— Как вкусно пахнет, — сказала Гонора. — Что у нас сегодня, жареный цыпленок?

— Уж коли ты решила сменить тему, я умываю руки, — проворчала Ви. — Давай-ка поешь.

Лиззи и Ви уже поели и сейчас сидели за столом, наблюдая за Гонорой, которая уже больше не чувствовала себя одинокой.

Гонора и Лиззи спали в одной комнате, и Гонора решила лечь сегодня пораньше, вместе с дочкой, но Ви шепнула, что хочет с ней поговорить.

Уложив девочку, они остались одни.

— Сегодня я купила американский «Тайм», — сказала Ви, которая постоянно приобретала какие-нибудь журналы, чтобы скрасить однообразие своей жизни. — Так вот, — продолжала она, — там пишут про твоего бывшего.

— Он строит что-нибудь грандиозное? — спросила Гонора, стараясь казаться безразличной, хотя ее сердце сильно забилось.

— Ничего подобного, — ответила Ви. — В конгрессе проходят слушания по делу о взяточничестве, и он среди обвиняемых.

— Папа что-то говорил мне об этом, но он не называл имени Курта.

— В наших газетах печатается только краткая информация о событиях за рубежом. — Ви посмотрела на дверь комнаты, где спала Лиззи, и, порывшись в большой хозяйственной сумке, достала журнал.

— На, читай, страница пятьдесят шесть.

Гонора открыла нужную страницу и увидела заголовок «Скандалы».

В конгрессе продолжаются слушания по делу о даче взяток американскими бизнесменами своим зарубежным партнерам. 13 мая с обвинениями выступил депутат Демократической партии от штата Орегон Ясон Моррел, который рассказал о деятельности некоторых бизнесменов на Среднем Востоке.

Среди обвиняемых — глава крупной строительной компании Курт Айвари. Комитету Моррела удалось узнать о связях Айвари с принцем Фуадом Абдурахманом, который в свое время, будучи министром финансов Лалархейна, подписал с компанией «Айвари» контракт на строительство самого большого в арабских странах аэропорта, оснащенного по последнему слову техники.

Отвечая на вопросы корреспондента Ассошиэйтед Пресс, Курт Айвари сказал, что не признает себя виновным и просит провести расследование.

Мультимиллионер Айвари живет на борту яхты «Одиссей» водоизмещением в 1800 тонн и длиной 282 фута. Это одна из самых роскошных и дорогих яхт в мире.

Жена Айвари, с которой он до сих пор не развелся, проживает в Лондоне вместе с десятилетней дочерью, удочеренной ими несколько лет назад. Айвари постоянно появляется в обществе в сопровождении голливудских красоток.

— Что скажешь? — спросила Ви.

— Хорошо, что Лиззи не видела этого журнала. Можно, я вырву страницу?

— Конечно.

Гонора вырвала страницу и разорвала ее на мелкие кусочки.

— Что с ним теперь будет? — спросила Ви.

— Ничего.

— Как так ничего? — взвизгнула Ви. — Это что тебе, шуточки?

— Он никогда не ставил свой бизнес в зависимость от взяток, поэтому они ничего не обнаружат.

— Но этот арабский парень…

— Фуад и Курт — давние друзья, еще по Беркли. Ви, я так устала. Ты не возражаешь, если я лягу?

— Да, дорогая, — ответила Ви с сочувствием и выключила телевизор.

Принимая душ, Гонора думала о Курте и тех многочисленных красотках, которые его окружают.

Как он, наверное, скучал с ней теми вечерами, о которых она так часто вспоминает!

В 1975 году Курт создал независимую корпорацию по управлению совместным капиталом, назвав ее «Коммерческий банк Айвари». Во главе банка он поставил Джоселин. Совет учредителей, в который вошли девять компаний, собирался в Лос-Анджелесе раз в два месяца.

В этот день проходило заседание правления, и Джоселин, как глава банка, присутствовала на нем. Она молча слушала, как члены правления горячо обсуждают вопросы, связанные с вложением капитала, и чувствовала себя не в своей тарелке: несмотря на высокий пост, она не имела никакого влияния на этих облеченных властью людей.

Через десять дней Курт должен был предстать перед комиссией Моррела, но никто из членов правления даже не заикнулся о предстоящем слушании, что, по мнению Джоселин, свидетельствовало об осторожности сидящих перед ней людей. В самой компании «Айвари» ходили разные слухи, сотрудники обменивались шуточками и даже выпустили специальный бюллетень с карикатурой — американец засовывает свернутую в трубочку тысячедолларовую банкноту в чалму арабского шейха.

По традиции заседание правления заканчивалось обедом у «Виндзора», который славился своей безупречной высококачественной кухней и лучшими в мире винами.

Мужчины расселись по машинам, а Джоселин, демонстрируя свою независимость, решила пойти пешком.

— Не возражаешь, если я провожу тебя? — спросил Джоселин Мартин Стеррет, один из членов правления.

Джоселин безразлично пожала плечами.

— Как хочешь.

— Что ты думаешь об этой статье в «Тайм»? — спросил Мартин.

— Грязная работа.

— «Ньюсуик» пошел еще дальше. Они называют мистера Айвари «крестным отцом и манипулятором национальных правительств».

— Да, я читала. Звучит впечатляюще.

— Джоселин, такого рода информация может сослужить плохую службу компании. — Мартин нахмурился. — Говорят, что нет дыма без огня. Многие уверены, что Айвари давал огромные суммы семье Абдурахмана.

— Я не раз говорила Курту, что он должен подать в суд на «Тайм» за эту ложь. Мало того, что Курт не давал взяток, но и Фуад никогда бы не пошел на это.

Они остановились у светофора, и Мартин, вплотную приблизившись к Джоселин, продолжал:

— Джоселин, ты должна уговорить мистера Айвари дать опровержение, иначе все будут считать его виновным.

— Это ужасно!

Джоселин взглянула на Стеррета и поняла, что он не на шутку встревожен.

— Многие считают, — продолжал тем временем Мартин, — что миссис Айвари должна дать свидетельские показания.

— Гонора? — удивилась Джоселин.

Зажегся зеленый свет, и они перешли на другую сторону улицы.

— Ее присутствие на слушании может несколько улучшить его положение.

— Они не живут вместе, — сухо ответила Джоселин.

— Да, но они ведь не разведены.

— Мне кажется, личная жизнь Курта здесь ни при чем. — Джоселин слегка покраснела, вспомнив, как предлагала себя мужу своей сестры. Это до сих пор мучило ее.

— Мне неприятно говорить об этом, — продолжал Стеррет, — но пресса уже раскручивает его личную жизнь и обвиняет мистера Айвари, как бы это помягче сказать… ну, допустим, в аморальном поведении.

— Вы имеете в виду его многочисленных подружек?

— Вот именно, и поэтому присутствие миссис Айвари могло бы изменить отношение к нему.

— Господи!

— Вы же понимаете, что порядочная, честная жена всегда вызывает симпатию. Жена должна отстаивать интересы мужа. — Мартин Стеррет закашлялся, и Джоселин решила, что он специально спровоцировал кашель, вспомнив, что разговаривает с женщиной, обрушившей вазу на голову своего мужа.

Некоторое время они шли молча, и Джоселин уже решила, что разговор окончен.

— Сейчас у мистера Айвари ближе вас никого нет, — вдруг нарушил молчание Стеррет. — Не могли бы вы попробовать убедить его хотя бы переговорить с миссис Айвари? Ее присутствие существенно повлияет на ход слушания.

— Почему бы вам самому не сказать об этом Курту?

Они уже подошли к ресторану, где их ждали остальные члены правления, и вдруг Джоселин поняла, что они специально выделили Мартина Стеррета переговорить с ней. «Может, они в чем-то правы, — подумала Джоселин, — и мне нужно постараться убедить Курта?»

Гонора сидела в постели, обхватив руками колени и прижавшись спиной к электрогрелке. Перед ней на столе стоял завтрак — чашка чаю и кусочки поджаренного хлеба.

Была суббота, и Ви с Лиззи, закутавшись в плащи, ушли на дневной спектакль. Гонора осталась дома, решив дать отдых своему позвоночнику, который в последнее время нестерпимо болел.

Неделя выдалась плохой во всех отношениях. Холодный ветер с Северного моря принес моросящий дождь, перемежающийся со снегом. Гонора предложила свои услуги дизайнера по ландшафту трем заинтересованным клиентам, но ни один не дал ей заказа. Заведующая школой, в которой училась Лиззи, обратилась к родителям с просьбой помочь голодающим детям Замбии, и Гонора, пожалев черных ребятишек, выписала чек на тридцать фунтов, прежде чем обнаружила, что на ее счету в банке осталось меньше пяти фунтов, а это означало, что ей опять придется занимать у Ви. Ленглей, который совсем свихнулся от постоянного пребывания дома, предсказывал скорый конец света. Ее месячные стали обильными и сопровождались сильной болью. В общем, все одно к одному.