Из большого гардероба Джерри достал чистую рубашку и джинсы.

Рой продолжала:

— Это не кратковременная интрижка, я это понимаю.

Джерри повернул голову в ее сторону.

— Ты в самом деле хочешь подойти к этому разумно? Хочешь найти выход?

— Нам необходимо это сделать.

Не глядя на нее, он застегнул пуговицы на рубашке.

— Истина в том, Рой, что мы никогда не подходили к делу разумно. Это моя вина. Я чувствовал, что оказался в западне, и устроил тебе невыносимую жизнь. Наилучшая вещь для нас — разойтись. Подать на развод.

Развод…

Слово, словно эхо, снова и снова повторялось в голове Рой, и ей показалось, что полумрак в комнате сменился темнотой. Развод… Боясь, что сейчас она может броситься на ковер к его ногам и заголосить, Рой ухватилась за дверной косяк.

Джерри смотрел на нее, на его лице застыло какое-то просительное выражение.

Внезапно Рой осознала, что если ее душа и тело были распяты на дыбе любви, то Джерри испытывал то же самое. В течение долгих лет он сходил с ума от любви к Алфее, подобно тому, как она, Рой, была безумно влюблена в него.

Чувство товарищества и сострадания к Джерри внезапно породило в ней целую гамму эмоций: безнадежность, мстительную ревность к своей сопернице и одновременно какое-то идиотское желание помочь Джерри, стать его союзницей. Ей захотелось, чтобы он одержал победу, несмотря на то, что она будет самым несчастным из противников.

— Развод, — слабым голосом повторила она. — Джерри, я еще не знаю… Я не знаю, как смогу все это вынести.

— Ты никогда не получишь радости от этого грязного брака, как и я.

Рой горестно вздохнула.

— Не сейчас…

Джерри сказал:

— Ну так ты по крайней мере подумай о разводе.

— Я так люблю тебя, дорогой.

— Но ты только сейчас сказала, что колеблешься.

Она с болью в сердце увидела мольбу в его глазах.

— Может, я смогу, если обращусь за помощью к специалисту.

— Может, тебе обратиться к психиатру?

— Думаю, это необходимо.

Сияющая, благодарная улыбка была ей ответом, и Рой показалось, будто ледяные иглы вонзились ей под кожу.

— Ты потрясающий ребенок, Рой, и всегда им была…

— Но ты должен дать мне время…

— Об этом не беспокойся. Сколько угодно…

Она прошла по длинному, прохладному коридору и когда поравнялась с дверью, на которой поблескивала табличка «Bano[15], вошла внутрь. Здесь ставни были открыты, и слепящее субтропическое солнце освещало блестящий кафель. Она села на горячий фарфоровый край ванны, будучи не в состоянии унять дрожь.

Что я пообещала?

Развод?

О Боже, Боже!

Алфея отставила пустую кружку и повернулась лицом к отелю. Официанты кафе «Мануэла», которые знали, что красивая белокурая американская сеньора всегда завтракает со своим esposo[16], вежливо оставили ее в покое. Оркестр на эстраде играл вальсы, прилизанные бизнесмены шли домой, чтобы там не спеша, основательно позавтракать, а рабочие в потрепанной одежде со своими лепешками прятались в густую тень деревьев на площади Зокало. Пестро одетые туристы скрывались под грибками кафе и ресторанчиков.

Лицо Алфеи выглядело спокойным, сложенные вместе руки неподвижно лежали на клетчатой скатерти стола; она старалась ничем не выказать своей тревоги. Но минуты тянулись для нее томительно, и Алфея боялась, что, если Джерри в ближайшее время не появится, она может закричать.

Помирились ли Джерри и Рой? Было ли нужно это примирение? Суждено ли изысканной Алфее Уимборн сыграть старую как мир роль женщины, в нежности которой мужчина нуждается только потому, что его не понимает жена? Или же она, о чем ей прямо сказала Рой, всего лишь одна из кордебалета кокоток, высоко вскидывающих ноги? А может быть, он, дитя питтсбургских трущоб, испытывает злорадное удовольствие оттого, что спит с женщиной, у которой такая громкая родословная? Вопросы жалили и жгли ее.

Официант с редкими усиками подошел к ее столику, чтобы убрать кружку. Не желает ли сеньора чего-нибудь заказать?

Алфея ненавидела официанта за его дурацкие усики, она ненавидела его за то, что от него несло потом и чесноком, но больше всего она ненавидела его за то, что его светло-карие глаза все время следили за ней.

— Я пока не готова, — сказала она. — Конечно, если вам нужен столик…

— Нет, сеньора, конечно, нет. Сеньора знает, что она всегда желанная посетительница в кафе «Мануэла».

Он направился мимо облепленных людьми столиков к раздаточному окошку.

Алфея стала пальцами стучать по столу, не заботясь о том, чтобы попасть в ритм исполняемого на эстраде вальса «Mi corazon»[17]. Как позволила она снова увлечь себя в эту бездну, из которой ей однажды с таким трудом удалось выбраться? Как могла она оставить сына, своего замечательного юного рыцаря, и тщательно отобранную когорту друзей и поклонников? Почему она так подставила себя, сделала себя такой уязвимой? Да нет другой такой идиотки во всем белом свете!

В этот момент из отеля вышел Джерри.

Она встрепенулась, почувствовав колоссальное облегчение, и стала наблюдать за ним, как за незнакомцем, отмечая ширину его покатых плеч, загар на лице, густую прядь вьющихся волос, закрывавших лоб, которые уже следовало бы подстричь. Складки, залегшие у носа и уголков подвижного рта, казались глубокими, и в целом он напоминал стареющего, несчастливого Пана… а может, усталого рабочего, идущего с завода.

Он опустился на стоявший рядом с ней стул.

— Я уже было хотела уходить, — сказала Алфея с широкой улыбкой.

— Мне бы только чего-нибудь выпить. — На щеках его проглядывала каштановая щетина — на сей раз он против обыкновения не побрился после душа.

— А я голодна.

Когда подошел официант, Алфея снова улыбнулась, отстраняя знакомое, тисненое золотом меню, и, повернувшись к Джерри, перечислила ему свой заказ — салат из авокадо, толченая кукуруза с мясом и красным перцем, лепешки, пиво.

Джерри не повторил ее заказ. Когда официант удалился, Алфея сказала:

— Какой ужасный день! Ты можешь себе представить? Я в эту жару шла домой пешком.

Он дотянулся до ее руки и нервно сжал ее.

— Перестань, Алфея, не надо.

— А в чем дело?

— Я могу принять все, только не надо разыгрывать для меня сцены.

— Разыгрывать сцены?

Он направил на нее взгляд, и она заметила, что у него подергивается левое веко.

— Не надо притворяться, что ее здесь нет.

— Ах, да… Ты о своей жене. — Она произнесла это с едва заметной иронией, и даже намека на обеспокоенность не прозвучало в ее голосе. — Где она, кстати?

— Она не выходила?

— Нет.

— Она покинула номер довольно давно.

— Может, она пытается получить себе номер по соседству с нашим… Похоже, она вполне способна проделать дырку в стене и шпионить за нами.

— Я говорил тебе. Она идет на все, если думает, что замешана другая женщина. — Джерри беспомощно поднял руки. — Самое удивительное, что на сей раз, когда все очень серьезно, она вела себя не так уж плохо… Очень быстро она пришла в себя и стала рассуждать вполне здраво.

Раздался шум голосов, когда три американки средних лет поднялись из-за соседнего столика.

— Может быть, проблема решится, — спросила Алфея подчеркнуто спокойным тоном, — если ты пошлешь ее к чертовой матери?

— Она сказала, что подумает о разводе… Она собирается найти психиатра.

— Вот как? В моих кругах, чтобы расторгнуть брак, ищут адвоката.

— Алфея, пожалуйста, без стервозности. Ей нужна помощь в этом деле.

— Сколько времени уйдет на эту психотерапию? Пять лет? Десять?

— Я скорее снова готов испытать судьбу в Салерно, чем вернуться в палату номер четыре. — Он посмотрел на татуировку на своих руках. — Как я могу осуждать ее за это?