На сам холст Рой не посмотрела. Все эти зеленые и коричневые пятна были для нее тайной за семью печатями. Джерри мог здорово разозлиться, увидев, что она наблюдает за ним, поэтому Рой поторопилась проследовать в старую неудобную кухоньку. Не убрав принесенные овощи, она сняла с себя желтое цветастое платье от Аделы Симпсон, чтобы не испачкать его, как это уже часто бывало. Босоногая, в старых черных лосинах, она загрузила углем круглую печурку снаружи кухни, почистила и нарезала тонкими ломтиками картофель, собираясь поджарить его в масле.

Рой промывала салат, когда услышала шум душа. В эти душные вечера они ели на открытом воздухе. Она зажгла фонарь «молнию».

— Шикарно пахнет, — сказал Джерри. Это были первые слова, которые он произнес за полтора часа, с момента ее прихода.

Лицо Рой осветилось улыбкой.

— Хочу тебя порадовать, — откликнулась она. — Как прошел день?

— Работал, — лаконично ответил он. — Как у тебя?

Если бы Рой стала болтать, когда он был занят, он взорвался бы, Но сейчас ей был задан вопрос, и она знала, что имеет право говорить. Откусывая от на редкость удавшегося бифштекса, заедая его хрустящим картофелем и салатом, она рассказала о клиентке, которая вернула костюм с запачканным косметикой воротником, об одной молодой бразильской матроне в элегантном туалете, которая — аллилуйя! — купила пятнадцать пар туфель и гармонирующих по цвету сумочек, о партии осенних свитеров с неудачной расцветкой. Джерри сочувственно кивал, хотя сочувствие его распространялось исключительно на Рой, отнюдь не на «Патрицию». Он презирал праздных самок, которые делали культ из своей стареющей плоти. Он иногда ошарашивал Рой гневом, который испытывал к этим богатым женщинам, чей modus vivendi[10] ее восхищал, хотя и не вызывал особой зависти.

Пока она убирала со стола и мыла посуду, Джерри сидел в гостиной и хмуро разглядывал наброски, которые сделал в прошлое воскресенье на пляже в Санта-Монике.

Ночной воздух охладил маленький коттедж. Рой опустилась на кушетку в кретоновом чехле. Снаружи доносились крики совы, живущей в дупле дуба, стрекот сверчков, шум проехавшего в отдалении автомобиля. Через окно проникал душистый запах только что политой ею травы, который смешивался с запахом лосьона на ее руках. Некоторое время она молча наслаждалась деревенским покоем, затем потянулась за журналом.

Новый фильм, в котором снималась Мэрилин, — «Долина провидения» подвергся резкой и желчной критике. Заканчивалась рецензия словами: «Рейн Фэрберн обаятельно рассказывает о первой чистой любви своей героини, и даже трудно поверить в то, что у нее двое детей. Идущие ко дну компании должны бережно относиться к ее таланту и не эксплуатировать ее в таких бездарных и банальных фильмах, как «Долина провидения».

Если бы у них был телефон, Рой непременно позвонила бы Мэрилин и поздравила ее с оценкой, высказанной в последнем абзаце рецензии. Отложив журнал, Рой стала думать о парадоксе Мэрилин, которую пресса единодушно считала весьма талантливой, карьеру ее — счастливой, равно как и брак, тем более что ребенок был, можно сказать, вырван из когтей смерти и благополучно выздоровел. (Бдению Мэрилин у больничной койки Билли, о котором красочно поведала дежурившая сестра, был посвящен почти весь номер «Лейдиз хоум джорнэл».) Однако миру было неизвестно о тех тревогах и муках, которые пережила Мэрилин за то время, пока Билли очень медленно выздоравливал. Мэрилин вторично пережила ампутацию любви. Ни Мэрилин, ни Джошуа никогда не заговаривали о Линке, однако Би-Джей переписывалась со своим братом. Он переехал в Рим. Мэрилин, как могла, строила свою жизнь со стареющим, властным мужем и продолжала карьеру, которая была ей безразлична, находя утешение в своих двух детях, в которых она не чаяла души. (Сари, очаровательная племянница Рой, родилась примерно через год после того, как Билли попал в аварию.) Джерри отодвинул в сторону этюдник.

— Здесь есть рецензия на «Долину провидения». — Рой протянула ему журнал. — Ругают фильм, хвалят Мэрилин.

— Она чертовски хороша, — сказал Джерри. Вместе с Рой он был на предварительном просмотре фильма. Они вдвоем иногда бывали на воскресных пикниках Ферно, и, насколько могла судить Рой, Джерри и Джошуа вели себя весьма похоже на этих шумных пиршествах. Джерри испытывал симпатию к Мэрилин, но что еще мог испытывать простой смертный к этому деликатному, дивному созданию? Нолаби неизменно уклонялась от пикников, когда на них приглашались Рой и Джерри. Джерри это очень веселило. Однако когда Рой начинала из-за этого плакать, он успокаивал ее.

Энергично потянувшись, Джерри подошел к ней, взял за руку и поднял с кресла. Они обнялись. Легкий румянец покрыл ее чуть веснушчатое лицо. Она почувствовала его эрекцию.

— Я так люблю тебя, Джерри, — пробормотала она.

Рой пошла в ванную, чтобы вставить противозачаточный колпачок. Как бы они ни были разгорячены, она всегда предварительно доставала его из круглой металлической коробки. Неприятности, которые когда-то давно пережила Мэрилин, оставили неизгладимый след в ее памяти. Нередко, однако, возясь с резиновым колпачком, Рой размышляла: может, проблема разрешилась бы, если бы она забеременела? Тем не менее она всегда вставляла небольшой, обильно смазанный колпачок. Плохо было то, что она все время скрывала от Джерри свое неукротимое стремление к браку. Душа ее протестовала против того, чтобы прибегать к вынужденным уловкам. В постели она целовала все его тело — от израненной груди до восставшей плоти. Он ждал от нее ласк, которые когда-то потрясли ее до глубины души, но которые сейчас она воспринимала как неотъемлемую часть близости с ним. Сам Джерри уделял много времени тому, что в наставлениях для молодоженов именуют эротическим стимулированием. Она уже была вся мокрая, когда он наконец отбрасывал простыню и на коленях приникал сзади к ее сгруппировавшемуся телу. Это была его излюбленная позиция, и Рой соглашалась с этим, хотя она предпочла бы находиться лицом к лицу, чтобы можно было целоваться. (В моменты горестных сомнений, когда Рой теряла надежду на то, что Джерри женится на ней, ей казалось, что он предпочитает анонимный абстрактный сосуд.) Разгоряченное потное тело набрасывалось на нее, и вскоре наступала бурная разрядка.

Было ли у нее это? Несмотря на тяжелое дыхание обоих, она никогда не была вполне в том уверена.

У каждой клиентки «Патриции» была своя продавщица, и если она была занята, клиентка ожидала ее, разглядывая выставленные старинные ювелирные изделия, шарфы и баснословно дорогие свитера. Обычно к пяти часам большинство покупательниц заканчивали закупки.

Рой не только исполняла функции менеджера, но и имела собственную клиентуру. На следующий день в начале шестого она относила на склад охапку осенних вечерних платьев. У нее гудели ноги, раскалывалась голова. Всю вторую половину дня она потратила на даму сорока с лишним лет — смазливую, злоупотребляющую алкоголем жену видного хирурга. Перемерив уйму всяких дорогих нарядов, она покинула магазин без единой покупки и без извинений.

Продавщицы секции не было на месте, и высокая, стройная женщина с распущенными платинового оттенка волосами стоя рассматривала свитера. Взглянув ей в спину, Рой узнала элегантный парижский фасон. Знакомыми показались ей и волосы.

— У вас есть своя продавщица, мадам? — спросила Рой. — Если вы назовете ее имя, я тотчас же пришлю ее.

Блондинка повернулась. На ее красивом аристократическом лице отразилось изумление.

— Рой?!

— Алфея! — Рой бросила вечерние платья на бархатный пуфик.

Они чисто по-женски обнялись, не прижимаясь и при поцелуях щадя щеки друг друга, однако, несмотря на некоторую взаимную неловкость, глаза их увлажнились, когда на обеих нахлынули неизбежные воспоминания: Большая Двойка… завтраки в гордом одиночестве в кафетерии школы… долгие часы, потраченные на косметические упражнения… меланхоличные песни Фрэнка Синатры и гипнотическое «Болеро» Равеля.