– Да-да, глупо звучит, я знаю. Но она… она чудесная девушка! Никогда прежде мне не встречались такие, и откуда-то я знаю, что не встретятся более. Ах, если бы я только мог! Не посмотрел бы, что я дворянин, а она нет – да плевать на условности! Я просто предложил бы ей свою руку и сердце, и носил бы её на руках до скончания дней, как она того заслуживает! Если бы я только это мог…

И что-то такое было в его словах… искреннее, чистое. И правильное, очень правильное! В том и дело, что титулы и деньги значения не имеют. И Ксения Митрофанова яркий тому пример: и при деньгах, и дворянка знатного роду, а до чего низменная, мелочная, продажная! А самые лучшие и верные девушки, может так статься, как раз и «из простых», из тех самых простых, которых Мишель всю свою сознательную жизнь и за людей-то не считал!

Володя оказался гораздо умнее. И не настолько ослеплён классовыми предрассудками, чтобы не понимать очевидных истин.

– Почему она зовёт тебя «ваше величество»? – спросил он с улыбкой. – Она думает, что ты принц или царь? По-моему, это пошло и вульгарно! Если это льстит твоему княжескому самолюбию, то ты – конченый человек, Мишель! – тут он, правда, рассмеялся, из чего следовало, что обижать товарища Володя не хотел. Но Мишель и не думал обижаться: разве на правду обижаются? Володя прав, кругом прав!

«Я вёл себя как последнее ничтожество, притеснял её, хамил… и в итоге добился того, что окончательно потерял себя в её глазах! Самое обидное, что назад уже ничего не вернёшь. Дважды произвести первое впечатление ещё никому не удавалось. Я идиот, господи, какой же я идиот…» – и неизвестно, сколько бы ещё Мишель терзался угрызениями совести, если бы не Володин тихий голос, выведший его из размышлений.

– Миша, не хочется портить такой чудесный вечер грустными разговорами, но… я хочу, чтобы ты знал. Возможно, это последний раз, когда мы с тобой видимся, – заметив обеспокоенное выражение в глазах товарища, Владимирцев кивнул и продолжил: – Сашенька убедила меня на повторную операцию. Они с мадам Воробьёвой попытаются меня спасти. У них может не получиться, и я рискую умереть от болевого шока, так что… эта наша встреча может стать последней.

Отчего-то Мишель был твёрдо убеждён, что если за дело взялась «Сашенька», то беспокоиться не о чем. Она же «доктор от бога», или нет? Слышал, слышал он, что о ней говорили! Самого Воробьёва, кажется, и то восхваляли не так!

Поглядев на Владимирцева, он спросил тихо:

– Когда?

– Завтра вечером, – послушно ответил тот. – Когда уедет Воробьёв. Его жена не хочет, чтобы он знал, эта операция не совсем официальна.

Вот так, значит. Мишель невесело улыбнулся, однако, по-прежнему уверенный и в Александре, и в Марине Воробьёвой. Почему-то ему казалось, что эти две барышни не дадут Владимирцеву пропасть.

– Что ж, всё понятно, – тихо произнёс он. – Тогда искренне желаю тебе удачи, Владимир.

– Если всё получится, мы с тобой ещё пробежим кросс, как в старые добрые времена! – изо всех сил стараясь бодриться, произнёс Владимир. И, заметив, что Мишель заметно помрачнел, коснулся его руки. – Что? Не веришь в успех? Я, признаться, тоже сомневаюсь, но…

– Нет-нет, не в этом дело! – Мишель поспешно покачал головой. – Я просто… я попросил полковника Герберта добиться для меня назначения на западный фронт. Со дня на день я уеду обратно на войну. И, вероятно, оттуда уже не вернусь. Так что ты прав, Володя, возможно, это наша последняя встреча.

– Господи, зачем?! – со вздохом произнёс Владимир, не скрывая искреннего недоумения.

Мишель не ответил, перевёл взгляд за окно, где сгущались по-летнему тёплые сумерки. Зачем? Володя его всё равно никогда не поймёт. Да и кощунственно как-то говорить об этом ему, объяснять свои причины… Несчастный Владимирцев ни о чём не мечтает так, как о послушных ногах и крепком здоровье, а у Мишеля всё это есть – всё то, что бедному Володе и не снилось! И он, вместо того чтобы беречь себя, свою жизнь, вместо того чтобы жениться на хорошей девушке, берёт и… добровольно соглашается на чистой воды самоубийство! Да никогда в жизни Владимирцев его не поймёт и уж точно не поддержит.

И правда, не добившись ответа, Володя продолжил:

– Миша, я хочу сказать, вы ведь вместе с Алексеем Николаевичем воевали… он большой человек, он ни за что не позволил бы тебе пропасть, пока ты с ним! Зачем тебе этот западный фронт, зачем ты хочешь вернуться?! Оставайся при дяде, воюй себе где-нибудь, где не так страшно, как там! Чем тебе у Алексея Николаевича-то не служится?!

Про Алексея Николаевича Мишель с некоторых пор не мог и слышать без отвращения. Да и не только в нём было дело. И как хорошо, что Александра вернулась так вовремя! В руках у неё был горячий чайник, и появление девушки подарило Мишелю возможность не отвечать.

– Ой, а чего это мы такие мрачные?! – ахнула она с притворным недовольством. Затем прищурилась, глядя на Владимирцева пытливо. – Нет, с его-то величеством всё понятно, он никогда не улыбается, но вы-то, Владимир Петрович! Где ваша коронная улыбка? Улыбнитесь, порадуйте моё девичье сердце!

«Она ещё и бессовестно кокетничает с ним, прямо у меня на глазах!» – подумал Мишель с некоторым возмущением, но впрочем, скоро сменил гнев на милость, заметив, как тепло улыбается Владимирцев в ответ на её просьбу. Разве можно было его судить? Саша, похоже, единственный лучик света в его жизни, единственная отрада! И сама она это прекрасно понимает, а оттого ведёт себя столь беспечно – хочет порадовать его, расшевелить.

Так что Мишель решил об оскорблённых чувствах своих позабыть на время, взяв с себя немую клятву не завидовать Владимиру ни в коем случае. Тем более, Саша без малейшего стеснения и за ним взялась ухаживать, положив на его тарелку кусочек наивкуснейшего шоколадного торта собственного изготовления. Их руки соприкоснулись, когда он принимал у неё тарелку, на секунду он поднял на неё взгляд, и мгновенно утонул в тёплых, янтарно-карих глазах. Саша смущённо улыбнулась, а Мишель коротко улыбнулся в ответ, впрочем, поспешив вернуть своему лицу привычный серьёзный вид.

Вместе они просидели около двух часов, и это были определённо самые беззаботные два часа в жизни Мишеля. Никогда прежде он не смеялся так искренне, как в тот вечер, и никогда со дня смерти матери ему не было так… легко, именно легко – вот подходящее слово! С души будто камень свалился, а всё почему?! – неужели из-за того, что рядом была вот эта забавная, хохочущая от всей души рыжеволосая девчонка?

«Это не могло случиться со мной», – сказал сам себе Волконский. И, противореча собственным принципам и утверждениям, противореча голосу рассудка, который он так привык слушать, под конец их чудесных посиделок он вышел следом за Александрой в коридор и, наконец-то оставшись с ней наедине, сказал:

– Я завтра собираюсь в имение с утренним поездом. Не хочешь поехать со мной?

Зачем…? Зачем он ей это предложил?! И что она теперь ответит? И главное, почему он волнуется, словно мальчишка?! Ведь прежде он делал девушкам куда более откровенные предложения, и ничего, не волновался. И уж точно никогда не боялся отказа так сильно, как теперь…

А Сашенька едва ли не выронила из обеих рук тарелки, которые взялась унести. О-о, нет, нет, господи, нет, ни в коем случае нет, она же пропадёт, она же…

– Да, – произнесла она, и голос предательски дрогнул. Облизнув губы, Саша повторила увереннее: – Да, ваше величество, это было бы чудесно! Я… я ведь так и не забрала свой шарфик!

Выкрутилась!

– В таком случае, я заеду за тобой завтра, – сказал Мишель и тут же покачал головой, пресекая все возможные протесты. – Я сказал, что заеду, значит заеду, и точка.

«Ишь, раскомандовался!» – подумала Саша, поначалу с негодованием, но потом её охватило чувство такого безграничного счастья, что она и думать ни о чём другом не могла. И с позором поймала себя на мысли, что Мишель Волконский стал единственным человеком, которому она почла бы за радость подчиняться.