Думать об этом было невыносимо. Но ещё невыносимее было наблюдать за тем, как развивается роман её матери с Гордеевым, в то время как его жена, наверное, опять ждала его, совсем одна в своём огромном имении за рекой.

– Ты поступаешь неправильно, – сказала Александра матери, когда господин министр удалился из её дома, прежде проведя там ночь. И хорошо, если одну – предыдущие сутки Александра была в больнице, дежуря вместе с Аней, так что наверняка судить не могла.

– О чём ты? – как ни в чём не бывало спросила Алёна, перелистывая страницу в модном журнале. Заграничном, отметила Саша. Стало быть, это он ей привёз, чтобы не скучала в его отсутствие.

– О чём я? – повторила Александра, чувствуя, что клокочущая ярость наполняет всё её естество. – Изволь, о том мужчине, которого я видела сегодня выходящим из твоего дома! С рассветом. Что это было, позволь узнать? Вечерние посиделки затянулись до пяти утра? Что же он на завтрак не остался?

– Не смей говорить со мной в таком тоне! – резко сказала Алёна, отложив журнал и посмотрев на дочь в высшей степени неодобрительно. Так, как будто это Саша провела ночь с другим мужчиной при живом муже, а не наоборот. – И, позволь спросить, ты что же, следишь за мной? По просьбе своего отца, или по собственной инициативе?

– Я всего лишь возвращалась домой после ночной смены, после того, как проводила Аню к ней на квартиру. Ей нужно было помочь донести вещи, которые она берёт к себе, чтобы постирать. Ей отдельно за это доплачивает господин Воробьёв, а одна она бы всё не унесла – пришлось бы ходить по нескольку раз.

– Это чудовище заставляет тебя работать по ночам у Воробьёва в больнице, а ты по-прежнему продолжаешь его выгораживать! – констатировала Алёна. – Я надеюсь, ты хотя бы стирать эти больничные пелёнки вместе с нею не стала?

– А даже если и стала бы – что в этом такого? – полюбопытствовала Александра. – Не вижу здесь абсолютно ничего зазорного!

– И тебе нравится такая жизнь? – не без укора спросила её мать.

– Мне нравится то, что люди искренне улыбаются мне, мама! И они ждут меня с радостью, и когда я прихожу к ним, они становятся счастливее, понимаешь? Потому, что я помогаю им! Потому, что я даю им надежду. Потому, что без меня они не справились бы!

– Он сделал тебя такой же рабыней, как и он сам. Это петля, из которой нет выхода, Алекс, а ты зачем-то полезла в неё добровольно!

– Затем, что я убеждена – я поступаю правильно. И спасённые жизни лучшее тому подтверждение. Их уже четверо, мама! Четверо, представляешь? Четыре жизни я спасла, сама! Троих в больнице и четвёртого, совсем недавно, на реке. Это был маленький мальчик, он чуть не утонул. Серёжа вытащил его, едва тот ушёл под воду, но малыш больше не дышал. А я сделала ему искусственное дыхание, и он снова ожил! Бедняжка был так напуган, что мать узнает и отругает его… Но мы пообещали никому ничего не говорить, вот только строго-настрого запретили ходить на реку одному.

– «Мы» – это ты и твой Авдеев? – уточнила Алёна, сдвинув брови на переносице. Из всей истории дочери она услышала только то, что хотела услышать.

– Да. «Мы» – это я и мой Авдеев.

– Мне не нравится, что ты столько времени проводишь с этим молодым человеком! – сказала Алёна тогда.

– А мне не нравится, что ты спишь едва ли не со всем городом, мама! – воскликнула Александра, поднявшись из-за стола. – И раз уж мы заговорили о кавалерах, то давай лучше поговорим о твоём драгоценном министре!

– Не смей мне дерзить, нахальная девчонка!

– Да что из этого неправда, мама? Ты ведёшь себя, как… как… Господи, это всё неправильно! И Арсений… где он был, когда вы… когда ты… Господи, неужели он всё это слышал? – она закрыла лицо руками и отвернулась к окну, но Алёна успокоила её:

– Сеня попросился в ночное со своим другом, сынком пастуха. Я отпустила. А вернулся он не раньше, чем пришла ты, и сразу лёг спать. Измучился, бедняжка, всю ночь пас лошадей.

– Спасибо, – кое-как собравшись с силами, сказала Александра. А потом обернулась на мать и покачала головой. – Мама, но так всё равно нельзя! Ты поступаешь неправильно. Гордеев – это… это уже слишком, в самом деле! Остановись, прошу тебя, остановись, пока не поздно!

– Считаешь, твоя мать не достойна министра? – смеясь, спросила Алёна, откинувшись на спинку стула и приняв расслабленную позу. Похоже, происходящее её ни в коей мере не беспокоило.

– Считаю, что проводить досуг с чужими мужьями – это самое последнее, до чего может опуститься женщина! – твёрдо произнесла Александра, поймав её взгляд. Алёна лишь усмехнулась в ответ и повела плечом. – Ты знаешь его жену? – спросила Александра тогда.

– Волконскую? Кто ж её не знает?

– Это достойная и благородная женщина, мама! И то, как вы поступаете с ней – это низко, подло, лицемерно! Господи, я могла бы ещё простить тебе её брата, или её сына, в конце концов – я слышала, он чудо как хорош собой и тоже не женат – но только не Гордеева! Только не Гордеева, мама, только не её мужа!

– Ты заступаешься за неё так, как будто это она – твоя мать, а не я, – отметила Алёна, без особой, однако, печали по этому поводу.

– Мама, я люблю тебя и от всей души желаю тебе счастья! И именно поэтому я здесь сейчас стою и говорю тебе всё это. Я прошу тебя, я умоляю тебя, если хочешь – я встану на колени – но, одумайся! Ради всего святого, одумайся! Вернись к отцу. И пусть всё будет как раньше. Я прошу тебя, мама, пожалуйста, пусть всё будет как раньше…

Но Алёна лишь рассмеялась ей в лицо, в ответ на самые благие побуждения. Вернуться? К этому чудовищу? Иначе она не называла его с тех самых пор, как Иван Фетисович съехал, не забрав с собой ничего, кроме своего докторского саквояжа, пары пиджаков и рубашек… Чудовище? Он?

С некоторых пор Александра убеждалась в том, что если и есть чудовище среди её родителей, то это уж точно не отец. Этот памятный разговор их случился тридцатого июля, а на следующий день началась война.

Это было самым страшным, что только могло случиться. Слава Богу, Арсений был ещё маленький, а родители Сергея Авдеева имели достаточно влияния, чтобы выправить для сына документ, освобождающий от военной службы. Если бы и их отняли у неё, Александра бы этого не пережила. За доктора Воробьёва, формально являющегося хозяином больницы, тоже похлопотали – Софья Владимировна хотела сама, но княгиня Волконская её опередила, и господина Воробьёва признали непригодным к службе, так он остался при больнице.

А вот за Ивана Фетисовича похлопотать оказалось некому. Полгода спустя его призвали на фронт, хотя Александра до последнего надеялась, что этого не случится. Но два доктора на одну городскую больницу – это уже слишком. На войне, как известно, доктора нужнее, чем где бы то ни было ещё, а у Воробьёва была наивысшая протекция, так что у отца Александры попросту не было шансов. Да и не слишком-то он хотел оставаться, как ей казалось. С тех пор, как они с Алёной расстались четыре года назад, жизнь для него утратила всяческий смысл. Иван Фетисович продолжал любить её, а она его будто не замечала, и что ему оставалось делать? Дочь стала единственной его отрадой, но, посмотрим правде в глаза, что он мог дать ей? Так и жила бы всю жизнь при нём и при больнице – как Аня Исаева, хорошенькая девушка, молодая и симпатичная, но точно так же лишённая шансов на счастливое будущее, вынужденная тяжким трудом зарабатывать себе на хлеб.

И Сашу ожидает та же участь, если она останется, часто думал Иван Фетисович. В случае, конечно, если не выйдет замуж за Авдеева. Но в это как-то слабо верилось, это было бы слишком хорошо. Хотя, кажется, Сергей Константинович и впрямь влюблён в неё и имеет серьёзные намерения, и даже его современные родители, которых не испортило ни их дворянское происхождение, ни их деньги, вроде бы смотрят на это с одобрением… Но всё равно не верилось. Кто он и кто она? И Софья Владимировна, как бы она ни любила Александру, женщиной была мудрой и понимала, что дочка бедного доктора и местной учительницы – далеко не самая лучшая пара для её сына.