Тут я увидел недовольное лицо водителя. Тот тоже меня увидел, более того, узнал. Я только что приехал на этом же самом автобусе. Название конечного пункта было написано у него спереди крупными буквами, автобус возвращался туда, откуда приехал.

Я слышал, как стукнула дверь, услышал крик. Наверное, он закричал что-то вроде: «Эй, приятель!» — но я не уверен, автобус слишком громко шумел. Сейчас он проедет, и копы меня увидят, а мне больше некуда отступать. И я круто развернулся и побежал рядом с автобусом так, чтобы он всё время был между нами. Куда я бегу? Выдержу ли я, пока мы не выедем из гаража?

Я держался рядом с центральной частью железного бегемота, я задыхался и рывками глотал резкий, неприятный воздух. Я больше не мог бежать. Тут я увидел прямо рядом со мной багажное отделение. Господи, не может быть! Попытка не пытка. Я схватил ручку центрального отсека, и потянул её наверх и, — о чудо! — отсек открылся.

Я нырнул внутрь и захлопнул за собой дверь. Я легко нашёл место среди чемоданов, плохо перевязанных коробок и спортивных сумок.

Декстер Хадли собирался на «важное совещание», но Джек Морган сунул его секретарше Танише своё удостоверение сотрудника Министерства внутренней безопасности и ввалился в кабинет. Когда он вошёл, Хадли уже успел натянуть один рукав свитера и всунуть руку во второй, да так и замер в этой нелепой позе.

— Один из ваших сотрудников причастен к беспорядкам на ферме Стоуи.

— Что? Кто?

— Дэвид Голдберг.

— Библиотекарь? К беспорядкам в доме мистера Стоуи? — Ректоры в университетах — это попрошайки в приличной одежде, и их деятельность оценивается по тому количеству денег, которое они смогли собрать. Стоуи был не только самым богатым спонсором, он был при смерти и жил рядом. — Я много лет хочу уволить Голдберга, — моментально нашёлся Хадли. С Дэвидом они ладили прекрасно, но что такое Дэвид в сравнении с деньгами мистера Стоуи, отходящими университету по завещанию? — Он такой медлительный. У них есть свои профсоюзы и, вы знаете, я согласен с мистером Стоуи в том, что профсоюзы разрушают страну. Если вы не можете уволить такого, как Голдберг, значит что-то в нашей стране не так. Не так. Почему же вы ко мне раньше не пришли? Я бы вам всё рассказал про Голдберга. А что он натворил?

— Оскорбил сотрудника Министерства внутренней безопасности.

— Господи! Что мы можем сделать?

— Предупредите службу безопасности.

— Считайте, что всё уже сделано. Он нажал кнопку: «Таниша, найди мне начальника охраны. Быстро!»

— В конце концов, мы все здесь затем, чтобы помогать вам, — заискивающе обернулся он к Моргану. И в притворном удивлении покачал головой.

— Нет, вы подумайте, оскорбить Министерство внутренней безопасности. И это всё, что вы можете мне рассказать?

— Вероятно, он сошёл с ума.

— Сошёл с ума?

— Вы, должно быть, знаете, что у мистера Стоуи есть несколько очень породистых лошадей…

— Конечно! У него один из самых больших табунов у нас в стране. Да что там в стране, во всём мире! Господи, неужели он навредил какой-нибудь лошади? Он избил лошадь?

— Нет-нет, с лошадьми всё в порядке.

— Слава Богу!

— Дело в сексе.

— Таниша! — закричал Хадли, забыв про кнопку. — Таниша!

Вошла Таниша. Она была широкой в плечах и в бёдрах, на лице её сияла широкая улыбка, да и вообще, больше всего она была похожа на карамельку.

— Голдберг уволен, — объявил Хадли.

Таниша вопросительно подняла брови. Ей-то, как никому другому, было прекрасно известно, что ректор Хадли не может уволить библиотекаря, а в особенности старшего библиотекаря, просто сказав об этом своему секретарю. Вероятно, это было просто представлением, но такого представления она раньше не видела. Она решила выждать и посмотреть, что будет.

— Зови юристов.

Господи, так это не представление!

— Преступник! Злодей! Так что вы говорили про секс?

— Там была лошадь…

— Господи, он занимался сексом, сидя на лошади? Как казак? Дэвид…

— Нет. Он занимался сексом с лошадью.

С лошадью? Таниша не поверила. Она всегда думала, что у Голдберга маленький член. Так что там было с лошадью? Не надо верить афише, надо сходить на само выступление.

— Не надо ржать! — напустился Хадли на Танишу. Он впервые в жизни столкнулся с тем, что один из его сотрудников занимался сексом с животным, и это его по-настоящему потрясло. Он считал, что и она должна отнестись к этому серьёзно. Очень серьёзно.

— Дуй за адвокатами. Позови начальника охраны. Не впускать его в кампус! Мы… — обернулся он к Моргану — …мы позаботимся, чтобы он не смог нигде найти работу. Такой человек не должен находиться рядом с молодёжью. Наши дети — это будущее Америки. Голдберг больше никогда не сможет устроиться на работу библиотекарем.

Иногда происходит чудо. У меня обострилась клаустрофобия, но в тот самый момент, когда я понял, что больше не могу, автобус остановился. Я вышиб дверь и вывалился на улицу. Кто-то посмотрел на меня с любопытством, кто-то просто не заметил.

Был уже вечер. Автобус вздрогнул, выпуская клубы ядовитого дыма, — интересно, Вуди Харрельсон прав? Может и впрямь, стоит заменить все наши двигатели, работающие на бензине, двигателями, работающими на растительном топливе, а если быть точнее, на конопляном масле. Интересно, это что-то изменит? — я поплелся вперёд, пошатываясь из стороны в сторону.

Никто не вскрикнул, никто не поднял шума и крика, и это притом, что я был в одном из самых охраняемых мест на свете, ведь здание ФБР находилось всего в паре кварталов. Я вытер руки о брюки. Отсюда надо уйти, надо уйти от людей, которые видели, как я вывалился из недр автобуса, надо сделать вид, что я приехал сюда зачем-то, что я приехал по делу.

Я огляделся. Я находился в каком-то очень знакомом месте.

Ба! Да я, как нечего делать, доехал до Третьей Стрит Нью-Йорка, ещё её называют IS 395, и до Молла отсюда всего пара кварталов. Если я пойду вниз по ней, то выйду прямо к Капитолийскому холму.

Прямо будет Капитолийский холм, справа вдоль улицы Независимости — три здания палаты Общин, а сразу за ними — здание Джеймса Мэдисона — это одно из трёх зданий Библиотеки Конгресса.

Напротив, то есть рядом с Капитолием и Верховным судом — здание Томаса Джефферсона. За Томасом Джефферсоном, на другой стороне улицы, по диагонали от Джеймса Мэдисона — здание Джона Адамса.

Самое старое — здание Джефферсона, оно построено в 1897 году. Внешне оно напоминает парижскую оперу — крыша покрыта первоклассным золотом. Здание Мэдисона построено в 1930-х. Тогда оно считалось современным. Там действительно есть некоторые элементы Арт Деко, но в основе это простое и вместительное здание, чем-то напоминающее новые правительственные здания, которые примерно в то же время строил Муссолини в Риме.

Ноги сами принесли меня к Джеймсу Мэдисону. Я даже не подумал, почему именно сюда, просто знал, что соседние закрываются в 5:30, а Мэдисон, самое новое среди зданий, — в 9:00.

Мэдисон всем своим обликом стремился продемонстрировать принадлежность к классическому стилю. По фасаду шёл ряд колонн. Они напоминали колонны Парфенона, но в отличие от них были простыми и гладкими: ни украшений, ни даже мягкости очертаний. Прямые линии, резкие изгибы. Однако из-за их размеров, узости прямоугольных карнизов и прекрасного качества материала, который был использован при строительстве, они казались изящными.

Единственные украшения — цитаты Джеймса Мэдисона на стенах. Цитаты были и снаружи и внутри. Жители Виргинии обожали своё детище: «Это чудо, что наши штаты создали единое государство, наша конституция — лучшая конституция на свете, посмотрите на нас, весь мир может стать таким же свободным». Они были великими гуманистами, хотя рядом с ними жили рабы, они любили то, что искренне считали основой своего государства, они любили разум и знание, они любили учиться, они любили книги, они любили библиотеки. Одна из цитат гласила: «Правительство — это сила, а власть никогда не может быть честной и справедливой, потому что она всегда сосредоточена в человеческих руках». А рядом: «Больше всего на свете свободные люди должны ценить образовательные учреждения. Потому что именно там они приобщаются к знанию, а знание — лучшее оружие против всех хитроумных попыток погубить свободу».