Миссис Каннингхэм, безвкусно одетая, робкая — настолько чудовищно богата, из рода Койнов! А мистер Каннингхэм — такой обаятельный и раскованный. Если он даже и женился на деньгах, с первого взгляда этого не скажешь. Он часто улыбался жене, а когда что-то говорил ей, в его голосе чувствовалась нежность. Когда говорила миссис Каннингхэм, она смотрела прямо в его темные очки, энергично шевеля ненакрашенными губами.

Алфея разговаривала только с отцом.

Рой подумала, что общение в семье Каннингхэмов напоминает разговор двух абонентов через телефонистку. Отдаленные друг от друга абоненты — миссис Каннингхэм и Алфея — общались только через мистера Каннингхэма. Что ж, у матерей и дочерей бывают свои напряженные периоды.

Мистер Каннингхэм обратился к жене:

— Этот замечательный горошек с твоего огорода, мамочка?

— Конечно, душа моя.

— Пошли, Рой, — дрожащим голосом сказала Алфея.

Супруги переглянулись. Мистер Каннингхэм сказал с укором:

— Алфея!..

— Мы закончили, папа.

— Но мама и я еще не закончили. И я уверен, Рой мечтает о десерте.

Отцовский упрек прозвучал совсем мягко, однако Алфея сразу стала какой-то несчастной и испуганной.

Лютер подал хрустальные вазы с ломтиками свежих персиков, которые были с деревьев, тоже произраставших в «Бельведере». Алфея дожидалась, пока Рой покончит с последним сочным сладким ломтиком.

— Мы можем теперь уйти? — нетерпеливо спросила она.

Родители снова обменялись взглядами.

— Ну конечно, дорогая. Рой, желаю вам хорошо провести время.

Рой поблагодарила хозяев, несколько раз повторив слово «изумительный», после чего вышла через двухстворчатую дверь наружу, где ее ожидала Алфея.

Идя на несколько шагов впереди, Алфея повела подругу через обитый панелями высокий зал, по широкой лестнице, по галерее, где крепкий запах навощенного пола не мог перебить еле ощутимого запаха гобеленов с изображением охотничьих сцен. Алфея открыла дверь и, когда они обе вошли в комнату, заперла ее. За всю свою жизнь Рой ни разу не запирала дверь комнаты.

Это была настоящая девичья спальня. Камин, большой эркер и банкетки с подушечками вдоль него, очаровательные обои с узором из незабудок и таких же тонов покрывало, занавески, обивка мебели. За стеклами горки была видна коллекция фарфоровых и хрустальных лошадей. В алькове хозяйку дожидался шезлонг и громоздились полки с книгами и альбомами пластинок.

Алфея, которая пока не произнесла ни слова, достала пластинку с записью последней части Шестой симфонии Чайковского в исполнении оркестра под управлением Фирелли и включила проигрыватель. От скорбных аккордов на душе у Рой стало еще тревожнее. Чтобы разрядить обстановку, Рой сказала, перекрывая голосом музыку:

— Они вовсе не выглядят монстрами.

— А что ты рассчитывала увидеть? Клыки?

— Просто я хочу сказать, что многие воюют со своими матерями… Я тоже это иногда делаю. Но это еще не поражение союзных вооруженных сил.

— Это твое взвешенное мнение? — спросила Алфея.

— Я хочу сказать, что ты непохожа на человека, который ненавидит родителей, ты явно папина дочка.

Одна пластинка упала, включилась другая.

— Ты не понимаешь одной вещи, — ровным голосом произнесла Алфея.

— Большинство девчонок готово умереть за такую комнату, как эта.

— Это лишь доказывает, насколько они глупы. — Алфея приглушенно высморкалась, и это было похоже на желание скрыть владевшие ею чувства.

Щемящее чувство жалости охватило Рой.

— Алфея, — сказала она, мне тоже было не по себе за завтраком, но мне, правда, никогда не прислуживал лакей… Неужели здесь и в самом деле что-то зреет? Я имею в виду, непохоже, чтобы твои родители собирались разводиться, разве не так?

— Разводиться? Не будь ребенком, Рой. Нет ничего более ординарного, чем развод.

Нолаби часто с гордостью говаривала, что никто из ее многочисленных родственников никогда не разводился.

— Ты не сердись на меня за то, что я не понимаю проблем богатых, — сказала Рой, — но, по-моему, жизнь здесь вряд ли преподносит больше сюрпризов и проблем, чем в моем доме… Разве не так?

Алфея в общих чертах знала о романе Мэрилин, и, хотя Рой ни словом не обмолвилась об аборте, по всей видимости, догадывалась об этом.

— А ты подумай, — запальчиво отреагировала Алфея. — Если бы в «Бельведере» все было чудесно, зачем бы мне нужно было поступать в обычную среднюю школу и проводить все свое время так, как я его сейчас провожу?

— Никогда об этом не задумывалась, — сказала Рой. Глаза у нее округлились. — Я могу помочь тебе?

— Вот яркий пример солипсизма. Рой Уэйс верит, что она может изменить неизбежное. — Алфея села на подоконник и стала смотреть в окно.

Когда Алфея пребывала в таком раздражении, любое замечание, даже самое безобидное или имеющее целью успокоить ее, она воспринимала как брошенную ей перчатку.

После этого девушки молча дослушали до конца трагическую часть симфонии, которая, как объяснила Алфея, была написана Чайковским в предчувствии смерти.

Затем они отправились на теннисный корт. Рой узнала правила этой игры лишь в прошлом семестре, в то время как Алфея в течение многих лет брала частные уроки тенниса. Она мощно била справа, подавала почти как профессионал и очень расчетливо пользовалась своим оружием. Это была не игра, а избиение.

Они обедали одни в комнате для завтраков.

Рой показалось, что прошли недели до того момента, когда Млисс сказала, что отвезет ее домой. Алфея предпочла не сопровождать их. У самой дверцы «шевроле» она тихо, скороговоркой сказала:

— Здесь было противно, да?

— Ну нет… — Голос у Рой внезапно сел. — Знаешь, Алфея, ты была очень вредной.

— Рой, это место такое, ты здесь ни при чем.

— Ты уверена?

— Ты моя лучшая подруга… Ею навсегда и останешься.

— Честно?

— На всю жизнь.

Рой открыла дверцу машины с ощущением счастья, которого не испытывала в течение всего дня.

В ту ночь Рой долго не могла заснуть. Нолаби все еще клепала сочленения самолетных крыльев на заводе. За гардеробом слышалось тихое дыхание Мэрилин, затем раздался ее сдавленный вскрик во сне, который, казалось, повис в спертом воздухе комнаты.

— Мэрилин, — шепотом окликнула ее Рой.

Однако всхлипывания продолжались. После смерти Линка Мэрилин часто кричала во сне. Рой в темноте подошла к кровати спящей сестры и тронула ее за плечо.

Всхлипывания прекратились, однако Рой некоторое время не уходила и продолжала ласково поглаживать плечо сестры.

Творилось ли действительно что-то недоброе за зеленой изгородью «Бельведера»? Не могло ли быть так, что Алфея просто пыталась оправдать свое поведение и свою скрытность — и отсюда все ее намеки на какие-то зловещие тайны и секреты?

Рой плотно сомкнула веки — настолько плотно, что поплыли красные круги. Она презирала себя за эти мысли, однако не думать об отношениях Алфеи с родителями не могла.

Рой все еще не спала, когда спустя час Нолаби отперла дверь. Мать прошла на цыпочках в комнату, разделась, умылась, затем подошла к кровати Рой. От матери пахло металлом и сигаретным дымом.

— Рой, ты не спишь?

— Нет. — Рой приподняла одеяло. — Ложись ко мне.

Нолаби улеглась рядом, как нередко ложилась с Мэрилин, и зашептала:

— Ну, как там было, у Каннингхэмов? Что ты там делала? Родителей Алфеи видела? Когда тебя Млисс привезла домой? Что у вас было на обед? Хорошо провела время?

— Они живут к северу от бульвара Заходящего Солнца в огромном-преогромном особняке, по сравнению с которым дом Ферно выглядит хибарой.

— Я догадывалась, что они очень состоятельные люди… Ну, что дальше, доченька?

Рой с энтузиазмом рассказала о сорока трех комнатах, теннисном корте, плавательном бассейне с купальней, площадке для гольфа с шестью лунками, широкой ажурной веранде, где они завтракали, — «не было трюфелей с икрой, если ты ожидаешь этого, а была обыкновенная еда». Она описала интерьер спальни Алфеи, выразив при этом свое восхищение.