– Михал Иваныч! – счастливо воскликнула она. – Фёдор мне только и крикнул, мол, князь молодой приехали, стол накрывай, а сам побёг насчёт кареты распоряжаться – так я-то ему и не поверила поначалу! Думаю, как – хозяин? Неужто?! Я-то уж и не чаяла, ваше благородие, Михал Иваныч, миленький, заступник вы наш! – она явно собиралась продолжить хвалебную речь дальше, но, мельком взглянув на спутницу его благородия, живо позабыла обо всём на свете и оборвала себя на полуслове. -…Саша?!

– Марья, все вопросы на потом, пожалуйста, – снова Мишель избавил Александру от непростых объяснений. – Накорми нас, будь добра. Ужасно хочется есть с дороги!

Александра растерянно улыбнулась Марье Егоровне, вроде как извиняясь за то, что не смогла ничего рассказать подробнее, а та всплеснула руками и, подобравшись, бросилась обратно в сторону столовой, на ходу приговаривая:

– Конечно, конечно, что же это я, старая… совсем от рук отбились, без хозяина-то! Всё на горничных, девок молодых, ругаюсь, а сама?! Проходите, милые мои, проходите, старая Марьюшка вас досыта накормит, как раз и обед подоспел… А если терпение проявите, то через полчасика и пирожки мои коронные будут, с черникой, Сашенька, как ты любишь!

Мишель с интересом посмотрел на Александру, вопросительно изогнув бровь.

– Э-э… было дело, – вполголоса объяснила она, стараясь не перебивать Марьюшкины речи. – Марья Егоровна лечилась у нас одно время, и в качестве благодарности потом ещё неделю носила пирожки. Ими вся больница объедалась, вкусные, право слово, пальчики оближешь!

Мишель улыбнулся ей, а Александра улыбнулась в ответ, в который раз думая о том, что их общение с князем стало слишком дружеским, запанибратским, и каким-то… милым? На удивление милым, будто они – старые друзья, а не злейшие враги и соперники, познакомившиеся всего пару дней назад. Это-то и казалось подозрительным, и ни на секунду не давало расслабиться. Саша словно до сих пор боялась, что он нанесёт удар в самый неподходящий момент, а она окажется к этому не готова, и вновь с позором проиграет сражение.

– Проходите, проходите, не стесняйтесь! – приглашала Марья, чей весёлый голос доносился из кухни. Хоть её и не было видно из-за стены, нетрудно догадаться, что она улыбается. – Мойте руки и садитесь за стол! Сашенька, милая, вода вот здесь, иди сюда. Холодненькая, Илюша с утра натаскал, иди, миленькая, не стесняйся!

А она стеснялась. Каждого своего шага стеснялась, каждого движения, каждого вздоха! Этот огромный, богато обставленный дом, точно давил на неё, безмолвно намекая, что она здесь лишняя, что ей никогда не стать своей в этом старом дворянском гнезде. Никогда. Не то чтобы она стремилась к этому, но всё равно чувствовала себя на удивление некомфортно. Всё вокруг, начиная с чьих-то незнакомых, но красивых портретов на стенах, заканчивая белой лакированной мебелью, да даже легкомысленные голубые обои в крапинку словно кричали ей – уходи, уходи, тебе здесь не место!

И лишь Мишель Волконский, один-единственный посреди этого чужого, незнакомого мира, смотрел на неё с улыбкой и выглядел дружелюбным. Но Саша отчего-то была уверена – и это тоже обман. Она хорошо помнила тот приём, что Волконские оказали им с матерью два дня назад.

Но она была ещё и голодна. Последний раз она ела вчера, в больнице, вместе с Верой, тётей Клавой и остальными – если только пару стаканов чая с баранками и печеньем можно было назвать едой. Потом она отправилась к Мишелю, а домой вернулась за полночь – разумеется, в суматохе она и не подумала о том, что нужно было бы купить что-нибудь на ужин. А после той жуткой встречи с Георгием в тёмном подъезде у Саши надолго пропал аппетит. С утра позавтракать не получилось, ввиду отсутствия еды, а просить у злобной старухи Василисы хотя бы стакан чаю она не решилась. Та и без того смотрит волком, и явно не испытывает бурного восторга в отношении своей соседки-квартирантки, так что ни к чему тревожить осиный улей.

Голод давал о себе знать, неминуемо и беспощадно. От наивкуснейших ароматов с кухни желудок скручивался в узел и, конечно, можно было и дальше продолжать стесняться, а ещё лучше – проявить гордость и послать к чёрту его величество с этим приглашением на обед, но сделать такой шаг Александра оказалась не в силах. И ей очень хотелось верить, что именно из-за голода, а не из-за желания побыть ещё немного в его обществе.

Да и шанс пообедать в Большом доме выпадает не каждый день!

"Скажешь кому – не поверят!" – с улыбкой подумала Александра и направилась к Марье на её зов.

Обед этот был поистине удивительным. И дело вовсе не в бесспорном поварском таланте старой Марьи Егоровны, хотя Саша до последнего старалась убеждать себя именно в этом. Но, если честно, потом она с трудом могла вспомнить, что подавали на горячее, каким был гарнир и были ли в конечном итоге знаменитые пирожки с черникой, или же нет? Единственное, что она помнила отчётливо – Мишеля Волконского и его погибельные зелёные глаза… Остальное как во сне.

И негромкий голос старой Марьи доносился до неё словно сквозь пелену… что она там говорила? Из её хвалебных речей Сашенька уяснила только одно: в целом мире не сыскать человека лучше, чем князь Михаил Иванович! Ещё вчера она с этим поспорила бы, но сейчас, наблюдая украдкой за растерянной полуулыбкой Мишеля и слушая полные восхищения речи старой кухарки, Саша готова была согласиться.

– Михал Иваныч нас спас от гордеевской орды! – по секрету поведала Марья, обращаясь персонально к Александре. Волконский рассмеялся.

– Так они у вас теперь называются?

– А как ещё-то, ваше благородие? – вздохнула кухарка, расстроено покачав головой, покрытой накрахмаленным белым чепчиком. – Точнее не скажешь, орда и есть! Поналетели аки коршуны, окаянные, весь розарий матушкин вытоптали, никакого уважения к людскому труду! А гостиную после них Анютка с Трифоном целый день отмывали! Только помоют, они – опять! Только помоют – опять! Тьфу их! А Варварку нашу, молоденькую? Прижали ведь около конюшни, оба! Двое на одну, насилу девка вырвалась, благо, Илюшка, конюх, поблизости оказался, с вилами на них… Ну, у него к Варварке вроде как интерес имеется… Они его, конечно, уделали до синевы, но уж лучше так, зато девку не испортили, прости Господи!

Выслушав этот содержательный рассказ, Александра обратила внимание сразу на две вещи. Во-первых, у старой Марьи была на редкость простодушная манера общения. Если Фёдор Юрьевич при разговоре держал неизменную дистанцию, то Марья Егоровна общалась с князем запанибратски. Очевидно, у старой кухарки в имении особое положение, раз ей позволялись подобные вольности.

Второе наблюдение Саши сводилось к тому, что Марья, рассказывая про слуг, ни разу не повторилась с именами, всякий раз упоминая разные. Господи, сколько же их всего в этом огромном имении?

– А я этого не знал, – тем временем отвечал Мишель старой кухарке. – Что же ты раньше не рассказала? Видимо, придётся мне поговорить с Петром и Георгием ещё разок. Предыдущая профилактика, как я понимаю, не помогла.

– Господи Иисусе! – Марья перекрестилась. – И не связывались бы вы с ними, ваше благородие! Батюшка ваш не тех людей себе в помощники выбрал, ох не тех! Каторжная морда этот его Георгий, вот что! А ещё я у него клеймо на руке видела, такие, мой Фёдорушка сказал, только на рудниках сибирских ставят… Опасный это человек, ваше благородие!

Вот-вот, мысленно согласился с ней Мишель.

Опасный. Один из самых опасных головорезов его отца. И тот зачем-то приставил его к Александре! Эта информация не давала Мишелю покоя, а когда он смотрел на Сашу, такую застенчивую, такую хрупкую и беззащитную, с испугом вздрагивающую от каждого постороннего шороха, сердце и вовсе болезненно сжималось. Как у них рука-то поднялась на подобное чудо?

Правда, судя по разбитому носу Георгия, чудо явно сопротивлялось, прежде чем пасть жертвой неравного боя, но всё-таки каким же надо быть мерзавцем, чтобы ударить девушку? Всякий раз, когда Мишель думал об этом, его охватывала безудержная ярость, как в тот день, когда он спустил отца с лестницы. А когда он видел эту уже начавшую заживать рану на её виске, которую Саша отчаянно прятала за волосами, желание свернуть Георгию шею становилось и вовсе нестерпимым.