"Он же не станет?! – с ужасом спросила саму себя Александра. – Ведь не станет?!"

– У тебя напрочь отсутствует чувство такта, Ксения, – сказал Мишель, остановившись рядом со своей невестой, как раз возле этой самой кровати. Александра хорошо видела его со своей позиции и не упустила возможности лишний раз полюбоваться как его совершенной фигурой, так и извечно хмурым лицом.

– Просто я слишком сильно соскучилась, вот и всё! – как нечто само собой разумеющееся произнесла Ксения и принялась расстёгивать накидку.

"Боже, нет, пожалуйста, не надо! – Саша из последних сил сдержалась, чтобы не прокричать это вслух. – Я не хочу на всё это смотреть!"

Но если она думала, что Мишель и впрямь окажется способен предаться разврату с Ксенией прямо у неё на глазах – она глубоко заблуждалась. Он в таких вопросах был весьма щепетилен, так что на этот счёт Саша волновалась напрасно.

Ксения тем временем расстегнула накидку и, стянув её со своих изящных плечиков, позволила нежной кашемировой ткани соскользнуть вниз, прямо на пол. Жест получился весьма соблазнительным, но Мишеля не впечатлил. Он задумался на секунду и решил, что в данном случае есть, пожалуй, только один действенный способ осадить разгорячённую невесту и поумерить её неуместный пыл.

– Приходи завтра, – сказал он таким тоном, что Александра тихо ахнула в своём уголке, а Ксения-то и вовсе застыла аки статуя.

"Это оскорбительно и унизительно, в конце концов! – с возмущением и обидой за бедную Митрофанову подумала Саша. – Нет, она-то сама тоже хороша, ведёт себя хуже, чем моя мать, но он! С падшими женщинами и то не разговаривают в таком тоне!"

Не жалеть её нужно было, а позлорадствовать, пока была возможность, но Сашеньке нашей подобные эмоции были непривычны, потому она искренне обиделась за Ксению, в то же время удивляясь тому, что не с ней одной, оказывается, Мишель бывал жёстким и грубым.

– Что?! – с нотками стали в голосе переспросила Митрофанова, выждав, кажется, целых полминуты, пока удалось совладать с собой.

– Ты меня прекрасно слышала, – не меняя интонаций, ответил Мишель, всё такой же холодный и невозмутимый. – Сегодня я не в состоянии тебя развлекать.

– Это прозвучало… грубо! – поджав губы, сказала обиженная невеста, но Мишель и бровью не повёл. Все её женские трюки и уловки он уже давно знал, так что она перед ним была безоружна.

– А как ещё я должен, если по-хорошему ты не понимаешь? Не обижайся, я действительно очень устал. И могу быть не в настроении, в конце концов! Будь ты повнимательней, заметила бы, что моя жизнь неминуемо рушится прямо у меня на глазах, что отнюдь не добавляет мне оптимизма.

– Вчера тебя это не остановило! – справедливо напомнила Ксения, но накидку всё-таки с пола подняла и надела обратно, к превеликому Сашиному облегчению. Однако фраза обиженной Митрофановой неприятно задела её, и Саша вряд ли могла сказать, почему именно.

– А сегодня останавливает, – просто сказал Мишель. – К тому же время позднее, твой отец будет волноваться, что тебя так долго нет, ни к чему лишний раз тревожить его.

– Ты… ты… это эгоистично, чёрт возьми! Думаешь, ты можешь вот так со мной обращаться?!

– Думаю, да, могу, – весьма самоуверенно произнёс Волконский и улыбнулся. – Господи, ну что ты как маленькая, в самом деле?

Александра не верила своим ушам.

"Как же он может так с ней разговаривать?! – изумлённо думала она. – Экое самомнение! А она-то тоже хороша! Со мной, значит, жестокая и неумолимая, а с ним вдруг – неуверенная и растерянная? Господи, да я за такое дала бы ему пощёчину и ушла бы тотчас, хлопнув дверью на прощанье! Если бы, конечно, вообще пришла!"

Подумав ещё немного, Александра со стыдом поняла, что она, вообще-то, уже пришла. И, окончательно смутившись, решила не пускаться больше в философские рассуждения, а просто дождаться, что будет дальше.

Ксения на решительные меры вроде пощёчины не отважилась, да никто от неё такого и не ждал. Тут Саша была абсолютно права – это с ней, Антоном или Авдеевым Митрофанова могла позволить себе быть высокомерной, самоуверенной и требовательной. С Мишелем же такие фокусы не проходили – сам точно такой же, живо поставит на место, не успеешь и рта раскрыть. И Ксения об этом прекрасно знала, равно как и о том, что из них двоих кто-то неминуемо должен уступить. Так же знала она, что Мишель уступать не намерен. Он делал это периодически, но всякий раз по собственной воле, каким-то волшебным образом заставляя Ксению верить, что исключительно её желаниям он подчиняется. Но только до тех пор, пока не были затронуты его собственные интересы, как сейчас. В таких ситуациях Мишель оказывался неумолим.

И поэтому Ксения высоко подняла голову и провозгласила:

– Да, ты прав! Я… я уйду! Уйду, раз ты этого так хочешь! Но только учти, Миша…

– Да-да-да, – заранее согласился со всеми требованиями Мишель, мягко обняв её за плечи и направив в сторону дверей. – Разумеется, будет всё, как ты скажешь, а как иначе?

– Имей в виду, я обиделась! – сообщила барышня Митрофанова уже из коридора. – И я даже не знаю, что ты должен сделать, чтобы вернуть моё доверие!

– Что-нибудь придумаю, – заверил её Мишель, но голос его был по-прежнему холодным и бесстрастным.

"Да как она только его терпит?" – уже в который раз подумала Александра, прислушиваясь к звукам закрывающейся двери. Щёлкнул замок, пришла пора вылезать из своего убежища, но она отчего-то медлила. Страсть как не хотелось вновь оставаться наедине с этим бесчувственным и самодовольным куском камня, не способным, похоже, ни на какие чувства, кроме безграничного наслаждения собственным превосходством.

Но вечно в шкафу у Волконского не просидишь, а жаль, там оказалось довольно уютно! Собравшись с мыслями, Саша толкнула дверь и едва ли не вывалилась на пол, запутавшись в собственной юбке и опрокинув с полки какие-то коробочки. В последний момент она удержалась на ногах, ухватившись за первую попавшуюся вещь на вешалке – это оказался военный мундир Мишеля, белый мундир офицера Преображенского полка с золотыми эполетами. Бросился в глаза орден на груди – крест бордового цвета, Святая Анна. И ещё один, позолоченный, в петлице – орден святого Владимира. Да и в тех коробочках, что по неосторожности своей опрокинула Саша, тоже оказались награды, среди которых знакомыми Саше показались лишь Георгиевский и Андреевский кресты, остальные же она видела впервые. Однако это не уменьшило того трепета, с которым она принялась осторожно собирать все эти ценности назад, складывая обратно на полку.

Проводивший свою невесту Мишель вернулся и встал в дверях. Скрестив руки на груди, он с любопытством наблюдал за Сашей, и та решила перейти в наступление прежде, чем он вздумает упрекнуть её в том, что она так бесцеремонно трогает его вещи:

– Надо же! А я думала, что благородные аристократки берегут свою честь до первой брачной ночи!

Ах, и сколько ехидства было в её голосе! Мишель оценил, и даже искренне улыбнулся, но Сашенька этого не увидела, так как стояла к нему спиной, убирая мундир обратно в шкаф.

– Это кто же сказал тебе такую глупость? – лениво поинтересовался он, наблюдая за её действиями. Александра замерла, предвидя очередную колкость, которая последовала незамедлительно: – Ах да, должно быть, твоя многоуважаемая мать, прямо-таки образец чистоты и невинности!

– Святая правда, – вынуждена была признать своё поражение Александра и, кивнув на мундир, спросила: – Это ваше?

– Раз в моём шкафу, стало быть, моё.

– Награды… впечатляют, – не смогла промолчать она, хотя говорить что-то хорошее Волконскому ей не хотелось. Это было внове и прозвучало до того необычайно, что и Мишель, вроде бы уже успевший привыкнуть к восхищению этими орденами, вдруг удивился.

"Что это с ней?" – подумал он, а сам лишь просто улыбнулся в ответ, но отвечать не стал. Да и не знал он, что на это ответить, хотя, надо признать, похвала от неё была неожиданной и всколыхнула в его душе какие-то небывалые чувства.