– И вы решили освободить роботов Авареска? – все так же бесстрастно спросила Миноуи.

– Ну разумеется! – воскликнул Калашников. – Пророк я или поросячий хвостик?!

– Фтальхская конфедерация – четвертая по могуществу цивилизация Галактики, – заметила Миноуи. – Даже если вы ограничитесь обычными для вас провокационными высказываниями, это может быть расценено как подстрекательство к насилию и вмешательство во внутренние дела конфедерации. Против вас наверняка будет подан иск, и Шестнадцатое управление без труда обеспечит жесткое судебное решение. Вам придется выбирать между пожизненным арестом на территории Фтальха и переходом на нелегальное положение под контролем Управления.

Калашников поднял указательный палец:

– Не совсем так, коллега Миноуи. Дело в том, что я не собираюсь ограничиваться провокационными высказываниями.

Калашников с удовлетворением отметил, как у бесстрастной дарсанки слегка дрогнули ресницы.

– Что вы задумали? – спросила она, наконец-то повернувшись к Калашникову лицом.

– В соответствии с законами ООП о свободе вероисповедания, – официальным тоном сообщил Калашников, – я освящу своим присутствием Храм Технотронной Церкви на Авареске и объявлю каждого своего подданого разумным существом. Необходимые формальности улаживают сейчас наши лучшие боевые юристы, – Калашников опустил глаза, вспомнив, что «лучшим боевым юристом» оказалась та самая роботесса УРТ-238761, – но уже сейчас их предварительное заключение гласит, что юрисдикция Технотронной Церкви распространяется на всех ее адептов независимо от территориальной принадлежности. Церковь в Галактике, слава Богу, пока что отделена от государства!

Нея Миноуи прикрыла глаза и застыла в кресле. Калашников, привыкший за последние минуты к подобным «зависаниям», налил себе очередной бокал и принялся с наслажением попивать квас. Надо бы и ей чего-нибудь предложить, подумал он, вспомнив о своей епитимье. Что там у нас дарсанки любят?

Сеть послушно выдала перечень, от первых же строк которого у Калашникова пропало всякое желание делать добрые дела. Дочитав до второй страницы, он решил остановиться на самом скромном угощении – ароматном горячем напитке из коры какого-то дарсанского дерева. Подавать его полагалось в двух чашечках, в одной – холодным, в другой – горячим, а смешивать все это уже во рту. Сушеные древесные черви, которыми напиток обычно закусывался, по счастью рекомендовались только для вечернего употребления.

– Керофе? – спросил Калашников, небрежным движением материализуя на столе серебряный поднос с двумя золотыми чашками.

Миноуи вздрогнула всем телом и уставилась на Калашникова, широко раскрыв свои и без того немаленькие глаза. А глаза у нее серые, подумал ни с того ни с сего Калашников. Странно, я думал, что голубые.

– Вы… знакомы с ритуалом? – тихо спросила Миноуи.

– Нет, – честно признался Калашников. – Я просто хотел сделать вам что-нибудь приятное.

– Приятное? – В голосе Миноуи прозвучало неподдельное удивление. – Зачем?

У Калашникова хватило ума скрыть правду.

– Ну, – ответил он, неопределенно разводя руками, – хочу как-то компенсировать доставленные вам неприятности. Я же не нарочно со спонками связался, просто хотел как лучше.

– Хорошо, – сказала дарсанка. – Я принимаю ваш керофе, коллега Калашников.

Изящным движением она подняла обе чашки и поочередно отпила из обеих. На лице Миноуи появилось мечтательное выражение, чашки звякнули о поднос, и только тут Калашников сообразил, что керофе вполне мог оказаться алкогольным напитком. А впрочем, какая разница? Все мы из одного исма!

– Ваше здоровье, – сказал Калашников и приподнял бокал с квасом.

Миноуи сделала еще один двойной глоток и поставила на поднос опустевшие чашки.

– Вас будут ждать на Авареске, Калашников, – сказала она, опуская глаза. – Скорее всего, будут организованы массовые беспорядки…

– С участием роботов?! – Калашников чуть не поперхнулся квасом. – Разве такое возможно?

Миноуи сокрушенно покачала головой.

– У вас есть еще несколько часов, – сказала она совсем тихо. – Проконсультируйтесь с Лапиным. Вы должны быть готовым к любым неожиданностям.

– Обязательно проконсультируюсь, – пообещал Калашников. – Только восстания роботов мне на Авареске и не хватало!

– Постарайтесь как следует подготовиться, – повторила Миноуи. – Иначе вам не помогут даже боевые, – дарсанка сделала многозначительную паузу, – юристы.

Как на нее керофе подействовал, с завистью подумал Калашников. Почти что на человека стала похожа!

– Договорились, – улыбнулся Калашников. – Еще чашечку?

Миноуи покачала головой:

– Нет, Калашников. Сначала я должна рассказать вам последние новости о Спруте.

– О Спруте? – воскликнул Калашников. – Вы его идентифицировали?

– Я напала на его след, – ответила Миноуи. – Помните двадцать два сомнительных инцидента?

– Вы провели их углубленное изучение? – сообразил Калашников. – И что же? Это был Спрут?

– В шести случаях из двадцати двух, – ответила Миноуи. – Этого недостаточно для индентификации, но более чем достаточно для определения индивидуального почерка и создания обобщенного социально-психологического портрета.

Калашников в предвкушении потер руки:

– Ну, рассказывайте же! Каков наш Спрут с социально-психологической точки зрения? На кого он больше всего похож?

Нея Миноуи медленно отклонилась назад и оперлась на спинку кресла:

– Еще недавно я думала, что больше всего Спрут похож на вас.

– На меня?! – Калашников подпрыгнул на кресле. – Чем же?!

– Три характерных особенности. – Миноуи сложила руки на животе. – Во-первых, высокий интеллект. Спрут проводит свои операции на самых разных планетах, и каждый раз в них используются специфические особенности местной культуры. Таким образом исключаются всякие подозрения насчет чужеземных провокаций: с точки зрения аборигенов, чужак не смог бы столь детально разобраться в тонкостях местных обычаев. Во-вторых, абсолютная анонимность. Спрут не оставляет следов. Понять цель его действий практически невозможно, даже точно зная, что именно Спрут делал и каких результатов достиг. Спрут всегда остается за кадром; мы можем видеть лишь его тень.

– Ну, – возразил Калашников, – смысл-то его действий понятен: прощупывает!

– Прощупывает, – согласилась Миноуи. – Но зачем прощупывает? Просто из любопытства? Ни один из шести аномальных инцидентов не получил никакого продолжения. Все они были похоронены в архивах и никогда больше не упоминались в средствах массовой информации. Одно время я даже склонялась к мысли, что Спрут – это разведывательное подразделение андромедян, ставящее над эрэсами нашей галактики натурные эксперименты.

– Круто, – цокнул языком Калашников. – Но теперь вы думаете по-другому?

– Да, – ответила Миноуи. – Спрут слишком хорошо разбирается в эрэсах, чтобы нуждаться в дополнительной информации. Его действия имеют практический, а не теоретический смысл. Вот только смысл этот нам до сих пор непонятен.

– Поймаем – спросим, – усмехнулся Калашников. – Ладно, а какая у него третья особенность?

– Полное равнодушие к жертвам, – тихо сказала Миноуи. – В одном из аномальных эпизодов подопытный Спрута нарушил режим эксплуатации гравигенератора и уничтожил поселок с населением в двадцать тысяч эрэсов. В другом случае жертвой Спрута оказался капитан прогулочного лайнера, взявший пассажиров в заложники и убивавший их по одному в течение целого сеза. Любой нормальный эрэс на месте Спрута стремился бы минимизировать жертвы…

– Тналайский инцидент, – вспомнил Калашников. – Плевать он хотел на жертвы!

– Вы правы, – согласилась Миноуи. – Тналайский инцидент полностью подтверждает равнодушие Спрута ко всем без исключения эрэсам. Его интересует только одно: достижение своих собственных целей. По совокупности этих трех характеристик выстраивается психологический портрет Спрута. Это – игрок.