Дом, который арендовал Курт, представлял собой бунгало в псевдоиспанском стиле и располагался на тихой, малолюдной улочке южнее бульвара Вилшир. После особняка на Клей-стрит дом показался Джоселин маленьким и тесным. Он явно предназначался для людей среднего достатка, и Джоселин была разочарована. Зато она пришла в полный восторг от кухарки, пожилой неразговорчивой женщины, которая каждое утро приезжала к ним на стареньком «кадиллаке». Боже, как она готовила! Какие вкусные блюда, слоеные пирожные, разнообразное печенье и даже мороженое! Сладкоежка Джоселин была довольна.

В четверть девятого Курт уходил на работу. Он работал в компании «Мак-Ни», основном конкуренте Талботта в строительном бизнесе. В шесть он возвращался домой, обедал и бежал в больницу. Вернувшись из больницы, Курт раскладывал на обеденном столе чертежи и снова работал.

Джоселин была счастлива. Никто не давил на нее. Она много гуляла, исследуя окрестности, затем возвращалась домой и читала. Читала все, что попадалось под руку, будь то романы, справочники, книги Курта по строительству. За обедом она просила Курта объяснить ей, что такое боковое и горизонтальное давление почвы, как защитить ее от коррозии, каково устройство гидравлических насосов. Курт смотрел на нее с удивлением, однако пояснения давал охотно. На бумажной салфетке он чертил для нее диаграммы и схемы, и девочка была счастлива. Обеденные часы были для нее самыми замечательными, и она с нетерпением ждала прихода Курта с работы.

Гонору привезли домой в больничной коляске. Санитары медленно катили ее по узкой улочке. Гонора с восхищением смотрела по сторонам.

— Как здесь чудесно, Курт, — говорила она, — как тихо. А наш дом — настоящий дворец. Как хорошо будет жить в нем!

— Ну, до дворца ему далеко, — отвечал Курт, — но это лучше, чем наша дыра в Голливуде.

— Посмотри, какие пальмы! — Гонора запрокинула голову, чтобы увидеть их уходящие в голубое небо вершины. — До чего же они прекрасны!

Джоселин стояла на крыльце и наблюдала за сестрой. Нет, это не Гонора, а какая-то незнакомая актриса, играющая ее роль. Невидимый режиссер руководил ее действиями, подавая реплики: «Голову вверх, теперь опустить. Посмотреть направо, теперь налево. Побольше эмоций и улыбаться, улыбаться, улыбаться!»

Санитары подкатили коляску к крыльцу, и Гонора увидела сестру.

— Джосс! — воскликнула она, протягивая к ней руки. Джоселин нагнулась и позволила сестре обнять себя.

— Как же я по тебе скучала, Джосс, — сказала Гонора тихо.

— Гонора, мне так жаль… — начала Джоселин, с трудом размыкая пересохшие губы.

— Да… — перебила ее Гонора с тяжелым вздохом. Она сильно похудела, на бледном лице горели огромные темные глаза. — Позволь им внести меня в дом, мы поговорим с тобой после.

Узкий коридор не позволял довезти Гонору до спальни, и Курт взял ее на руки. Он осторожно внес ее в спальню и положил на кровать.

— Она ушла в себя, — сказал Курт Джоселин спустя неделю после приезда Гоноры из больницы. — Я не могу расшевелить ее.

— Подожди немного, Курт, — ответила девочка, — и, главное, не вини себя.

Курт делал все возможное, чтобы вывести Гонору из состояния оцепенения. Каждый вечер он возвращался домой с небольшими, полными значения подарками, рассказывал Гоноре смешные истории, которые произошли с ним в течение дня, нежно гладил руки жены, стремясь лаской отвлечь ее от тяжелых мыслей. Гонора принимала его подарки и ласки со спокойной, благодарной улыбкой, которая не сходила с ее печального лица, но мысли ее были далеко. Джоселин старалась не отходить от сестры. Она вспоминала эпизоды из их жизни в Англии, рассказывала ей о чудесных окрестностях Беверли-Хиллс. Гонора молча улыбалась сестре.

— Она не может простить себя, — повторял Курт.

Джоселин делала серьезное лицо, ей льстило, что Курт разговаривает с ней, как со взрослой.

— Ей надо выплакаться, — отвечала Джоселин. — Вы не видели ее плачущей в эти дни?

— Нет. Я скоро сам заплачу. Не могу видеть ее милое лицо таким печальным.

— Да, я понимаю, — отвечала Джоселин, терпение которой было на исходе.

— Потерпи еще немного, Джосс, — словно прочитав ее мысли, попросил Курт. — Время лечит.

Джоселин стояла у открытого окна и наблюдала, как Гонора возится в маленьком садике за домом. Высунув кончик языка, она прилежно трудилась, окучивая слабые ростки цинний, коробку с которыми ей подарил Курт. Цветы были такими поникшими, что Гонора не выдержала и в тот же вечер высадила их на клумбу. Теперь каждое утро она ухаживала за ними. Джоселин вспомнила, что когда-то, в Англии, Гонора, одетая в узкие брючки и свитер, вот так же работала на их маленьком огороде.

Джоселин вздохнула: как можно возиться с цветами в такую жару! Ей самой хотелось оказаться сейчас на пляже, которые в Южной Калифорнии были широкими и длинными, покрытыми золотистым песком, и отовсюду слышалась музыка — из маленьких кафе и ресторанчиков, из палаток, торгующих гамбургерами, из окон коттеджей. Что стоит Гоноре бросить свое глупое занятие и поехать с ней на пляж. Голубой «студебеккер», подаренный Гоноре Куртом, мог бы мигом домчать их до желанной цели. Как было бы приятно погрузить босые ноги в теплый мелкий песок! «Попробую уговорить ее поехать на пляж после ленча», — решила Джоселин.

Юла Ли приготовила на ленч испанский салат с ветчиной и яйцами. Гонора приняла душ, переоделась и подсела к столу. Есть ей не хотелось.

— Что ты собираешься делать после ленча, Джосс? — спросила она.

Джоселин положила на тарелку третью по счету булочку, которую уже собиралась поднести ко рту. Сдобренные сахаром и маслом, с начинкой из изюма, эти сладкие витые булочки особенно хорошо удавались Юле.

— Мне бы хотелось поехать на пляж, — ответила Джоселин.

В ответ Гонора улыбнулась и сказала:

— Курт принес мне вчера новый роман — я собираюсь почитать.

— Ты можешь взять его с собой в Санта-Монику.

Гонора рассеянно посмотрела на сестру, пытаясь понять смысл ее слов.

— На пляж? — спросила она.

— Да. Помнишь, что это такое? Волны, песок, свежий ветер и тому подобное…

— Как-нибудь в другой раз.

— Когда?

Гонора вертела в руке запотевший стакан с холодным кофе, кубики льда со звоном ударялись о его бока. Она неопределенно улыбнулась.

Джоселин почувствовала, как ее захлестывает злость.

— Когда? — повторила она резко. — Завтра? Послезавтра? После дождичка в четверг? Или, может быть, в следующем столетии?

— Скоро, — ответила Гонора, откладывая салфетку. — Увидимся позже. — Она встала из-за стола и направилась к спальне. Дверь закрылась.

Юла Ли уже убрала со стола посуду, а Джоселин все продолжала сидеть, катая по тарелке рогалик. В доме наступила тишина, прерываемая лишь шелестом страниц, доносившимся с кухни, — Юла Ли просматривала «Лос-Анджелес таймс». «И так каждый день, — думала Джоселин, — живем, как в пустыне. Неужели так трудно поехать со мной на пляж? Да и вообще, замечает ли она меня? Я как никому не нужная вещь. Сколько так может продолжаться?»

Подхваченная внезапным порывом, Джоселин выскочила в сад. Не в силах больше сдерживать себя, с какой-то злой радостью она принялась топтать чахлые росточки цинний. Из стеблей брызгала зеленая липкая жидкость, пачкая ей лицо и руки. Когда все девяносто кустиков были вмяты в землю, Джоселин почувствовала невероятное облегчение и закружилась в дикарском танце, размахивая руками и притопывая ногами. Тяжесть слетела с ее души — ей было легко и весело.

Послышался скрип двери, и на веранде появилась Гонора. Джоселин продолжала плясать. Сестра схватила ее за плечи и резко повернула к себе.

— Что…о ты де…ла…ешь? — закричала она. Голос Гоноры, обычно спокойный и мягкий, сейчас скорее походил на визг.

Джоселин застыла на месте.

— Спящая красавица наконец-то проснулась, — усмехнулась она.

— Бедные мои циннии! — Гонора залепила сестре пощечину. Джоселин схватилась за щеку и бросилась на Гонору. Ее грязные ногти впились сестре в щеку, показалась кровь.