны — и это было еще важнее, — Бекан кричал, чтобы Локотош знал о приближении к опасному месту.
Локотош понимал, что Бекан кричит для него. Он стиснул зубы, чтобы как-нибудь не выдать себя. Между тем ему становилось все хуже. Не хватало воздуха. Кружилась голова, звенело в ушах, пересохло в горле, болела рана. Каждый удар сердца был похож на взрыв. А еще он подумал — не капает ли снизу из-под него кровь, немцы заметят — конец. Под прутьями и сеном Локотошу не видно было, что сгущаются сумерки.
Перед самым шлагбаумом Бекан даже начал напевать. Еще несколько шагов — и землянка. Вот и шлагбаум, но он почему-то открыт. Нет часового. Вообще никого нет. Только кочерыжки от кукурузных початков разбросаны вокруг. Не веря своим глазам, Бекан хлестнул лошадь и проскочил мимо заставы, все еще боясь, что сейчас выскочат румыны и остановят его. А может, они перебрались на ферму и встретят Бекана там?
— Дыши, командир, дыши свободно. Заставу проехали. Теперь чихать можно…
Услышав стук колес, вышла Данизат.
— Как ты долго.
— Ты одна? Приготовь горячую воду. Гость истекает кровью.
Кудлатый волкодав, почуяв незнакомого человека, стал рычать и лаять на воз сена. Бекан шуганул его, но собака не унималась.
— Кто ранен? — испугалась Данизат.
— Не я. Ты не заметила, куда они подевались? — Бекан мотнул головой в сторону заставы.
— Пал Чопрак. Целый день идут туда машина за машиной. Мисост промчался мимо, поехал разыскивать Шоулоха.
— Вот оно что… Тогда торопись.
Бекан одним рывком опрокинул сено на снег. Открылись прутья орешника, под которыми лежал Локотош. Снял башлык. Данизат чуть не вскрикнула. Она боялась под прутьями увидеть своего Чоку.
Раненого понесли в дом. Впервые в жизни седельщик нарушил кабардинское правило: сначала позаботься о лошади, на которой ездил, дай ей воды, корма, убери сбрую, а потом и заходи в дом. Но Бекан понимал цену времени. Волкодав носился вокруг них, заливался неистовым лаем, раскатисто отдававшимся по ущелью. Бекан боялся, что Мисост на обратном пути заедет сюда. Надо скорей обмыть рану. Лекарственные травы, оставшиеся еще от тимуровцев, лежали в телятнике.
В комнате жарко натопили. Данизат приготовила травяной настой и начала обрабатывать рану. Новая простыня — подарок Чоки — пошла на бинты. Данизат вытащила из сундука рубашку, белье, коверкотовый костюм сына, телогрейку из козьего меха, которую она сшила Чохе, но не успела отдать, шерстяные носки, башлык. Не было лишь сапог. Но сапоги у раненого целы. Нужно только их вымыть. Данизат еле успевала поворачиваться, а тут выходи еще на лай собаки, поглядывай, не принесло бы кого-нибудь. Данизат знала Локотоша по рассказам Апчары, а видела его только издали, когда он приезжал к Хабибе на машине. Когда отдирали от живой раны присохшую рубашку, снова открылось кровотечение. Седельщик и Данизат употребили все средства, известные в народе, и за час едва-едва управились. Прибрали в комнате, чтобы не осталось следов. Одежду и оружие Локотоша спрятали.
Когда растревоженная рана успокоилась, Локотоша напоили бульоном, тепло укрыли и перенесли на мельницу. Там холоднее, но безопаснее. Волкодав больше не лаял, привык к новому человеку. Бекан укрыл Локотоша буркой, а чтобы постель была мягкой, Данизат вместо матраца положила одни пуховые подушки.
