– Кто-то же должен командовать, – с не менее ледяной усмешкой ответил Мишель, не разжимая хватки. – И точно не ты, Алексей, потому что в тебе не осталось ничего человеческого. И понятий о чести для тебя тоже, увы, не существует.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, с такой лютой ненавистью, что Гордееву, наблюдающему эту картину, сделалось по-настоящему жутко. Эти две разъярённые стихии готовы были уничтожить друг друга, бесстрашно и безжалостно, и не существовало в мире такой силы, что смогла бы остановить их. Хорошо, конечно, что Алексей переключил свой гнев с него самого на его сына, но проснувшиеся отцовские чувства в Гордееве заставили его взволноваться за Мишеля.

Вот только сам Мишель за себя не волновался ни в коей мере. Если надо, он был готов ответить за свою непростительную дерзость – непростительную и по отношению к родному дяде, и тем более к собственному командиру, полковнику Волконскому.

А Алексей, неожиданно осознавший, что с Мишелем всё выйдет не так просто, как с Гордеевым, в кои-то веки решил проявить благоразумие. А может, и не это было причиной, а безграничная любовь к своему племяннику… которого он помнил ещё забавным зеленоглазым мальчишкой и с которым никак не желал враждовать теперь. Тем более – ссориться из-за этого ничтожества, Ивана Кирилловича! Поэтому Алексей, не забыв метнуть взгляд-молнию на Гордеева, сказал тихо:

– Пусти меня.

По его тону Мишель понял, что сопротивление сломлено, и отошёл на шаг назад, несмотря на вялые протесты Гордеева. Тому явно не понравился такой мирный финал – он не отказался бы, если бы Мишель подпортил безупречную личность Алексея Николаевича парочкой синяков. Или, например, сломал нос – по себе Гордеев знал, что у Мишеля это получается весьма неплохо.

Но Волконские благоразумно не спешили воевать друг с другом, в то время как можно было объединить усилия и вместе воевать с Гордеевым, к величайшему сожалению последнего.

Алексей, ещё раз с ненавистью глянув на Ивана Кирилловича, поправил свой измятый мундир и искоса взглянул на Мишеля. Тот нарочно встал так, чтобы загородить собою отца, на случай, если полковник надумает продолжить начатое, невзирая на предупреждения. Но Алексей не собирался. Однако и уйти просто так, разумеется, он тоже не мог. Поэтому, похлопав Мишеля по плечу, он сказал с усмешкой:

– Молодец, Миша! Твоя мать была бы тобой довольна!

Да ещё с таким ядом сказал, мерзавец, что Мишель едва ли сдержался, дабы не выбросить из окна его самого. Да как он смел попрекать его матерью?! Как смел намекать на то, что он предаёт её память?! Изо всех сил борясь с собственными эмоциями, Мишель старался сохранять похвальное самообладание и на провокацию не поддался. Он лишь наградил Алексея мрачным взглядом в ответ, но так ничего и не сказал.

Поняв, что уловка не сработала, и задеть племянника за живое не удалось, Алексей решил подойти с другой стороны. И поглядел теперь на Гордеева.

– Ты так и не ответил мне насчёт твоей шлюхи, Иван! Мы с тобою договорились или нет?

Гордеев зашевелился, сжал кулаки и всерьёз вознамерился убить Алексея Николаевича, стереть эту гадкую усмешку с его лица тем или иным способом. Но ещё раньше вмешался Мишель, которому тоже претило поведение собственного дядюшки – нахальное, отвратительное и ни в какие рамки не укладывающееся. Вновь взяв Алексея за плечи, Мишель развернул его к выходу и едва ли не силой выпроводил за дверь. Гордеев, наблюдая за этой сценой, высоко поднял брови, никак не ожидая от сына ничего подобного.

– Миша, что ты делаешь, чёрт возьми?! – возмущённо восклицал Алексей из коридора. – Я твой командир и я требую к себе уважения, и…

– Можешь пожаловаться на меня в своём рапорте, – перебил Мишель его речи и, наигранно улыбнувшись напоследок, закрыл дверь кабинета прямо у Алексея перед носом. На случай повторного визита, он повернул ключ в замке. Полковник с той стороны, разумеется, не отступился и для начала подёргал за медную ручку, а затем в бессилии ударил кулаком по дверному косяку и выругался.

И только потом заметил, что на него широко распахнутыми глазами смотрит Алёна, вышедшая на шум в коридор.

– Алёша…? – как всегда нежно и тихо она говорила с ним. И подойдя ближе, коснулась его рассечённого лба – это Гордеев постарался, молодец. – Что с тобой случилось, у тебя кровь!

Ничего, кроме хмурого полупрезрительного взгляда, она от него не дождалась. Затем Алексей, откинув с лица длинные светлые волосы, прикоснулся рукой к своему лбу и взглянул на пальцы, окрашенные алым. И снова выругался.

– Алёша, что там у вас произошло?! – зашептала Алёна, протягивая ему платок. – Вот, возьми скорее! Тебе больно, Алёшенька? Что случилось, это чудовище посмело ударить тебя?

Чудовище, стало быть? А совсем недавно ты называла так своего мужа, Ивана Тихонова… Ах, Алёна, Алёна… так и не научилась разбираться в мужчинах! В подтверждение этому, Алексей в следующее мгновение перехватил её руки у запястий, так и не дав ей обнять его и пожалеть. С презрением посмотрев в её печальные серые глаза, полковник Волконский оттолкнул Алёну и, так ничего ей и не сказав, быстрыми шагами направился к выходу.

Хлопнула за ним входная дверь, а Алёна так и осталась стоять в коридоре, не понимая, что происходит, и почему её Алёшка был так груб. Бедняжка, так до последнего и не верила в то, что всё кончено.

За стеной, в кабинете министра, тем временем тоже было интересно. Гордеев, достав из кармана платок, наскоро перевязал свою разрезанную руку, чтобы остановить кровотечение, и с благодарностью посмотрел на сына.

– Спасибо тебе, Миша, от всего сердца спасибо. Клянусь, этот безумец убил бы меня, если бы не твоё своевременное вмешательство! Э-э… Миша, не смотри на меня так, словно хочешь продолжить начатое твоим дядюшкой… – на всякий случай попросил Гордеев.

Мишель не ответил, но потянулся к отвороту своего пиджака и достал оттуда кое-что, очень напоминающее полицейское дело. Спасибо Володе Владимирцеву и его отцу, благодаря их связям в полиции получилось раздобыть такой редкий материал! Не бесплатно, конечно, но кто в наше время делает добрые дела за просто так? Разве что Сашенька Тихонова? Но о ней Мишель старался не думать вообще, слишком мучительно это было.

Гордеев тем временем сказал:

– Хорошо, что ты пришёл, я как раз хотел с тобой кое-что обсудить. Твой неожиданный разрыв с Митрофановой, к примеру! – он недобро прищурился. – Потрудись объяснить, что это значит, чёрт возьми!

– Могу вернуть тебе эти же слова, – невозмутимо ответил Мишель, положив на его стол ту самую папку. Иван Кириллович как будто этого и не заметил и, опустившись в кресло, растерянно посмотрел для начала на окровавленный платок поверх своей ладони. И лишь потом продолжил с претензией на недовольство:

– Андрей Митрофанов оказывал мне огромную поддержку в министерстве! Да на нём одном держится едва ли не треть моих союзников! А ты?! Как ты посмел разорвать помолвку?! О чём ты вообще думал?! Нам нужен этот брак, этот союз, со всеми вытекающими из него привилегиями и выгодами, а ты…

– Кому это – нам? – лениво осведомился Мишель. – Мне, например, не нужен совершенно, – кивнув в сторону папки, всё ещё лежавшей на столе, он полюбопытствовал: – Не хочешь ничего мне объяснить?

Гордеев вопрос проигнорировал, слишком разгневан он был для того, чтобы обращать внимание на какие-то мелочи. Куда больше его волновало всё то, что касалось Андрея Митрофанова и тех выгод, что он сулил.

– Ксения сказала, ты предпочёл ей другую, но это… это смешно, Миша, чёрт возьми! Ты же не настолько глуп и слеп, чтобы между графиней Митрофановой и этой жалкой девчонкой выбрать не Ксению?! Ты… ты же… это что, правда?

Ксении стоило бы помолчать, а не изображать из себя обиженную невесту. Сама виновата, чёрт возьми, но ведь поглядите-ка до чего дошла, ещё смела сваливать всю вину на него, на Мишеля…! Это было бы обидно, если б не было правдой. Увы, пришлось признать – даже если бы не Ксюшины измены, Мишель всё равно разорвал бы эту помолвку. Он не смог бы на ней жениться. Не она отныне занимала его мысли.