В третьем, последнем памфлете Дизраэли выступил в защиту министра иностранных и внутренних дел Мексики, которому официально было предъявлено обвинение в том, что он находился на содержании горно-рудных компаний и действовал в их интересах. Дизраэли характеризовал этого министра как «чистого и реалистического патриота». Историки признали, что компании, в поддержку которых так рьяно выступал молодой Дизраэли, были «жульническими концернами».

Знал ли Дизраэли, что он делает, известно ли было ему, что он выступает в поддержку спекулянтов-жуликов? Безусловно, да. Но не будем слишком строгими к молодому человеку, неудержимо рвавшемуся к деньгам, к высокому положению. Вся ложь, обман, ханжество, лицемерие, словесная игра высокими, благородными принципами, весь использованный им демагогический арсенал были изобретены не им. Примененные им на заре своей литературной деятельности принципы и методы уже давно находились на вооружении английских буржуазных и многих иных деятелей. Дизраэли лишь быстро понял их, хорошо усвоил и неплохо применил. Впоследствии он будет придерживаться этих правил игры в своей литературной и политической деятельности, что весьма затрудняет и осложняет исследование его личности.

Итак, итоги финансовой авантюры, в которую пустился Бенджамин Дизраэли, когда он только-только достигал юридического совершеннолетия (в Англии это 21 год), были плачевны для дерзкого молодого человека. Он приобрел не желаемое состояние, а огромные долги, достигавшие нескольких тысяч фунтов стерлингов. Биографы гадают, было ли это результатом глупости или невезения? Но одно бесспорно: эти финансовые неприятности оказались очень тяжкими и терзали Дизраэли на протяжении большей части его дальнейшей жизни.

Катастрофический крах его биржевой авантюры не охладил предпринимательского пыла Дизраэли, не научил его осторожности и благоразумию. Вероятно, он подстегнул его стремление к реализации честолюбивых замыслов. И общение в сфере знакомых отца, где видную роль играли издатели, и собственный небольшой печальный жизненный опыт убедили молодого честолюбца в том, что в Англии, стране бурно развивавшегося капитализма, пресса — это и влияние, т. е. власть, и деньги. Поэтому, еще не оправившись от последствий спекуляций на бирже и не подведя их окончательных итогов, Дизраэли бросается в газетную авантюру. Поистине, как говорил один из его литературных героев автобиографического плана, «час авантюр настал».

Сумма различных факторов и тенденций вызвала к жизни проект издания солидной ежедневной газеты. Джон Мэррей уже ряд лет успешно издавал «Квотерли ревью», и это навело Бенджамина на мысль попробовать издавать вместе с ним ежедневную газету. Газета должна была проводить линию тори и конкурировать с «Таймс», которая главенствовала в газетном мире страны и тоже отражала взгляды тори. Имелось в виду потеснить «Таймс» и занять первое место среди английских газет. Это увеличило бы и доходы, и влияние издателя. К тому же новая газета могла бы на постоянной основе выполнять задачу, которую преследовали три брошюры Дизраэли, т. е. содействовать спекуляциям с южноамериканскими акциями. Мэррей тоже глубоко увяз в этих спекуляциях. Был и серьезный политический мотив, хотя он и не выпячивался. «Таймс» придерживалась консервативных взглядов, но Джордж Каннинг, министр иностранных дел, заправлявший в действительности всеми основными делами кабинета, был не вполне доволен поддержкой «Таймс» и ее недостаточно прочными, как казалось всесильному министру, связями с тори. Его устроило бы создание влиятельной газеты, которая поддерживала бы его безоговорочно даже в самых крайних случаях. Поэтому Мэррей полагал, и не без оснований, что его замысел отвечает желаниям Каннинга, с которым у него были неоднократные встречи.

Организация и ведение большой газеты, оперирующей в общенациональных масштабах, — дело крайне дорогое, сложное и трудное. Сам Мэррей не мог отдаться целиком этому делу; у него было много других сфер деятельности в области бизнеса. Получилось как-то само собой, что эта работа была поручена юному Дизраэли. Опытный 46-летний бизнесмен постепенно проникался симпатией и верой в деловые качества Бенджамина. Публикация его трех брошюр была бесспорной удачей. Затем Мэррей поручил ему отредактировать и подготовить к печати биографию одного деятеля, что было выполнено быстро и вполне удовлетворительно. В общем Мэррей убедился, что его юный соратник обладает большой энергией, сильным воображением, незаурядными литературными и организаторскими способностями.

3 августа 1825 г. Мэррей, Паулес (линия связи с Сити и южноамериканским бизнесом) и Дизраэли подписали соглашение об издании ежедневной утренней газеты. Мэррей выступал в роли издателя и вносил половину суммы, необходимой для реализации проекта. Паулес вносил четверть. Дизраэли вносил остающуюся четверть и должен был организовать дело. Так и неясно, на что рассчитывали такие опытные люди, как Мэррей и Паулес, получая подпись Дизраэли, гарантирующую его крупный взнос в задуманное предприятие, ведь они прекрасно знали его финансовую несостоятельность, то, что на нем висел крупный долг из-за неудачных биржевых спекуляций.

Мэррей планировал, что первый номер газеты выйдет уже 1 ноября. Требовалось решить массу технических и организационных вопросов: подбор корреспондентского корпуса, штата работников редакции, полиграфическое обеспечение, снабжение бумагой и т. д. и т. п. Всем этим энергично занялся Дизраэли. Очень важным был вопрос, кто возглавит газету в качестве главного редактора. Имя редактора — это знамя издания, от этого имени зависит влияние газеты и в конечном счете успех всего замысла. Мэррей счел, что подходящей фигурой на этот пост является шотландский деятель Дж. Г. Локарт, зять маститого писателя Вальтера Скотта. Есть основания полагать, что идея относительно Локарта исходила от самого Каннинга. Мэррей поддерживал с ним связи и даже будто бы представлял ему Дизраэли.

Вопрос о привлечении Локарта был далеко не простым; для этого приходилось посвящать в суть замысла Вальтера Скотта, и, следовательно, решить его удовлетворительно путем переписки не представлялось возможным. Мэррей поручает это щекотливое дело Бенджамину, рассчитывая на его контактность и дар убеждения.

В те времена еще не было железнодорожного сообщения между Лондоном и Эдинбургом. Дизраэли отправился в путь в почтовой карете и должен был останавливаться на ночь в Стамфорде, Йорке и Ньюкасле. В кармане у него было два рекомендательных письма. В одном Мэррей просил Локарта принять Бенджамина «как моего самого близкого и доверенного молодого друга» и отнестись к тому, что он сообщит, так, как «если бы это сказал я вам лично». Второе письмо было от адвоката Райта, содержавшее официальное предложение Мэррея Локарту «принять пост управляющего новой газетой». Неясно, насколько это было обоснованно, но письмо адвоката создавало впечатление, что Каннинг хотел бы, чтобы Локарт редактировал новую газету.

Локарт жил не в Эдинбурге, а в загородном доме Чифсвуд, куда Дизраэли и переслал свои рекомендательные письма. Когда же состоялась встреча, то поначалу Локарт не мог скрыть крайнего удивления, увидев молодого человека, и, чтобы снять неловкость, объяснил, что он ожидал встретить отца — Исаака Дизраэли. Недоразумение было быстро ликвидировано, Локарт пригласил Бенджамина погостить у него. В Чифсвуде Дизраэли провел две недели, хозяин познакомил его с Вальтером Скоттом, и они втроем обсуждали предложение, привезенное из Лондона.

Дизраэли был всего лишь представителем Мэррея, и его полномочия были ограничены определенными, хотя и не фиксированными твердо рамками. Однако он истолковал их весьма широко и, не задумываясь, на свой страх и риск делал своим партнерам предложения и строил планы, которые были просто фантастическими. Об этом свидетельствует его переписка с Мэрреем, которого он, естественно, должен был держать в курсе дела. Сегодня интересно читать эти письма — они не только рисуют Бенджамина Дизраэли, каким он был накануне своего совершеннолетия, но и дают представление о том, как полтора века назад делались газеты в Англии.