И в годы оппозиции расхождения между Дерби и Дизраэли давали о себе знать. Если первый был за пассивную оппозицию, то второй стремился сделать ее активной. Целью Дизраэли была власть, и он подчинял этому стремлению свои действия. В конце декабря Дерби наконец смилостивился и пригласил Дизраэли погостить у него дня три. Это было большой честью по понятиям Дизраэли, но не изменило его критического отношения к Дерби. Он излил душу в подробном письме своему другу маркизе Лондондерри.

Вначале сквозит глубокая тревога Дизраэли по поводу того, что положение в партии может повернуться совершенно неожиданно в неблагоприятную для него сторону. Вероятно, пользуясь пассивностью Дерби, активизировались другие люди, рвущиеся к власти и способные оттереть в сторону Дизраэли. «Я сам, — пишет он, — не очень жажду форсировать события. Я получил из самых высших сфер информацию, что если события будут развиваться своим логическим путем, то следующее правительство тори будет возглавляться личностью, о появлении которой на этом посту я никогда не мог предполагать». Далее Дизраэли сетует, что оппозиция крайне неактивна, что «есть тысяча вещей, которые необходимо сделать, но они не делаются». Нет даже попыток воздействовать на прессу в интересах партии или улучшить партийную организацию на периферии. «Что касается нашего главы (то есть Дерби), то мы никогда его не видим. Двери его дома всегда закрыты. Он не хочет участвовать ни в каких подписках-пожертвованиях, хотя его состояние огромно. И в то же время он ожидает, что все, что необходимо, будет сделано. Я никогда не получаю необходимой поддержки… Такова моя судьба, и я никогда не чувствовал это более глубоко, чем в данный момент… И это в то время, когда Европа, не говоря уже о всем мире, проходит через период огромных изменений. А вот элементы власти в нашей стране находятся в состоянии разложения. Если когда-либо было время, требующее, чтобы политический руководитель сконцентрировал весь свой ум и силы на существующем положении, то это сегодня. Требуется максимальная бдительность, максимальная концентрация мысли и максимальная решимость, но всего этого как раз и недостает». Письмо полно тревоги и раздражения поведением шефа. Но в то же время оно — свидетельство того, как в те сравнительно далекие годы в частной переписке обсуждались важнейшие политические и государственные дела.

Тревога вызывалась еще одной крайне важной причиной: в случае если с Дерби что-либо случится и он не сможет в соответствующий момент возглавить правительство, королева совсем не обязательно призовет Дизраэли. Вспомним, что в то время Виктория относилась к нему недоброжелательно. Дизраэли вызвал у королевы глубокое предубеждение тем, какими методами он добивался свержения Пиля. А в конце концов королева решала, кому поручить возглавить правительство.

Двадцатилетний период между временем, когда Дизраэли стал главой консерваторов в палате общин, и годом ухода в отставку Дерби, сделавшего Дизраэли полновластным лидером партии, был переломным в политической жизни Англии. Именно в это время в стране происходили весьма важные перемены. От первой парламентской реформы 1832 года до второй, проведенной в 1867 г., шел медленный, но радикальный процесс сокращения влияния короны на парламент и одновременного возрастания воздействия увеличившегося числа избирателей на решение политических проблем в стране.

Королева Виктория в этом не была повинна. Ее пребывание на престоле содействовало росту авторитета короны в народных массах. Молодая королева вела себя скромно, разумно, прислушивалась внимательно к мнениям министров (вначале ей очень полюбились беседы с лордом Мельбурном), серьезно интересовалась деятельностью парламента и правительства. Естественно, люди сравнивали ее с разнузданными, до предела безнравственными, глубоко порочными ее предшественниками на английском престоле, и это сравнение было в пользу юной Виктории. Но поступь истории неумолима, сознание народа росло, и возрастали его требования к правящим кругам. А в Англии эти круги были достаточно мудры и научены рядом революций, чтобы во имя сохранения основного, т. е. своей власти, идти на известные уступки массам. Так происходило перераспределение власти между короной и избираемыми в парламент. Если ранее протежирование, право назначения людей на важные и выгодные должности принадлежало преимущественно короне, то теперь это все больше и больше переходило к лидерам партий, чередовавшимся у власти. Монарху приходилось лишь штамповать предлагаемые премьер-министрами распределения благ, часто против собственного желания.

Наряду с закономерностями исторического развития действовал и субъективный фактор, на некоторый период сохранявший, а иногда и увеличивавший те остатки власти, которыми все еще располагала корона. Это прежде всего раздробленность партий на многие группировки, враждовавшие друг с другом, что ослабляло парламент и снижало его роль. Соответственно возрастали возможности короны, которая использовала внутрипартийные распри для проведения своей линии в ряде вопросов, и прежде всего, пользуясь современным языком, в кадровых. Когда после 1867 г. партийная система в Англии приняла завершенные организационные формы, эти возможности маневрирования для короны сократились.

Виктория держала себя таким образом, что ей нечего было опасаться суда истории. Она регулярно вела подробный дневник и куски из него опубликовала сама. Когда писалась биография ее супруга, Виктория передала автору ценнейшие, иногда даже интимные, документы, использованные впоследствии в вышедшей в свет книге. После ее смерти ее сын, король Эдуард VII, действуя в духе поведения матери, опубликовал ее переписку за первую половину жизни. В переписке нашла отражение (напомним, что в те времена любили писать частые и подробные письма даже монархи) вся английская, а частично и европейская история за 1837–1861 гг. в том виде, как она представлялась взорам королевы и ее министров. Если к этому прибавить государственные и частные архивы, то станет ясно, что историки не испытывали недостатка в источниках, когда у них появлялся интерес к Виктории или к взаимоотношениям Дизраэли с королевой.

Первые полтора года пребывания Виктории на престоле прошли довольно спокойно. Она настойчиво стремилась преодолеть психологическое наследство своих предшественников на престоле и продемонстрировать, что теперь монархия не прежняя, что для королевы главное — это обеспечить респектабельность престола и свою верность высокому долгу перед народом. В день вступления на престол, 20 июня 1837 г., Виктория записала в дневнике: «Раз Провидению угодно было поставить меня на это место, я все сделаю, чтобы исполнить свой долг в отношении моей страны; я очень молода и, может быть, во многих, но не во всех отношениях неопытна, но я уверена, что лишь немногие имеют больше действительной доброй воли и больше желания делать то, что полезно и справедливо, чем я». Этим принципам Виктория следовала всю свою жизнь. Если сегодня существуют хорошо отлаженные взаимоотношения между монархией и парламентом и английская монархия является прочным элементом английской парламентской системы, то в этом есть несомненная заслуга Виктории.

Однако рекордно долгое царствование далеко не всегда было безоблачным. Довольно часто оно омрачалось столкновениями королевы с ее министрами по различным как политическим, так и личным мотивам. Первое такое столкновение произошло в 1839 г.

К этому времени у нее установились добрые отношения с лордом Мельбурном, главой либерального министерства. Она любила беседовать с ним, многое узнавать от него, чувствовала, что симпатия была взаимной. Но вот в 1839 г. Роберт Пиль, лидер консерваторов, нанес поражение в парламенте либералам, и пожилой Мельбурн оказался вынужденным уйти в отставку. Королева была искренне огорчена, но ей пришлось призвать Пиля, т. е. поручить ему сформировать правительство.

Пиль и его коллеги согласились, но поставили условие, чтобы королева частично изменила свой двор, т. е. удалила из числа фрейлин жен ряда известных деятелей-вигов. Сказывалось наследие предков, когда придворная камарилья воздействовала на слабовольных и аморальных королей в интересах тех или иных политических группировок.