— Что вы тут делаете со звонком?

— Мы Уэйсы, — сказала Рой.

— Семья мистера Шилтона Уэйса, — вежливо добавила Мэрилин.

— Совсем ни к чему устраивать такой трезвон! — Сестра сердито посмотрела на Рой. — Как только появится что-нибудь важное, вам скажут.

— Но я не знаю, что случилось с моим мужем, — каким-то непривычно просительным тоном произнесла Нолаби. — Что с ним произошло?

Сестра посмотрела на нее, на старое кимоно, выглядывающее из-под видавшего виды свитера, на бумажные бигуди. Презрительно отвернувшись, она перевела взгляд на Рой, которая так и не успела надеть носки и туфли, на ее растрепавшиеся во время поездки кудрявые золотисто-каштановые волосы. Наконец дошла очередь до Мэрилин. Сестра скользнула взглядом по безупречно начищенным двухцветным кожаным туфлям, купленным на распродаже всего за доллар, потому что на одной туфле была царапина.

— Об этом вам скажет хирург, — холодно сказала она.

— Хирург? — удивилась Мэрилин. — Но я думала… Сестра, разве у него не сердечный приступ?

Не ответив, сестра удалилась в комнату.

Но прежде чем дверь закрылась, Рой рассмотрела коридор, в котором не было ничего, кроме носилок. Она открыла рот и завизжала.

Снова появилась сестра.

— Прекратите этот шум, — прошипела она.

— Что с моим папой? — завопила Рой.

— Ах ты маленькая негодница, разве ты не знаешь, что ты в больнице?

— Где мой папа? — выкрикнула Рой.

— Он в операционной, — сердито сказала сестра, недобро сверкнув глазами. — В него стреляли и ранили в грудь. Доктор пытается извлечь пулю, и я не удивлюсь, если этот кошачий концерт помешает ему успешно завершить операцию.

Рой мгновенно прекратила кричать.

Нолаби спросила:

— Стреляли из ружья?

Все трое с недоумением переглянулись.

— Наверно, хотели ограбить, — предположила Мэрилин. — Ты как думаешь, Рой?

Рой не ответила. Она кусала нижнюю губу, чтобы не разрыдаться.

— Все будет хорошо, мама, все будет хорошо, — сказала Мэрилин, в то время как слезы катились по ее щекам.

Все утро они просидели на жестких холодных носилках. Нолаби сжимала руку Мэрилин. Они находились в изолированной части больницы. Мимо них никто не проходил, кроме чернокожей старухи с пропитанной лизолом шваброй. Скорее всего, она не могла ничего знать, но все же Рой не удержалась и спросила ее о состоянии здоровья мистера Шилтона Уэйса.

Рой чувствовала себя так, словно она высоко взлетала на качелях, казалось, что желудок ее то и дело куда-то проваливается. Папа, папочка, ты должен поправиться, обязательно должен. Ноги и покрытые веснушками руки нестерпимо зудели, заставляя Рой непрерывно почесываться.

Каким-то незнакомым голосом Нолаби сделала ей замечание.

— Ты все-таки не обезьянка, Рой.

Рой перестала чесаться. После этого зуд стал еще более мучительным, и она вновь пустила в ход ногти.

Большие часы над дверью показывали одиннадцать часов сорок восемь минут, когда в дверях появилась та же самая тучная сестра.

Все трое поднялись, вопросительно уставившись на нее.

— Доктор Виндфилд попросил меня сообщить вам, что мистер Уэйс так и не пришел в сознание, — произнесла она ровным голосом. — Он скончался несколько минут назад.

Вдова и две сироты предались горю, вполне естественному в таких случаях. Нолаби бессильно опустилась на руки Мэрилин.

Рой бросилась на холодные неудобные носилки и разрыдалась. Ее стала бить дрожь. Папа, папочка, как мог ты навсегда оставить меня совершенно одну!

Мистер Рот пришел, принеся с собой большое сдобное кольцо с миндальными орехами и изюмом. Он смахнул с лица слезы, выслушав последние новости. Накануне он закончил работу около полуночи, оставив Шилтона довести до конца инвентаризацию комбинезонов.

— Это сейчас самый ходкий товар, у нас есть все размеры, — сказал он.

Придя утром, он обнаружил, что склад ограблен, а его служащий лежит без сознания на куче тканей, пропитавшихся кровью. Мистер Рот позвонил в полицию.

— Я узнаю, какая положена компенсация, — пообещал он.

В пятницу он вернулся с оформленными обязательствами. Семья Уэйса должна была получить 500 долларов единовременно и по 50 долларов ежемесячно, из которых 25 причиталось вдове и по 12 с половиной каждому ребенку до достижения им восемнадцатилетнего возраста.

После ухода Рота Нолаби дрожащими руками зажгла последнюю сигарету.

— Пятьсот долларов, таких денег я в жизни в руках не держала. Но я думаю, что их едва хватит, чтобы заплатить за больницу и похороны. — Голос ее задрожал, но она взяла себя в руки. — А пятьдесят долларов в месяц — это половина того, что зарабатывал отец, а ведь мы жили не ахти как роскошно.

— Может быть, нам вернуться в Гринуорд, — спросила Мэрилин. От слез ее глаза казались еще больше и зеленее.

— Вернуться? — возмущенно спросила Рой. — Да я никогда там не была! И ты тоже…

— Там живут ваши близкие, — сказала Нолаби, выпуская струйку дыма.

— Прелестно! — отреагировала Рой. — Давайте отправимся туда, чтобы можно было целовать им руки, когда они будут отстегивать нам старые шмотки.

— Боже, как мне надоели эти обноски, — вздохнула Нолаби.

Обе дочери удивленно повернули к ней головы.

— Это что-то новенькое, — сказала Рой.

— А что мне оставалось делать, дерзкая девчонка? — сказала Нолаби, ласково ероша кудри дочери. Она кашлянула. — Я не хотела, чтобы отец знал, как я ненавижу это старое тряпье. Ему и без того приходилось несладко, он ведь был далеко не миллионер.

Рой всхлипнула.

Нолаби протянула ей платочек.

— Мы не вернемся домой, пока не добьемся успеха, — сказала она и стряхнула пепел в пустую кофейную чашку.

— Мама, мы стали даже беднее, чем раньше, — вздохнула Мэрилин.

— Мы не дадим родне повода думать, что ваш отец плохо заботился о нас. Я не хочу, чтобы кто-то из них говорил: «Бедный Шилтон, он оставил семью необеспеченной».

— Что же нам делать? — спросила Мэрилин.

— Может, надо поиграть в тотализатор на скачках, — сказала Рой.

— Я подумаю, — ответила Нолаби.

Двумя днями позже сестры, проснувшись утром, увидели, что мать сидит на койке Мэрилин. От нее пахло дымом, словно она просидела в дыму долгое время.

— Мэрилин, ты выглядишь очень молодо, — сказала она.

— Мне многие дают девятнадцать, — ответила Мэрилин, пытаясь понять, куда клонит мать.

— Нет, тебе можно дать не больше четырнадцати, — отчеканила Нолаби. — Отныне тебе именно столько.

— Мне будет семнадцать в августе, — сказала Мэрилин.

— Тебе исполнится только пятнадцать. Мы переезжаем в Беверли Хиллз.

— Беверли Хиллз! — Железные пружины заскрежетали, когда Рой соскочила с кровати. — На какие шиши? На капиталы от пособия?

— Я найду работу. Мы выкрутимся.

— А почему именно в Беверли Хиллз? — с опаской спросила Мэрилин.

— Там живут люди кино. Их дети учатся в средней школе.

— А город посылает сигнал SOS о том, что ему не хватает нищих учащихся?

— Хватит, Рой, я уже много чего от тебя слышала. — Нолаби произнесла это строго, но одновременно ласково погладила Рой по полной талии. Она понимала, насколько детей потрясла смерть отца. — Когда в Беверли Хиллз будут ставить пьесу, наверняка важные киношники придут на премьеру.

— Мама… — Мэрилин откинулась на подушку в залатанной наволочке. В ее глазах читался ужас.

— Везде, где мы жили, ты была примой.

— Я очень стараюсь, всегда учу роль, но…

— Ты хорошо играешь.

— Но не для такого места, как Беверли Хиллз. И потом, я уже почти выпускница.

— Тебе только четырнадцать, — твердо сказала Нолаби.

— Нет, мама! Прошу тебя.

— Потребуется довольно значительное время, чтобы крупные продюсеры тебя заметили. Нужно два дополнительных года.

Мэрилин тихонько заплакала.

Рой смотрела на склоненную красивую голову сестры. Ее внезапно обожгла мысль, которая раньше никогда не приходила ей в голову. Мэрилин заплатила слишком высокую цену за свою близость к матери. Энергичная Нолаби всецело жила интересами своей красавицы-дочери, радовалась ее успехам, адресованным ей похвалам, вытирала ей слезы, вторгалась в ее душу. Мэрилин была слишком мягкой, чтобы защититься от этого вторжения.