«Петлять как заяц», «петлять как заяц», да, да, Питер, я петляю, петляю.

Охрана! Чёрт! Стоят, рука на кобуре и смотрят на меня. Один спереди, один сзади.

— Помогите, помогите!

— Что случилось?

— В дом… грабители… в доме… помогите… вы нужны… Я за подмогой. — Я задыхался, но был чертовски горд своей выдумкой. — Один бежит прямо за мной!

Первый уже пошёл было в мою сторону, но потом остановился и закричал:

— Не могу оставить лошадей!

— Я покараулю. — Надо было всеми правдами и неправдами заставить их уйти, пока не появится Райан со своей корочкой и не скажет им, что на самом деле ловить надо меня. — Нужна помощь!

Я добежал до охранника и забежал за него. Эта была ещё одна блестящая выдумка, пусть он разделяет меня и его. Он купился! Купился! Охранник вытащил пистолет, настоящий пистолет с настоящими патронами! «Стрельба в прекрасном имении Стоуи!» Слушайте, вдруг этот охранник пристрелит Райана? Он не устал от бега, он был полон сил, он не промахнётся! У него был автомат. Я не специалист, но увидел, что у этого пистолета нет круглого барабана, как у Маршалла Диллана.

— Не стрелять! — привычно рявкнул голос из темноты. — Министерство внутренней безопасности.

Мы оба обернулись, чтобы посмотреть, кто говорит, голос принадлежал Парксу, седому со шрамом, который шёл к нам с корочкой в руках, как обычно делают в фильмах агенты ФБР.

Охранник навёл на него пистолет.

— Человек, которого мы ищём, находится сзади вас. — В руках у него был этот чёртов электрошок, он снова собирался ударить меня, чтобы я опять извивался на полу беспомощной рыбой. Он собирался унижать и мучить меня, пока я не умру. — Помогите нам задержать его.

Ну, уж нет! Я как можно сильнее ударил охранника. Тот начал оседать на землю. Я же влетел в конюшню и захлопнул за собой дверь. Дверь запиралась на добрый старый засов. Снаружи раздался выстрел. «Не стрелять! Не стрелять, козёл! Эти лошади стоят состояние!» — заорал охранник.

Ага! Да, они же стоят состояние! И я бросился отодвигать все задвижки, идите, идите, мои дорогие миллионы. Спорить готов, что лошади для Алана Стоуи важнее, чем поимка какого-то жалкого библиотекаришки. Дьявол! Эти лошади психованные! Они начали храпеть и бить копытами. В конюшне было несколько стойл, в каких-то держали жеребцов, властителей гарема, в каких-то — кобыл. Одна из кобыл проявляла все признаки готовности к спариванию: она била себя хвостом по ногам, выгибала спину. Кони стали проявлять к ней интерес.

Кто-то принялся ломиться в запертую дверь. Охранник продолжал орать:

«Только не стреляйте! Нельзя стрелять!»

И в этот момент распахнулась дверь в другом конце конюшни, на пороге стоял седой.

— Помогите! — заорал я. Мой крик мог услышать только Господь и Он услышал. Лошади вдруг устремились к открытой двери и сбили с ног Паркса, но, к сожалению, не затоптали, наоборот, они из всех сил старались перепрыгивать через него, не задев. В другое время я бы, конечно, восхитился их поведением, но в данный момент меня оно вовсе не радовало. Но Паркс лежал на полу, а его электрошок лежал в стороне — лошади выбили его у него из рук. Я мечтал завладеть им хотя бы для того, чтобы им не завладел Паркс. Так что я кинулся к Парксу, а лошади били меня и толкали. Вокруг был ад, сущий ад. И создал его не кто-то, а я. Я, хранитель порядка. Ведь библиотечный работник — это именно порядок. Все эти полки, разделы, аккуратность, точность, каталоги. Да здравствует хаос! Свободу животным! Пусть бегут в разные стороны, я скроюсь, пока остальные будут заняты спасением имущества Стоуи.

Я распахнул дверь в последнее стойло. Из глубины на меня тихо и спокойно смотрел Бедолага Томми. Он не захотел участвовать во всеобщем сумасшествии. Пора было уходить — последние лошади выбежали на свободу. Я прошёл мимо неподвижно лежавшего на земле Паркса, подобрав по пути электрошок.

И тут кто-то тронул меня за плечо.

— Господи, не надо! — Я же уже почти успел. Я обернулся и замахнулся, чтобы ударить электрошоком, но… передо мной стоял всего лишь Томми, старина Томми, и тыкал носом мне в плечо. Я огляделся, увидел табуретку, взобрался на неё и с неё залез на Томми. Ладно, самое страшное, что может случиться — он меня сбросит. Но, казалось, Томми решил меня слушаться, он двинулся вперёд. «Давай, мой хороший, давай. Пора убираться отсюда. Только не быстро, не быстро, пожалуйста».

Томми тихонько заржал. Я вцепился в гриву обеими руками, обхватил Томми ногами. Надеюсь, мне удастся заставить его двигаться к лесу….

Кабинет Кельвина Хаджопяна находился в главном штабе Мёрфи. Он был полной противоположностью тому, как обычно выглядят кабинеты в период предвыборной гонки. Здесь было чисто и свободно. Более, того, здесь даже не было рабочего места как такового, был просто стол, старинный и очень простой. Когда ему нужны были какие-то бумаги, секретарь приносила их, а потом уносила обратно. В комнате стояло три стула, на одном он сидел сам, на двух других приходившие к нему. У него были свои студентки, с которыми он никогда не трахался, не заигрывал, не кокетничал. И даже когда всем стало понятно, что выиграть они не могут, ну просто никак, когда стало ясно, что всем, отправившимся в пустынный переход, затеянный Хаджопяном, предстоит в конце задыхаться от жажды, что обещанный им колодец — просто мираж, а попытавшиеся добраться до него будут жевать сухой песок, даже тогда в штабе было много людей, которые готовы были изо всех сил помогать дзен-медиа-мастеру Хаджопяну, не требуя за это никакого вознаграждения.

На стенах не висело ничего, кроме одной единственной рамы три фута в ширину, два в высоту. Рама обрамляла надпись: «Стена существует по-настоящему», выполненная в стиле граффити. От внимательного взгляда не могло укрыться, что стенка под надписью покрашена позже, чем вся остальная стена, а если бы вы присмотрелись ещё внимательнее, вы бы заметили, что эта надпись была сделана поверх другой, но что за надпись здесь была раньше, человеку, не искушённому в искусстве граффити, понять было невозможно.

Но если вы замечали такую мелочь, у вас немедленно возникал вопрос, почему Хаджопян не велел перекрасить при ремонте всю стену, и вы начинали подозревать, что это было сделано специально, потому что если бы Хаджопян хотел, чтобы была перекрашена вся стена, это было бы сделано непременно.

Только три человека заметили, что надпись была двойной. Сначала они попытались сами понять, что это должно означать, а потом спросили у хозяина. «Аааум», — ответил он первому спросившему, сопроводив своё «аааум» любезной улыбкой, потому что первым спросившим была молодая и очень гламурная барышня из лос-анджелесского института Калифорнии, к сожалению, она так ничего и не поняла. Второму он ответил: «Да, перемены просто!» Если представить, что предложение — это холм, то существительное будет стоять как раз на вершине, если посмотреть на этот холм издали. Но третьему, обычному журналисту, который печатал свои статьи то в «Харпере», то в ежемесячнике «Атлантика», то в электронных изданиях, Хаджопян всё-таки пояснил: «Хочу, чтобы все наглядно представляли, что я делаю».

Журналист понимающе протянул «Аааум», но Хаджопян так и не понял, то ли это была просто дань вежливости, то ли журналист был прекрасно знаком с дзен-буддизмом, в котором этот звук означал: «Врёшь ты всё, ублюдок мелкий». Но пусть он и не решил, как понимать реакцию журналиста, она его изрядно развеселила, и он захохотал. Журналист присоединился к нему и, захлебываясь смехом, сказал: «Вот оно где, настоящее-то!»

Хаджопян захлопал в ладоши и объявил: «Да! Именно это там раньше и было написано!»

Тут журналист внезапно стал очень серьёзным и открыл блокнот, было очевидно, что он собирается включить этот эпизод в свою статью. «И только?» — спросил он, подозревая, что раньше существовали и другие надписи.

— Мы выиграем эти выборы, — ответил ему на это Хаджопян.