Аморальность действий Дизраэли усугубляется еще и тем, что его агенты в Лондоне и в Париже работали на него не бескорыстно, а за обещанное им вознаграждение. Эрл работал, чтобы получить пост посла. В марте 1857 г. в связи с возможными правительственными изменениями пошли слухи, что Дизраэли может стать министром иностранных дел в будущем правительстве Дерби. Эрл знал, что это мечта Дизраэли, и с ее реализацией связывал получение своего вознаграждения. 4 марта Эрл писал Дизраэли: следует «назначить в главнейшие посольства сторонников Вашего правительства… Я советовал бы Вам создать нечто вроде внутреннего кабинета министра по французскому образцу. Вы его могли бы составить из своего парламентского заместителя и двух личных секретарей. В данное время, если Вы направите в посольства в Париже, Вене и Петербурге своих людей и замените начальников канцелярий этих посольств своими доверенными личными секретарями (конечно, неофициально), отобранными из числа Ваших сторонников, то получите возможность вести любую переписку с иностранными дворами, совершенно не опасаясь, что она может попасть в чужие руки. Весь архив, состоящий из этой корреспонденции, Вы заберете с собой, когда наступит время Вашего ухода из министерства; ни в Форин оффис, ни в заграничных миссиях от нее не останется никакого следа». Нельзя не признать, что Эрл хорошо продумал систему внутреннего шпионажа. В его письме просматриваются и посты, к которым он стремится, — от послов в столицах великих держав до личного секретаря у Дизраэли.

Случилось так, что Эрлу пришлось удовлетвориться положением личного секретаря Дизраэли, когда тот вновь стал министром финансов во втором правительстве Дерби. У Дизраэли на этих ролях подвизался некий Генри Леннокс. Эрл и Леннокс соревновались в том, чтобы завоевать особое расположение патрона, и поэтому ненавидели друг друга. Каждый из них перед Дизраэли обвинял другого в недостаточной честности и осмотрительности.

Забавно, что люди Эрла претендуют на признание за ними исключительной честности. Эрл терпеть не мог посла в Париже лорда Коули, хотел ему отомстить да заодно и сделать этот пост вакантным. Он придумал коварный ход и предложил его Дизраэли: Дизраэли должен был провести решение сократить жалованье лорду Коули, тот наверняка воспримет это как незаслуженную обиду и подаст в отставку. Замысел не сработал. Лорд Малмсбери, министр иностранных дел в правительстве Дерби, т. е. коллега Дизраэли, то ли разгадал замысел Эрла — Дизраэли, то ли счел целесообразным в интересах службы сохранить Коули в Париже на посту посла; он задержался там до 1867 г. Но интрига сработала: однажды в «Таймс» появилась передовая статья, в которой Малмсбери квалифицировался как «десятистепенная посредственность». Кто стоял за этим, неясно, но известно, что Эрл с большим удовольствием обратил внимание Дизраэли на эту формулировку.

В 1859 г. Дизраэли через Эрла пытался в некоторых вопросах тайно вести свою политику, шедшую вразрез с действиями министерства иностранных дел и правительства. Назревала война между императорской Францией и Австрией из-за австрийских владений в Италии. Экспансионистские устремления обеих держав переплетались с национально-освободительным движением итальянцев. У либералов и консерваторов были различные мнения по этому вопросу. Тут-то и вмешался Дизраэли. Министр иностранных дел Малмсбери стремился избежать войны между Францией и Австрией и выступал за то, чтобы обе страны мирно урегулировали между собой итальянский вопрос. Дизраэли же в конце года направил Эрла с секретной миссией в Париж. Он дал ему письмо, адресованное по форме ему, Эрлу, которое последний должен был показать императору Наполеону III. Суть письма шла вразрез с линией Малмсбери. Дизраэли писал, что он «без ревности относится к внешнеполитическим действиям Франции… Я часто говорил Вам об этом и даже подробно выражал это мнение самому императору. Я исхожу из возможности эвентуального увеличения его владений. Он император и должен иметь империю. Но меры, направленные к этой цели, должны приниматься с санкции или по крайней мере с молчаливого согласия Англии, а не вопреки ее желанию».

Интересно, что эти инициативы Дизраэли были по существу направлены против политики правительства собственной страны, и историки их квалифицируют как свидетельство «недостаточной веры Дизраэли в дипломатический этикет», его «непреодолимой склонности к интриге». Сегодня эта оценка выглядит странной и явно недостаточной, как сомнительным представляется и поведение Эрла, объясняемое «недостатком у него патриотизма».

Сформулированное Дизраэли в письме Эрлу — Наполеону положение о том, что действия Франции в Италии возражений, вероятно, не вызовут, но что они обязательно должны предприниматься с официального или молчаливого согласия Англии, имело большое значение как важный исторический принцип британской внешней политики. Напрашивается аналогия с поведением правительства Невиля Чемберлена в 30-х годах, которое дало Гитлеру в принципе согласие на осуществление ряда захватов в Европе при условии, что они будут произведены при официальном или молчаливом согласии Англии. Судьба, например, Австрии и Чехословакии была решена таким образом.

Дизраэли аккуратно платил по счету Эрлу. Этот агент прошел в парламент, но его честолюбие не было удовлетворено. Он требовал большого поста и получил место главы Управления по реализации закона о бедных с окладом в 1100 фунтов в год. При этом Эрл хотел продолжать играть роль доверенного лица Дизраэли, но последний начал осторожно относиться к своему агенту. Эрл намеревался протолкнуть на пост личного секретаря Дизраэли своего человека, но это у него не вышло. Секретарем стал и уже до конца карьеры Дизраэли оставался им М. Кори — человек умный, добросовестный, с умеренным честолюбием, надежный и не склонный делать карьеру любыми и весьма сомнительными средствами. Эрл все рвался наверх, и, когда Дизраэли не смог или не пожелал продвинуть его дальше, он открыто выступил против своего покровителя в палате общин. У многих это вызвало удивление. Оратор он был плохой и вреда Дизраэли не причинил, но Дизраэли был глубоко возмущен «предательством Эрла». А это может удивлять уже нас — ведь не возмущался же Дизраэли, когда Эрл предавал посла Коули и министра Малмсбери для него, Дизраэли! В 1868 г. Эрл не стал выдвигаться в парламент, а переключился на бизнес. Став подручным некоего барона Хирша, занимавшегося железными дорогами в Турции, он заработал только на этой операции 10 тыс. фунтов и в конце концов оставил после себя состояние в 40 тыс. фунтов стерлингов.

На протяжении полутора десятка лет, до 1867 г., личная жизнь Дизраэли была упорядоченной, устойчивой и следовала в основном заведенному порядку. Когда он был в составе правительства, он очень много работал. Одним из факторов его успеха было то, что он стремился хорошо узнать порученное ему дело и выполнять его как можно лучше. В эти месяцы у него было меньше времени, чтобы проводить его в Хьюэндине. Когда же он был в оппозиции, то возможностей пожить в загородном доме у него было достаточно. Все перерывы в заседаниях парламента он проводил за городом.

Дизраэли очень любил Хьюэндин. Ему нравилось чувствовать себя землевладельцем, имеющим хороший загородный дом, расположенный в красивом месте и недалеко от Лондона. Здание постепенно становилось все красивее и благоустроеннее; это над его совершенствованием трудилась Мэри Энн. В хорошую погоду Дизраэли гулял вокруг дома, по парку и обдумывал ходы и маневры в парламентской борьбе. Жена была уже немолода и не очень здорова, поэтому зачастую Дизраэли шагал по дорожкам, а рядом в специально изготовленной маленькой открытой каретке, запряженной пони, ехала Мэри Энн, и супруги мирно беседовали. Они жили очень хорошо, оказывали друг другу максимальное внимание и проявляли нежность. Между ними не существовало каких-либо трений или раздоров.

Как правило, Дизраэли проводил в усадьбе месяцы с августа до рождественских праздников включительно. Дизраэли наслаждался бабьим летом. Этот сезон в Англии называется индейским летом. В те времена жизнь политиков не была такой бурной и лихорадочной, как в конце XX в., и у Дизраэли было достаточно времени, чтобы думать, читать, писать многочисленные письма и заниматься литературным трудом. Но это частично потому, что его интересы не были похожи на то, чем занималась провинциальная знать, — он не интересовался охотой, не скакал верхом, не занимался подготовкой лошадей для скачек, а также не поглощал огромные, тяжелые обеды. У него все это заменяла любовь к зеленым деревьям, кустарникам, лужайкам и к книгам.