«Во как подцепили меня — со всею моей подноготною! — Снова жар объял беглеца. — Для того меня и отослали из Петербурга сюда, в первопрестольную, и стали здесь водить на длинном поводке, а затем и без поводка вовсё, чтобы я утёк, а на самом деле оказался у них на крючке. Но, выходит, коли такой оборот приняло моё дело, я теперя не преступник и не беглый?»

Последние слова Зубарев повторил вслух и услышал на них такой майоров ответ:

   —  Нет, парень, всё ещё беглый и преступник. Пока сам не смоешь с себя пятно. А для тех, в Пруссии, ты — беглый солдат из лейб-кампании. Изменщик государыни. Так легче тебе будет попасть в доверие.

   — А может, в ихнюю армию мне вступить? Слыхал, они любят набирать рослых и крепких, — сказал Зубарев, вспомнив рассказ Ломоносова.

   — Это уж как у тебя там получится, — ответил майор. — Только до Кёнигсберга города ты пойдёшь под видом купца. А далее смекай, как получше извернуться, чтобы дело до ума довести. Только гляди не заиграйся. Задумаешь нас провести — на краю света сыщем живым или мёртвым.

   — Ваше сиятельство... господин майор, — проговорил Замараев, — не извольте сумлеваться — он не подведёт. Я долго к нему приглядывался — парень не дурак. Ведь не утёк, когда без охраны его стали в город пущать. С разумом он, ваше сиятельство.

«Ого! — протянул про себя Зубарев. — То по первости был майор, а теперь открылось — князь или граф. Знать, речь и вправду о государственном деле. Так что теперь — пан или пропал!»

Нам уже известно, у кого первого возникла мысль о том, чтобы использовать арестанта Ивана Зубарева в фабрикации так называемого заговора супротив её императорского величества. И кто, таким образом, был его главным вершителем. Это сам начальник Тайной канцелярии генерал-аншеф граф Александр Иванович Шувалов.

Теперь пришла пора назвать и другое «его сиятельство», коему выпала роль привести замысел в движение, то есть отправить Зубарева за кордон. Этим сиятельством оказался не кто иной, как граф Иван Симонович Гендриков. Так начиналась и так заканчивалась цепочка секретно задуманного предприятия.

Осуществить крайне рискованное намерение графу Гендрикову было поручено не только потому, что он являлся близким родственником государыни — её двоюродным братом, а значит, всецело заинтересованным лицом, коее не могло допустить никакой оплошности. Но ещё и потому, что ему хорошо были известны места, через которые лежал тайный путь в Пруссию.

Без малого пять лет назад, когда в феврале 1750 года в городе Глухове были собраны казацкие полки, чтобы избрать гетмана Украины, к ним обратился специально подосланный из Санкт-Петербурга граф Гендриков и заявил, что главою обширнейшей области России — Малороссии матушка императрица пожелала видеть их сородича, графа Кирилу Разумовского. Гетман был избран единогласно. И этим Разумовский, безусловно, во многом был обязан графу Гендрикову, который, как его ближайший помощник по лейб-кампании, объездил многие украинские губернии вдоль и поперёк, склоняя в нужную сторону свободолюбивых казаков.

Город Глухов, в коем происходили выборы, а затем и Батурин, ставший стольным городом гетмана, располагались в той части Малороссии, которая называлась Северскою Украиною, то есть примыкала своею северною частью к Великороссии. И здесь, как раз вдоль своеобразной границы, шли густые Брянские леса, далее, к западу, переходившие в леса Полесья, а затем и в леса Литвы.

Брянские леса издавна привлекали всякого рода шалых людишек, беглецов от государева гнёта и раскольников, не согласных с государевой Церковью. Посылались целые воинские команды, чтобы изгнать, вывести на свет Божий сих неугодных и враждебных державе людей, но где это видано, чтобы лес переставал быть убежищем тех, кто не хотел жить по общепринятым законам, а жил по своим? Ещё в пору Владимира Мономаха пройти через Брянские леса, что как раз разделяли Киевскую Русь и земли будущей Московии, приравнивалось к подвигу ратному.

Разбойные люди ныне не интересовали графа Гендрикова. А вот тайные тропы через места, заселённые сторонниками раскола, ему очень теперь были нужны. Здесь и должен был пролечь путь Зубарева. И не просто потому, что тут легче было пересечь границу, а главным образом потому, что посланец Тайной канцелярии должен был явиться в Пруссию именно как посланец раскольников.

Известно было, раскольники уже обращались к прусскому королю, чтобы он помог им заиметь своего собственного епископа, независимого от московского патриарха. Теперь Зубареву следовало напомнить в Берлине об этой просьбе и одновременно вручить как бы от имени сих раскольников письмо королю, в котором они всю надежду на перемену в их собственной жизни возлагают на признание вновь всероссийским государем находящегося в ссылке Иоанна Антоновича.

Зубарев Иван не только немало дней провёл в подмосковных сёлах графа Гендрикова, но вместе с ним выезжал в раскольничьи слободы под городом Стародубом, через которые шла тайная дорога к Ветке — главной обители староверов у польской границы. С обозом купцов-раскольников он и прошёл по этим лесным местам, оказавшись через шесть недель уже на прусской земле, в городе Кёнигсберге.

Разбитной и весёлый парень, выдававший себя за беглого солдата, пришёлся по душе тем, кто и сами были противниками властей. Он бы и далее с ними мог пройти по немецким местам, но решил действовать, не теряя времени зря.

   — Прощайте, братцы, — заявил Зубарев своим попутчикам в первый же день прибытия в Кёнигсберг. — Теперь наши дороги с вами должны разойтись. Я пошёл записываться в солдаты, поскольку у меня есть нужда попасть к самому королю.

Первый офицер, которому Зубарев рассказал свою выдуманную историю, заинтересовался русским богатырём.

   — О, йя, гут, — обрадовался он. — Руссише зольдат — карош зольдат. Битте ин казерне!

   — Найн, найн! Никст казарма, — запротестовал Зубарев, с трудом подбирая немецкие и польские слова, которые он усвоил за время пути. — Треба до пана Манштейна. Генерал Манштейн. Пан разуме?

Подошёл ещё один офицер, лучше понимавший по-польски и даже по-русски. С трудом уяснили, что беглый русский не просто солдат, а солдат гвардии, императорской лейб-кампании. И он не только хочет записаться в прусскую армию, но у него важное дело из Санкт-Петербурга к генерал-майору и адъютанту короля Манштейну.

Можно было тут же, заставив замолчать, всыпать ему несколько палочных ударов и бросить в гауптвахту перед тем, как зачислить в строй. Но чем чёрт не шутит, подумали ревностные служаки, вдруг этот беглый гренадер не врёт?

Коротко говоря, передавая с рук на руки по команде, довезли до города Берлина, а затем и в Потсдам, главную королевскую резиденцию.

Генерал-майор Христофор Герман Манштейн сначала тоже изумился рассказу беглого русского гренадера и уже почти что решил отдать команду взять его в палки, когда Зубарев вдруг вынул из-за пазухи несколько помятый в дороге пакет.

   — Вам, господин генерал. От ваших русских друзей, — уверенно произнёс Зубарев.

Манштейн пробежал письмо и хмыкнул про себя: «Опять эта мешанина — арестованный бывший император Иоанн Антонович и русские раскольники. И — призывы о помощи со стороны прусского короля. Не ловушка ли сие? Какой может быть заговор, когда у трона в Петербурге ни одной сильной личности, могущей противостоять нынешней императрице? Такой, к примеру, персоны, каким был граф Миних. Да, в ту памятную ночь мы здорово провели операцию. Но кому она под силу теперь, когда в Петербурге уничтожен последний намёк на противоправительственный протест — Лопухины, а низложенный юный царь где-то далеко от столицы под надёжными замками? Нет, миновали те времена, когда вот этими самыми моими руками был низложен правитель России — Бирон. А впрочем, надо расспросить, с кем из людей, имена которых могли сами по себе что-то значить, встречался там, у себя, сей заговорщик?»