Она заметила, как Мишель еле заметно нахмурился, при упоминании некой фамилии, причём это была явно не фамилия гувернёра, Серёжиного учителя по математике. Сам Волконский своё бьющее через край презрение искренне старался скрыть, чтобы не случилось очередного конфликта, но Саша за это время слишком хорошо успела изучить его лицо, и ни малейшие его эмоции не прошли бы для неё бесследно. Она уже знала, что означает эта почти незаметная складочка между его тёмными бровями…

– Результатом стали мои успехи в геометрии и грамота об окончании школы с двумя четвёрками, но, как мне показалось тогда, я забыла обо всех этих треугольниках и параллелях, как только вышла из класса! Тетрадку я, конечно, не сожгла – отдала брату, ему пригодится, но пир мы с папой всё равно устроили, скромный, но весёлый, я до сих пор его помню, – Саша непроизвольно улыбнулась, вспомнив, как радовался её успехам отец. – Мне было приятно, что я оправдала его надежды… Дело в том, что это он настоял на моём образовании. Мать протестовала всеми возможными способами, заверяя папу в том, что девушке это совсем не нужно, но он проявил твёрдость. Единственный, наверное, раз в жизни… До этого он всегда и во всём слушал её, а тут… пошёл вопреки её воле. С этого, по-моему, и начался их разлад – мама не любила, когда ей перечили. Но учиться у меня получалось, и довольно неплохо, так что вскоре она уже позабыла о том, чтобы мешать моему образованию, а годом позже сама попросила у Софьи Владимировны разрешения обучать меня вместе с Сергеем на дому.

И вновь Мишель нахмурился, вновь мимолётно, но Саша всё равно заметила. Экая у него к Авдееву неприязнь! А Сергей со своей стороны ни о чём таком не рассказывал и, кажется, наоборот, упоминал, что они довольно неплохо общаются, в те редкие моменты, когда доводится встречаться на каком-нибудь приёме или званом ужине у общих знакомых.

Правда, как оказалось, Сергей говорил ей много всего, что имело довольно-таки ощутимые различия с действительностью. Про Катерину Волконскую, помнится, он тоже говорил… От такой мысли нахмуриться пришлось уже Александре, но она всё равно продолжила:

– Таким образом, благодаря моему отцу и щедрости Софьи Владимировны, у меня целых два образования: школьное и домашнее. Причём последнее довольно неплохое, у Серёжи были замечательные учителя, особенно француз! Я была его любимицей, и именно он заставил меня добиться такого чёткого произношения, за что ему большое спасибо. По правде говоря, не думала я, что мне однажды это пригодится, но вот, поди ж ты… – она весело рассмеялась, вспомнив выражение лица Ксении Митрофановой, когда бедняжку в очередной раз поставили на место, но под взглядом Мишеля тотчас же вернула себе былую серьёзность.

– Значит, и всё остальное – тоже благодаря Авдеевым? – полюбопытствовал Мишель.

– Остальное?

– У тебя довольно чистая речь, и неплохие манеры, для… – он понял, что попал в собственную ловушку, выхода из которой не было. Пришлось отвести взгляд и с позором промолчать. Александра обижаться не стала, лишь улыбнулась с грустью.

– Для плебейки, вы хотели сказать? Нет, ну почему же, я и раньше училась, и… а, собственно, да, вы правы, – в последний момент она замолчала на полуслове и очаровательно улыбнулась ему. – Всё это благодаря Авдеевым, щедро подарившим мне толику дворянского воспитания!

– Ты ведь не это хотела сказать, – и всё-то он подмечал, особенно в те моменты, когда это было совершенно не нужно!

– Какая разница, что я хотела сказать? Это не столь важно, – и Саша небрежно повела плечиком, будто и впрямь имела в виду сущую глупость, не стоящую и упоминания. Но по её печальным глазам Мишель понял, что это было не так, однако допытываться не стал. Всё равно ведь не скажет, характер не позволит!

А Александра на всякий случай решила обезопасить себя от дальнейших вопросов и, прежде чем он успел в очередной раз усомниться в её словах, спросила прямо в лоб:

– За что вы так не любите Сергея Авдеева?

"Знала бы ты о нём то, что знаю я, ты бы его тоже не любила", – мысленно ответил ей Мишель, но озвучивать свои размышления не стал, лишь хмуро усмехнулся, как всегда, когда слышал это имя. Признаться, соблазн рассказать ей правду был велик, однако Мишель оказался слишком благородным для этого. Поэтому промолчал.

– Я хочу сказать, что бы вы там о нём не думали, это вряд ли заслуженно, – встала на защиту любимого Александра, качая головой в ответ на усмешку Мишеля, с каждым её словом делающуюся всё более и более презрительной.

– Да неужели?

– Что бы вам там не говорили, но он не нарочно!

– Не нарочно что? – на всякий случай уточнил Мишель. Вряд ли, конечно, они думали об одном и том же. Если бы она знала правду, то не говорила бы о дорогом Серёженьке с такой нежностью и любовью! Но проверить лишний раз не помешало. Кто её знает, эту безумную девчонку, может, она и впрямь была в курсе авдеевского ничтожества, но любила всё равно, вопреки всем недостаткам?

Но нет, не знала. Мишель с некоторым облегчением понял это, когда Саша улыбнулась в ответ, и сказала:

– Как это "что"? Познакомил наших родителей, разумеется! А что, у вас были другие причины его ненавидеть?

"Ох", – только и подумал Мишель. То ли у него всё и впрямь было написано на лице, то ли Александра умела читать его мысли. Как бы там ни было, обмануть её оказалось непросто, поэтому пришлось выкручиваться:

– Да. Например, то, что Авдеевы – бывшие крестьяне, ныне живущие на нашей земле на правах законных хозяев. Экая несправедливость!

– Я слышала эту историю, – с невесёлой улыбкой сказала она, прекрасно понимая, что Мишель не всерьёз это. – И по-вашему, такое положение дел – повод относиться к нему предвзято?

– А не можем ли мы поговорить о чём-нибудь ещё? От воспоминаний об этом человеке у меня неминуемо портится настроение!

– Да, конечно, извините, – быстро согласилась Александра. Ей тоже было не по себе, когда она обсуждала своего горячо любимого Сергея с этим бессердечным, жёстким человеком. И тут же, в противовес собственным словам, продолжила: – Просто мне непонятно, за что вы его так не любите?

– Господи, ну а я-то почему должен его любить? – устало спросил Мишель. – Для этого у него есть ты!

Сказал, точно ударил. И вроде бы не грубо, не в укор, и даже без разнообразных пошлых намёков, но всё равно прозвучало как-то холодно. И вновь сердце её замерло, словно в ожидании чего-то… Чего-то, что так и не случилось. Саша рассеянно посмотрела за окно, кивнула в ответ и сказала:

– Да, разумеется.

"Уж не из-за Катерины ли вся эта неприязнь? – бились в голове спутанные обрывки мыслей. – Видимо, там всё не так просто, как Серёжа старался показать! И… господи, до чего же у него приятный голос!"

Это уж было совершенно не к месту, и Александра расстроилась ещё больше. Взгляд её стал рассредоточенным, она не могла сконцентрироваться и не знала, куда деть своё волнение.

– Ты никогда не думала, что твоего отца вызвали на фронт не случайно?

Вопрос, как ни странно, её отрезвил, вернул к действительности. А должно было быть наоборот, ведь Саша до сих пор не могла спокойно думать о случившемся, всякий раз неминуемо доводя себя до истерики бесконечными размышлениями: как он, где он, жив ли он?

Но сейчас, мечась из крайности в крайность, эта тема показалась едва ли не спасительной. Она медленно повернулась к Мишелю и внимательно посмотрела на него, словно бы взвешивая в мыслях, всерьёз ли он, или в очередной раз хочет поставить её на место.

– Подозрительно это всё, – поделился своими умозаключениями Мишель. – Столько времени его не трогали, явно же не просто так? Из-за Леонида Воробьёва, правильно? Он поспособствовал, по просьбе своего брата, твоего драгоценного Викентия Иннокентьевича?

– Я… я не знаю, – искренне ответила Александра.

Никогда прежде она не задумывалась о том, что отца, по-хорошему, должны были мобилизовать ещё в августе четырнадцатого года, когда война только началась. Многие тогда ушли на фронт из их городка, и продолжали уходить в течение всего следующего года, а она с ужасом ждала, когда придут за её дорогим папочкой – ждала и молилась, чтобы этот день никогда не настал. Бог внимал её молитвам целых полгода, но потом…