Когда кандидат в президенты стал президентом, Хоаглэнду потребовалось откуда-то приглядывать за ним, и он выбрал Министерство иностранных дел. Газ Скотт уменьшил налоги, так что поддержавшие его немедленно получили назад все вложенные деньги, потом он сократил вмешательство государства в экономику, начал приватизацию, изменил в сторону облегчения законодательство об охране окружающей среды. Кроме этого, он развязал три замечательнейшие войнушки, и у них в распоряжении оказалось целых три новых страны, правда, в одной из них оказалось меньше угля и нефти, чем ожидалось, и этой стране они снова разрешат вернуться к диким исламским традициям, но вот две другие не подкачали. И Скотт разместил там американские военные базы, которые влетали в копеечку дуракам, платившим налоги, а первоочередное право на разработку нефтяных месторождений предоставил консорциуму, во главе которого стояла компания, которую до тех пор, пока он не стал активным сторонником Скотта, возглавлял старенький седенький Эд Хоаглэнд.
Если на земле лежит яблоко, рядом стоит яблоня. Эта история действительно имела место быть.
Это не покажет ни один канал, это не войдёт даже в анналы историй предвыборных кампаний, потому что журналисты не пытаются докопаться до основы основ, они просто дают остроумные обзоры и приводят запоминающиеся цитаты, а ни сам Хоаглэнд, ни Скотт никогда не расскажут эту историю в приведённом выше виде. Так что на сегодняшний момент не существует, а возможно, и не будет существовать никогда ни одной письменной записи, подтверждающей, что яблоня стоит ой как близко к яблочку.
Не будет, если, конечно, какой-нибудь старик из Золотых Слонов, который страшно озабочен тем, как он предстанет перед потомками и мало времени уделяет тому, как он выглядит перед современниками, ничего не напишет. А потом не захочет сделать свою прекрасную библиотеку знаменитой, в надежде, что когда-нибудь какой-нибудь исследователь ахнет, увидев какой вклад в политическое развитие страны внёс этот самый слон.
Все замолчали и выжидательно посмотрели на министра. Эдвард Хоаглэнд молчал, и, в конце концов, сам президент обратился к нему: «Привет, Эд, рад что ты с нами. Сейчас я введу тебя в курс дела. Роджи, — обратился он к главе своей предвыборной кампании, — расскажи Эдду о наших дальнейших планах».
— У кого больше денег, тот и победит. Мы скупим всё эфирное время. Мы удвоим наши затраты. Пусть «Вперёд, ребята!» крутится денно и нощно.
Ещё до начала вторжения в Ирак Уоллес установил в расположениях военных частей большие экраны — такие бывают на рок-концертах, на стадионах, на Таймс Сквер. Так президент Скотт смог поговорить с войсками буквально за минуту до начала выступления. Скотт говорил уверенно — это достигалось многими тренировками — он говорил об ужасах войны, о том риске, которому подвергаются все бойцы, он старался максимально кратко, но предельно чётко объяснить, почему воевать надо, а свою речь закончил фразой: «Вперёд, ребята!» Он был уверен в себе и решителен, как Джон Уэйн или Рональд Рейган.
Войска ответили одобрительным гулом, а Уоллес его запечатлел.
При помощи современных технологий Уоллес получил запись, где президент обращается к войскам. Единственное, что не было показано, так это то, что президент говорил с телеэкрана. Со стороны казалось, что Газ Скотт был там, что он был готов пойти в атаку вместе с ними.
Уоллес прекратил показывать «Вперёд, ребята!» Слишком уж явной была подтасовка. Уоллес опасался, что журналисты докопаются до правды и выведут его на чистую воду, а ведь если поднимется слишком уж большой шум, выборщики могут и передумать. Но в их распоряжении осталось только сегодня, завтра, послезавтра, понедельник, ну и частично вторник, непосредственный день выборов. Так что можно спокойно пустить ролик. Эти медлительные господа с телевидения вряд ли быстро сообразят, в чём дело и уж, тем более, у них слишком мало времени, чтобы поднять шум.
— Так что мы станем королями эфира, — то бишь, купим всё свободное время за любые деньги. — Вперёд с «Вперёд, ребята!», устроим им ковровую бомбардировку.
Хоаглэнд недовольно кашлянул — очевидно, с его точки зрения, они ошиблись, и он хотел предложить им что-то другое.
— Что такое: ты не согласен? — удивился Уоллес.
— Ну… э… Есть одна маленькая проблема. Почти всё эфирное время уже куплено.
— Что? Как? Почему? — послышалось с разных сторон. Человек, отвечающий за покупку эфирного времени, отправился звонить и проверять достоверность информации Хоаглэнда, впрочем, это скорее была простая формальность, в правде слов министра никто и не сомневался.
— Хаджопян, — снова послышался голос Хоаглэнда. Это был ответ на незаданный вопрос.
Скотт, рассвирепевший оттого, что кто-то посмел нарушить его планы, а ещё больше оттого, что ему, самому Скотту, служат плохо, зарычал: «Какого…? Какого дьявола мы узнали об этом только сейчас? И какого чёрта мы не знали о планах этой стервы раньше? Мне же сказали, что у нас есть то, что они будут говорить на дебатах. Неужели это были фальшивые бумажки? Откуда они тогда? Слушайте вы все, когда вы узнаёте о планах противника, вы должны узнавать о настоящих планах, и вашу мать…»
Хоаглэнд не обращал ни малейшего внимания на истерику Скотта. В последние четырнадцать-пятнадцать часов стало понятно, что Хаджопян прекрасно знал, что в его команде есть шпионы и среагировал на это очень неожиданно: пусть себе шпионят, решил он и даже сделал так, что они раздобыли материал, который использовался в первых двух дебатах, и дебаты проходили именно так, как там было написано.
— Какого… что ты хочешь сказать этим «Хаджопян»? — Скотт повернулся к своему министру.
— Он купил…
— Купил? Что он купил?
— Всё оставшееся свободным время.
— Что? Как? Это невозможно! У них же денег нет!
— Они соврали, что у них нет денег, — бесцветным голосом объяснил министр.
— Неправда! Они не могли соврать. — Скотт, президент, высокопоставленное лицо, орал как наивный мальчишка. — Мы же видели их бумаги! Мы же их видели!
— Они переделаны. «Мы внесли поправки…», «в отчётности были допущены ошибки…», «мы за чем-то не доглядели…» и прочее, и прочее — Хоаглэнд развёл руками, казалось, он говорил: «Вот такие пироги».
— Ну, есть же правила! Так же нечестно! Давайте прищучим их! Заткнём им глотки, предъявим иск…
— Центризбирком, — ответил ему помощник. Одно слово и всем всё было понятно. Центризбирком в Америке — это кроличья дыра Льюиса Кэрролла: попавшие туда бумаги исчезают на годы и иногда с ними происходят преинтереснейшие вещи. Нет, ну иногда, да, кого-нибудь штрафуют, да и то на ничтожные суммы, но никому ещё ни разу ничего не запрещали делать, и уж тем более ещё ни один президент не перестал быть президентом из-за того, что в перевыборной кампании он прибегал к грязным методам.
— Кроме этого, под видом того, что они наняли какого-то безвестного режиссера, чтобы он снял ролик про то, что она и за маму, и за папу, они наняли, — тут министр запнулся, но быстро вспомнил правильное имя, — они наняли Мишеля Вуда, чтобы он снял документальный фильм о медсестрах во Вьетнаме. И он снял, прямо здесь, в Нью-Йорке. У них готова целая серия новых роликов. Миссис Мёрфи там настоящая королева воинов, она и медсестра, и боец. Сильно снято. Очень сильно.
— Откуда ты об этом знаешь? Какого чёрта мы узнали об этом только сейчас?
Кардинал промолчал. Ему самому доложили об этом только что. Он знал, что на этот раз информация была верная, потому что он лично проверил ее, обзвонив телеканалы. И узнали они об этом только потому, что Хаджопян решил, что им надо об этом знать. «Какой позор!» — думал он.
Хаджопян молодец. Он постоянно говорил им, чт? делает. Всему миру, всем. Он использовал сильные стороны Скотта, его деньги, его рейтинг, его уверенность в победе и обратил это всё в невежество, лживость, посредственность. Пусть Скотт выделывается, пусть работает на износ, мы подловим его в момент, когда он будет уверен в себе на 155 %, когда он уже не будет желать ничего, кроме того, чтобы всё быстрее закончилось, когда он очень устанет, вот тогда-то мы и нанесём ответный удар.
