Женщины одновременно кивнули — это и впрямь было настоящим проклятием.

— Он до самой своей смерти не будет знать, любит ли его хоть кто-то по-настоящему, просто ради него самого, а не ради его денег. У него нет настоящих друзей. У него нет любимой жены. А хуже всего — у него нет ни сына, ни дочки. Когда он умрёт, его род прервётся. Некому унаследовать его миллионы. Когда он умрёт, его сейчас же забудут, как будто его никогда и не было на свете.

— О, как… Что ж, это много объясняет, — согласился я. — Итак, ты можешь пробраться в дом. Если я тебе скажу, что и где искать, ты сможешь это сделать?

— Нет. Если ты прикажешь, да, я попробую, но сомневаюсь, что у меня получится. Я могу его отвлечь, могу, например, оставить открытой дверь или окно. А вы, если уж вы такие все из себя спортивные и обожаете лазать по деревьям, лезьте через стену и идите через лес. А, забыла ещё сказать, у него в 10 какая-то важная встреча, так что он будет занят.

— Если, конечно, встреча не в библиотеке.

— Ну, если будет нужно, я останусь и дождусь конца встречи, и… я скажу, что буду ждать его в библиотеке, в конце концов, я же библиотекарь.

— Думаешь, он согласится?

— Он верит в проклятие.

— А ты веришь? Веришь, что действительно прокляла его?

— Не важно, во что я верю. Важно, во что верит Алан Стоуи. А верит он в деньги. Он верит в них настолько крепко, что даже когда дело доходит до того, что нельзя купить, до любви, веры, здоровья, счастья, он ищет этому какое-то объяснение. И поэтому, когда он не может купить тот или иной участок потому, что другой застройщик первым положил на него глаз или потому, что тот готов заплатить больше, он думает, что ему препятствует сама судьба. Препятствует, потому что он проклят.

И он из кожи вон вылезет, но постарается как-нибудь убедить меня снять проклятие или надавить на меня, чтобы я сняла, или попросту купить его у меня. Словом, он хочет испробовать что-нибудь из того, чем занимался всю жизнь.

Итак, нам нужна одежда, косметика, туалетные принадлежности, парик и лестница. Вперёд в «Уол-Март» и «Лоуис». Насчёт «Уол-Марта» мы даже чуть не поспорили — женщины не хотели покупать одежду там. Тогда я заметил, что нам нужна одноразовая одежда, все, что нам нужно, — пройти мимо охранников в темноте и желательно подсуетившись так, чтобы свет светил нам в спину. К тому же мы боялись пользоваться кредитками или чеками и тратили только наличные. Мои, кстати, но, хотя я вовсе не собирался быть скрягой, даже больше — я думал, что придётся потратить всё, денег у меня оставалось совсем немного. Словом, черт подери, в такой денёк, как сегодня, и умереть приятно, и какая кому нафиг разница, умру ли я одетый, как разорившийся представитель среднего класса, или же в наряде бомжа.

Когда я сбежал верхом на Томми, я заметил рядом с оградой большой старый дуб. Одна из его ветвей нависла над стеной, а взобраться на сам ствол было довольно просто. Если бы я увидел его с той стороны, я бы ни за что в жизни не согласился на него залезть — со стороны казалось, что больно уж высоко потом с этой ветки падать. Но когда я уже взобрался на дерево и перелез по ветке через стену, отступать было некуда. Думаю, именно-то из-за того, что ветка была так высоко, её и не обрубили.

Сьюзи вела машину, а мы с Ниоб пытались разглядеть дуб. Искали мы его чёрт знает сколько времени, но зато потом быстро взобрались вверх по лестнице, переползли через стену, а там уж спуститься было проще простого.

Я шёл последним и втащил за собой лестницу, чтобы её никто случайно не увидел. Тащить её было тяжело, к тому же я несколько раз чуть не упал, и пару раз почти коснулся проволоки, снабжённой сигнализацией.

Дальше Инга поехала одна. Она какое-то время покатается по округе, потом объедет поместье, чтобы въехать в ворота, и войдёт с парадного входа.

Семь сорок пять вечера. Впереди — двухчасовая прогулка. Я возблагодарил Бога, что у Стоуи не было собак. Наверное, когда-то он держал собак, но потом какой-нибудь пёс здорово напугал племенного жеребца, а может быть, просто прокусил тонкую лошадиную ногу, и с тех пор Стоуи доверился технике и людям.

Мы продирались сквозь лесные заросли. В темноте идти по лесу было страшно, действительно страшно. Минут через двадцать мы вышли на дорогу для верховой езды.

Луна то скрывалась, то выныривала из облаков, и мы то хорошо видели дорогу, то шли почти на ощупь. Оказалось, что когда вокруг кромешная тьма, и ты даже не видишь, куда поставить ногу, надо смотреть наверх — небо над дорогой всегда светлее, чем над деревьями.

В 9:20 мы увидели далёкие огоньки дома, конюшен и сараев. Ещё через пять минут мы дошли до опушки леса. Направо от нас лес ещё какое-то время продолжался, налево был огороженный луг, по которому бегали лошади. На лугу росли три огромных величавых дерева. Они были далеко друг от друга и поэтому совершенно не мешали друг другу расти: они были высоченными, широченными и удивительно симметричными. За деревьями начинался невысокий холм, на вершине которого стоял дом. Конюшни и сараи находились почти прямо перед нами.

Мы решили, что не стоит пытаться пробраться незамеченными мимо конюшен и ползти к дому по лугу. Со всех сторон выходило, что лучше всего придумала Ниоб: держаться так, как будто мы здесь уже давно, как будто мы — гости хозяина, вышедшие прогуляться после обеда.

В волосах палочки, на одежде — листья… да, со стороны мы были похожи на людей, которые действительно слезли с дерева и потом долго шли по лесу, что совершенно не похоже на гостей мистера Стоуи.

И мы снова вернулись под сень деревьев, где в лунном свете могли переодеться и остаться незамеченными. Женщины сделали друг другу прически и помогли накраситься, а потом принялись за меня. На меня напялили парик и женскую блузку, а под неё — лифчик, который набили носками. Поверх блузки я натянул бесформенную кофту — такие кофты женщины обычно надевают, желая казаться не таким слоноподобными, я надел кофту, и она скрыла мою толстую талию и слишком широкие плечи. В руки я взял палку и пошёл, прихрамывая, чтобы скрыть, что походка у меня совсем не женская.

Оглядев друг друга, мы пошли по дорожке. Ниоб и Сьюзи впереди, взявшись за руки как сёстры, я, более пожилая и грузная, позади. По дороге мы обсуждали, как прекрасен лунный свет, как свеж ночной воздух, мы говорили о лошадях и бегах и сошлись, что всем нам они очень нравятся. И вдруг, когда мы ещё даже не дошли до конюшен, из темноты возник охранник. Я вспомнил, что видел его здесь в прошлый раз.

— Привет, Билли! Как дела? — улыбнулась Ниоб. — Мы тут ходим, дышим свежим воздухом, наверное, целую милю уже прошли.

— Здравствуйте, миссис Морган, давненько вас не видел, — охранник так обрадовался ей, что чуть не остался без кепки, так сильно он кивнул головой.

— Сьюзи, моя хорошая подруга. Жена сенатора Бриля.

— Здесь, на природе, так хорошо. Не то, что на Холме.

— Очень приятно, — ответил вежливый Билл.

Я был представлен как тетя Ниоб Сесилия и пробормотал что-то вежливое.

— Она повредила ногу, вот мы и идём домой.

— Давайте я подвезу вас на гольфкарте, если хотите.

— Спасибо, Билл, прогулка ей поможет.

— Я тоже так думаю.

Славный старина Билл мгновенно согласился.

И мы направились к дому — Ниоб и жена сенатора Бриля впереди, я, тётя Сесилия, прихрамывая, позади.

— А ты не помолодела, — в голосе Алана прозвучало настоящее удивление.

— Естественно! Кстати, ты тоже выглядишь ужасно: краше только в гроб кладут.

— Все мне говорят, что я выгляжу на двадцать лет моложе.

— За деньги люди тебе что угодно скажут.

— С деньгами можно сделать много добра на этой земле. Помнишь про невидимую руку? Каждый старается получить как можно больше для себя самого и от этого становится хорошо всем.

— Дааа… Как был дураком, так и остался. Только теперь ты еле ноги передвигаешь.