«Допустим, я скажу ей. И что это изменит? Ускорю её кончину, приблизив на шаг к очередному инфаркту?» – размышляла Александра, перелистывая страницы дела. Их было всего четыре: медицинское заключение, описание места преступления, пропавших вещей и показания свидетеля, нашедшего тело, некоего Адриана Кройтора.

Именно эту фамилию они и называли той ночью. За его голову Гордеев назначил награду своему верному слуге Георгию.

– Вот оно, значит, как! – вслух произнесла Александра, и покачала головой.

Гордеев убил собственную жену.

Выстрелил ей в сердце. Из револьвера системы наган, как написано в деле. Выстрелил практически в упор. Выстрелил, чтобы после её смерти жениться на Сашиной матери.

И бедного Юру Селиванова он тоже убил.

Убил.

«И меня он тоже убьёт. Господи, он чудовище!» – в очередной раз подумала Александра.

И вновь вернулась мыслями к тому разговору, невольной свидетельницей которого она стала.

«Если Михаил доберётся до него раньше, нас обоих ждут очень большие неприятности, Викентий. Нам нужно сбить его со следа, лишить его всяческой возможности узнать правду»

Александра плохо понимала, что она делает и зачем она это делает, но руки её тем временем уверенно собирали все фотографии до последней, аккуратно складывали листы, завязывали тесёмки на папке и убирали эту папку под пояс платья. Полы халата опустились сверху, скрывая папку от посторонних глаз.

В схожем состоянии Саша пребывала часом ранее, во время операции. Разум как будто затуманен, мыслей как таковых и нет, но руки, тем не менее, делают свою работу уверено, будто ими управляет кто-то другой, не она.

Выйдя из кабинета, Александра остановилась, в растерянности глядя на опустевший больничный коридор, не зная, куда идти и что делать. На плечо её легла чья-то рука, это вторжение вывело девушку из размышлений, заставив вскрикнуть от испуга.

Если бы это был доктор Воробьёв – она бы безнадёжно пропала. Но, к счастью, это оказалась всего лишь Элла. Милая, улыбающаяся Элла, которую Саша в тот момент готова была расцеловать уже потому, что она не Викентий Иннокентьевич.

– Извините, что напугала, – виновато произнесла княжна, очаровательно покраснев. – Вы обещали показать, где можно умыться, чтобы я не выглядела зарёванной чушкой!

На этот раз из Сашиной груди вырвался смешок, непроизвольный и близкий к истеричному, но она поклялась себе держаться. Да, да, конечно. Раковина… в сестринской… скорее туда, подальше от этого кабинета… холодная вода… умыть княжну… умыться самой… отвлечься… уйти в мыслях ото всего этого ужаса…

Папка прожигала сквозь ткань платья, точно была сделана из раскалённого железа, а не из простой бумаги. Саша на всякий случай проверила, крепко ли держится? Не собирается ли выпасть в самый неподходящий момент прямо под ноги Викентию Иннокентьевичу?

– Вот сюда, – сказала она княжне, открыв перед нею дверь. Там сидели те девочки, новенькие медсёстры, и обсуждали в три голоса события сегодняшнего дня. При появлении главной героини они тотчас замолчали, стыдливо потупив очи, и сделали вид, что заняты разбором медицинских инструментов.

Александра подвела Эллу к раковине и придержала её распустившиеся волосы, когда та нагнулась, чтобы умыться. Этот заботливый жест заставил княжну рассмеяться, и она с благодарностью кивнула.

– Вы такая хорошая, Сашенька! – подытожила Караваева, когда дело было сделано. – А теперь ваша очередь. Уж простите, но ваш внешний вид тоже никуда не годится!

Медсёстры тихонько захихикали, а Александра лишь грустно улыбнулась в ответ и послушно умылась холодной водой. Коса её тоже едва ли не свалилась в раковину, и княжна ловко подхватила её, не дав намокнуть. И тотчас же восторженно ахнула:

– Ой, какие у вас волосы мягкие! И красивые-то какие, я только сейчас заметила!

«Давай, ещё и ты назови меня рыжей, для полного-то счастья того и не хватало!» – с тоской подумала Александра, вяло улыбаясь в ответ. Элла достала платочек с красивым вензелем, вытерла им лицо, затем достала ещё один и протянула Александре.

– Благодарю.

– У меня много таких, – по секрету поведала княжна. – Подкладываю в корсаж, чтобы… ну, сами понимаете, фигурой в батеньку пошла, никаких округлостей, плоская, как доска! Приходится хитрить!

Экая самокритичность! Саша вновь улыбнулась и подумала, что для аристократичной княжны Элла что-то уж слишком простодушная и общительная. Ни в какое сравнение ни с Ксенией, ни с Катриной Волконской она не шла. А вот Антона Голицына немного напоминала. Тот тоже бессовестно нарушал правила хорошего тона, делая при этом вид, что ему жутко стыдно собственной бестактности.

Элла смущённо развела руками, а затем рассмеялась и, взяв Александру под руку, увлекла в коридор, подальше от заинтересованно косящихся на них медсестёр.

– Сашенька, вы мой кумир с сегодняшнего дня. Как Онегин, знаете? Или как Печорин… вот всегда мне он нравился, сама не знаю, почему! Впрочем, не о том я говорю! Не знаю, как словами всё это выразить… Я бы хотела… м-м, я бы хотела вас отблагодарить! Вы сегодня спасли жизнь моей маменьке, которая для меня самый дорогой человек! Вы заслуживаете любой награды, какую только попросите.

«Разрешите мне дальше практиковаться в больнице… верните отца… верните Юлию Николаевну… верните мою прежнюю жизнь… верните Юру Селиванова!» – вот что она хотела сказать.

Но всё это было одинаково невозможно. А вещи более материальные, к сожалению, Александру не интересовали. Потому она промолчала.

Элла помялась немного и, переборов смущение, осторожно продолжила:

– Вы знаете, наверное, мой отец один из богатейших людей в стране. Просите что угодно, Саша, и он весь мир к вашим ногам склонит! А я помогу.

– Елизавета Борисовна, дорогая моя, поверьте, я не за награду это делала! – попробовала объяснить Александра, но Элла оказалась весьма понятливой и в объяснениях не нуждалась.

– Конечно, нет! У вас на лице написано, что вы прирождённый врач! Конечно, для вас все равны, и вы с тем же успехом кинулись бы на помощь любой простолюдинке, попавшей в такое же несчастье! Я понимаю! Но поймите и вы, Сашенька, дорогая, я не хочу остаться неблагодарной. Моя мама… вы знаете, как я люблю её? Я бы не пережила, если… ох… – подумав о нехорошем, Элла снова едва ли не разрыдалась, вовремя замолчав и промокнув глаза платочком.

– Я не знаю, что и сказать, – ответила на всё это Александра, после непродолжительного молчания.

– Понимаю, – опять порадовала чуткая княжна, – но я ведь и не прошу вас отвечать сразу… для вас это не меньший шок, чем для нас с папенькой… вы же тоже не железная! Вот что я придумала! А давайте завтра прогуляемся вместе! Я хочу узнать вас получше, вы такая интересная девушка! Я приеду навестить матушку, и мы вместе с вами немного пройдёмся… скажем, до ближайшего кафе, тут недалеко есть одно… какое вкусное там мороженое!

Элла щебетала так весело и бойко, что перебить её не было ни единой возможности. И Александра решила дождаться конца этого монолога, чтобы потом с чистой совестью напомнить княжне о том, что завтра воскресенье, а по воскресеньям практики в больнице у неё не было.

На примере Волконских Александра очень хорошо убедилась, какой бывает дворянская милость, и становиться живой игрушкой для избалованной княжны ей хотелось меньше всего. Достаточно того, что Сергей Авдеев, всякий раз появляясь с ней на людях – что вчера в особняке, что до этого в городе – держится так, как будто она какое-то диво, и словно бы демонстрируя всем: вот, поглядите-ка, до чего любопытная вещица у меня есть!

Нет, нет, и ещё раз нет! И потом, разве она забыла свои предубеждения насчёт дворянского сословия? А Элла, при всём своём очаровании и непосредственности, была, увы, одной из ярчайших представительниц вражеского лагеря.

Это две параллельные прямые, которые никогда не пересекутся, и Саша свято верила: ни о каких «узнать друг друга поближе» и речи идти не может! Признаться, это казалось даже обидным: вот тебе, милая Сашенька, небольшой подарок за отзывчивость – покровительство богатой княжны, и её внимание к твоей плебейской персоне!